Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— По твоему лицу вижу, что все хорошо. Поздравляю.

— Не надо поздравлять, Галка. Ты знаешь, я не люблю поздравлений, когда речь идет о жизни человека. Да и не всё ещё кончено.

Но когда прибежала с луга Наташка и, повиснув на шее, спросила таинственным шепотом: «Ну, как там, папа? Что?» — то он ответил:

— Хорошо, Наталка. Мы с тобой ещё раз победили.

— Расскажи.

Она любила слушать, когда отец рассказывал о своей работе, и уже довольно хорошо для своего возраста разбиралась в хирургической терминологии. А потому Ярош охотно принялся описывать весь ход операции почти так же подробно, как излагал бы студентам, разве лишь несколько упрощенно, с меньшим количеством специальных слов.

Матери не нравилось это горячее не по возрасту увлечение дочери, но она молчала, делала вид, что тоже слушает с интересом. Однажды сказала мужу:

— Антон, я совсем не хочу, чтоб Наташа стала врачом. Хватит с нас медицины!

Дочь горячо запротестовала:

— Разве плохо быть таким врачом, как папа?

— Таких немного… А быть таким, как я… Вырывать гнилые зубы, или выписывать больничные листы…

Антон тогда возмутился, заявил, что категорически запрещает ей так говорить при детях о своей профессии, да и о любой профессии. Дети должны уважать любой полезный труд! С тех пор она не мешала их медицинским беседам. Только радовалась, что хоть сын совсем не интересуется медициной.

Виктор с независимым видом помогал матери накрывать на стол. Но в душе ревновал отца к сестре. Ему хотелось похвастаться, как он перестроил голубятню, рассказать, что случайно познакомился с голубятником из соседней деревни, местным учителем, и выменял у него пару редких почтовиков. Но не может же он вот так, с бухты-барахты, как Наташка, кинуться отцу на шею и предложить: «Лезем скорей на чердак!» При встрече с отцом Витя выложил только одну новость:

— Вчера знаешь какая гроза ахнула! Фронтальная. За Студенкой на три километра лес положила. Максим Григорьевич говорит, тысячи две кубометров бурелома.

Про голубей сообщил после обеда, когда вышли во двор. Сдержанно, как бы между прочим.

Ярош все понял. Сказал даже как бы с обидой:

— Что ж ты молчал? — и сразу полез на крышу веранды. Через несколько минут веселый пронзительный свист разбудил предвечернюю тишину леса и луга.

Вечером приехал из города Шикович. Жгли костер и варили уху: Ярош с сыном успели наловить рыбы.

Еще сырой от вчерашнего ливня хворост горел ровно и нежарко. Уха варилась долго. Ели ее уже поздненько. Накормили детей.

— Наташа и Витя! Спать!

— Мама!

— Спать. Спать.

Дети нехотя направились к даче.

— Ты безжалостная, Галя. Виктор собирал дрова и ловил рыбу, — заступился Шикович.

— Галя лучше педагог, чем мы с тобой, — заметила Валентина Андреевна.

— Правильно, жена. Педагоги мы с тобой никудышные.

— Как там Владислав? — спросил Ярош.

— Работает.

— Ты его видел?

— Разве ему до сына! Он весь в подполье.

— Не иронизируй над серьезными вещами. Сын избегает встречаться со мной. Ему стыдно. Приезжал Тарас.

Женщины сидели на лавочке, мужчины по-турецки на влажной земле, друг против друга. На газете лежали хлеб, огурцы. У могучего дуба — бутылочка; в стекле отражался огонь, и бутылка выдавала себя этими пунцовыми отблесками. Шикович протянул к ней руку.

— Старуха, тебе налить?

— Налей, дедуся.

— А тебе, Галя?

— Ты так предлагаешь, что, если бы и хотела, отказалась.

Кирилл захохотал:

— Галя, ты великий психолог! Я таки подумал, что святой водицы этой мало на две такие криницы.

— Ты криница? Кладезь мудрости? — отпив глоток водки, засмеялась Валентина Андреевна.

— Не ценишь ты своего мужа. Грешница! Покарает тебя бог.

Ярош отдыхал. Ему не хотелось ни говорить, ни думать. Он смотрел в огонь, любовался отблесками пламени, углями, янтарными каплями смолы, выступившими на тонком суку. Красивые какие. Жаль, что они сгорят. И в этот миг впервые после того, как уехал из больницы, шевельнулась в душе тревога за Зосю. Но он отогнал ее. Ничего не случится. Еще вчера Зося пришла в себя. Сегодня смотрела на него с благодарностью ясными глазами. Попробовала улыбнуться. Прошептала: «Мне легко дышится!» Да, теперь ей будет легко дышать и легко ходить по земле! Ярош думал об этом с радостью.

Кирилл рассказывал о своих поисках, о разговорах в КГБ и горкоме.

Ярош удивился:

— Есть дело на Савича? На мертвого?

— Ты же сам говорил, что в твои обязанности подпольщика входило собирать сведения о тех, кто сотрудничал с оккупантами. Не из спортивного интереса и не для мемуаров это делалось.

— Да, — задумчиво согласился Ярош. Галина Адамовна протянула ему мисочку с ухой.

— Благодарю, — сказал отчужденно, пригубил ложку, поставил мисочку на край лавки. — Горячо, — и повернулся к Шиковичу: Слушай, Кирилл, а стоит ли ворошить это дело?

— Ну, знаешь! — Шикович даже вскочил от возмущения.

— Погоди, не горячись. Пусть меня простят, но я не верю в объективность дел, которые заводились в то время… если уж заниматься этим, то позже, когда затянутся раны… Самое драгоценное качество памяти — способность забывать… Если бы ничто не забывалось, человечество погибло бы.

— Странная у тебя философия!

— Я думаю о живых людях, об их сердцах.

— Ты думаешь о Зосе.

«Почему он так волнуется за нее?» Встревожилась Галина.

Ярош взял свою мисочку, начал хлебать уху. Кирилл подкинул в костер веток. Огонь притух, и в темноте лиц не было видно.

— Так вот что я тебе скажу! — прозвучал, казалось, издалека, голос Шиковича. Может быть, ты забыл или хочешь забыть. Утебя работа не менее героическая, чем в подполье. Наука, у которой ты жалеешь оторвать даже минуту на что-нибудь другое. Но имей в виду, что Зося ничего не забыла и никогда не забудет. И миллионы не забудут. И ты не оберегай ее от прошлого.

Сучья с той стороны, где сидел Ярош, разгорелись, и огонь осветил его фигуру. Багровый от бликов пламени, большой и неподвижный, как статуя, с мисочкой в руках, он напоминал вождя неведомого племени, племени необычайно сильных и красивых людей. Галина, взглянув на него, почувствовала острый приступ страха от мысли, что может потерять его. Валентина Андреевна смотрела на Яроша с восхищением и тайной женской завистью.

Он шевельнулся и кинул пустую мисочку во тьму.

— Так и я тебе скажу. Слушай. Ты ведь не исследуешь подполье во всем его объеме. Ты как детектив. Тебя захватила история одного человека, его загадочная смерть, и ты обрадовался случаю, увлекся острым сюжетом.

— Его всегда влекло к детективу, — сказала Валентина Андреевна. Ей было хорошо, весело и хотелось стравить мужчин в споре.

— Но ты ничего этого не найдешь. Теперь я больше чем когда бы то ни было уверен, что Савич не был ни врагом, ни героем. Он обыкновенный старый врач, который хотел помогать людям в любых условиях. Инфекционист, он боялся эпидемий, неизменных спутников войны. Чтобы следить за санитарным состоянием родного города, пошел на службу к оккупантам. Вот тебе твой детективный сюжет.

Огонь охватил весь костер. Свет его вырвал из мрака большой круг, несколько дубов; сосен и удивительно окрасил их: кора сосен покраснела, а мох на старых дубах превратился в иней, седой-седой. Вверху, потревоженная горячим воздухом, зашелестела листва. Стрелял золотыми пульками-угольками костер. Ярош приподнялся на руках и отодвинулся подальше от огня. Шикович стоял по другую сторону костра, широко расставив ноги, заложив руки за спину.

— То, что ты рассказал, доктор, уже отличнейший сюжет. Но я не сюжета ищу, пойми. Савича считают предателем. А ты вот утверждаешь, что он честный человек, пускай и не герой. Так что же по-твоему? Пальцем не шевельнуть, чтоб доказать его невиновность, реабилитировать еще одно доброе имя? Шикович ждал возражений. Но Ярош молчал: возразить было нечего. Более того, он не понимал самого себя — почему вдруг ему вздумалось отговаривать друга от такого почетного и благородного дела? Нет, он, пожалуй, понимал почему: он думал об этом еще в больнице. Теперь, когда Зосе сделана, он уверен, удачная операция и она, по сути, начнет новую жизнь, новую во всех отношениях (об этом он позаботится), ему не хочется, чтоб ей напоминали о прошлом. Хорошо, если Шиковичу удастся доказать невиновность Савича. Он, Ярош, уверен, что Савич честный человек, честный врач. Но если не будет найдено документов, подтверждающих его связь с подпольщиками, с партизанами, это останется только его личным убеждением или столь же личными домыслами Кирилла. Зосе вряд ли это поможет.

42
{"b":"109646","o":1}