Тем временем Фоли позвонил в Лондон «Си» и получил разрешение пригласить из ближайшего военного госпиталя хирурга. Хирург прибыл в пять, почти ровно через час после прыжка Гесса в пролет лестничной клетки. У Гесса он нашел неосложненный перелом левого бедра. Органы брюшной полости не пострадали. По наблюдению Дикса, Гесс был очень "раздосадован, когда его красивое галифе пришлось разрезать ножницами". Хирург вызвал у него "покорность, детское доверие и готовность во всем помогать". На его ногу наложили временную шину, после чего его отнесли в спальню, где наконец сделали укол морфия.

В десять утра следующего дня лейтенант Малоун сменил на посту дежурного офицера. Гесс лежал в полумраке комнаты, занавески были опущены, но он не спал. После некоторого молчания он сказал Малоуну, что в письме семье, написанном накануне, рассказал о том, что собирается сделать. Свое решение он объяснил тем, что не может и не хочет сойти в Англии с ума. Из отчета Малоуна следует:

"Я сказал, вы ведь не собирались на самом деле покончить с собой. Он заверил, что собирался и что непременно повторит попытку. Сойти с ума было хуже. Это будет слишком ужасно терпеть самому, и слишком ужасно наблюдать другим. Убив себя, он поступит как мужчина. Он знает, что в последнее время вел себя как баба. По прибытии сюда он вел себя как мужчина. "Я вставал в восемь утра, но потом настал период бессонницы, бессонницы" и под влиянием вина и наркотиков он понес всякую околесицу…"

Малоун напомнил ему, что он обещал фюреру не посягать на собственную жизнь. Гесс опроверг это; он сказал, что писал об этом только в письме герцогу Гамильтону, потому что знал, что скрыть это будет нельзя, и это поможет остановить тех, кто замыслил его убить.

В тот вечер навестить Гесса прибыл шеф Дикса, полковник Дж. Р. Рис, военный консультант по психологической медицине. После этого хирург под наркозом произвел ему вправление перелома. Два дня спустя Рис снова навестил пациента, о чем сообщил позже в донесении:

"После моего первого визита [30 мая] состояние Гесса заметно ухудшилось. Маниакальная тенденция, отмеченная мной во время первого визита, стала более выраженной и более обозначенной. Таким образом, можно сказать, что сейчас он одержим идеей о его отравлении и заговоре против его жизни и его психического здоровья, и разубедить его в этом никто не может. Он сказал мне, что его попытка совершить самоубийство была вызвана тем, что он предпочитает умереть, чем сойти в этой стране с ума. Как обычно бывает в таких случаях, в разное время мишенями его маниакальных идей становятся разные люди. Как я догадался, в последнее воскресенье у него под подозрением находились офицеры охраны, в понедельник, когда я с ним говорил, под подозрение попали офицеры разведки, и отряд, поставивший целью свести его с ума, возглавляет майор Дикс…"

Рис установил, что состояние Гесса, "прежде до некоторой степени замаскированное", "теперь можно было назвать истинным психозом" (умопомешательством). Он понимал, что ни одна форма лечения не обещала принести благотворные результаты. Прогноз, по его мнению, был мрачным. Болезнь такого рода приводит к спонтанным ремиссиям, так что пациент некоторое время кажется вполне нормальным, пока не случается новый стресс, "тогда он снова погружается в мир иллюзий и впадает в маниакальное состояние". Рис считал, что подобные приступы происходили с Гессом и ранее и что его нужно постоянно держать под наблюдением как пациента с психическими отклонениями.

Физическая травма Гесса и диагноз, поставленный Рисом, заметно сказались на режиме в Митчетт-Плейс. Теперь за ним ухаживали не молодые офицеры охраны, а медицинские санитары, обученные обращаться с психическими больными; двое из «компаньонов» вернулись к исполнению своих прямых обязанностей, "капитан Барнес" — в МИ-6, "полковник Уолис" — в следственный центр ВВС в Кокфостерсе. Таким образом, Фрэнк Фоли остался единственным непосредственным представителем «Си». Гессу позволили каждый день читать «Тайме». До тех пор новости ему были недоступны, если только кто-либо из «компаньонов» не принимал решение рассказать ему что-нибудь о последних событиях. В какой степени эти две перемены были следствием его попытки свести счеты с жизнью, неизвестно. Возможно, Кадоган и Стюарт Мензис решили, что больше никакой ценной информации из него не выжмешь. Неизвестно и то, какую информацию они уже получили от него, если не считать его неосторожного высказывания о вторжении на Британские острова в разговоре с лордом Саймоном. Возможно, что Фоли, зная о скором; начале плана «Барбаросса», хотел понаблюдать за реакцией Гесса. Сам Гесс ни словом о ней не обмолвился. Возможно, что его мании были маской, с помощью которой он хотел скрыть ту информацию, которую, как он знал, хотели извлечь из него "секретные службы"; во всяком случае, это у него получилось.

Тем временем, 9 июня, в тот день, когда он заверял Саймона, что фюрер не имеет интересов в России, Геринг через своего посредника, Биргера Далеруса, заявил британским и американским представителям в Стокгольме, что "к 15-му июня" будет совершено нападение на Россию. Четыре дня спустя это сообщение Иден передал советскому послу в Лондоне — оно стало одним из последних предупреждений, верить которым Сталин упрямо отказывался.

Черчилль хотел объявить о переломе бедра Гесса, но Кадоган и Иден снова разубедили его в этом. Как записал Кадоган в дневнике, премьер-министр "согласился, что в отношении Г[есса] "молчание — золото"".

Так продолжалось до тех пор, пока слух о случившемся не разошелся во время отсроченных дебатов в парламенте 19 июня. 10-го числа Черчилль ответил на вопросы о Гессе: "У меня нет никаких заявлений…" и потом в дополнение: "Добавить к тому, что я уже сказал, мне нечего…" Теперь настала очередь Рэба Батлера отбиваться от нападок на правительство. Когда вспомнили о заявлении Доллана о том, что "Гесс прибыл в страну в надежде вступить в контакт с определенными лицами или группировками, которых не рискнул называть, и через два дня вернуться назад", Батлер сказал, что правительство не уполномочивало лорда-настоятеля делать подобные заявления. Когда Дик Стоукс, член парламента от лейбористской партии от Ипсича, выступавший за компромиссный мир, сказал, что слышал от людей, принадлежащих к различным летным клубам на континенте, что "герцог Гамильтон, несомненно, знал Гесса достаточно хорошо, чтобы разговаривать с ним, не говоря уже о том, чтобы иметь представление, как он выглядит", Батлер ответил, что "к заявлению министра авиации ему добавить нечего".

О любопытном слухе вспомнил член парламента от лейбористской партии от Нельсона и Колна, мистер Силвермен; касался он дипломатической миссии Гесса в Мадриде, когда, как говорили, он "позвонил какомуто знакомому в Гибралтар и попросил узнать, что будет с ним, если он из Мадрида прилетит в Гибралтар. Тогда якобы ему сказали, что если он пойдет на такое, его расстреляют. По этой ли причине или по какой иной предпринимать рискованное путешествие он не стал". Силвермен спросил, не с предложением ли мира прибыл Гесс, если это так, то что, правительство страны боится, что боевой дух народа пострадает, если он узнает об этом? Отвечать на провокационный вопрос Батлер отказался. Тогда в защиту правоты Черчилля неофициально выступил майор Адаме, из «заскамеечников», член парламента от консервативной партии Лидса. Он начал с Дика Стоукса, обвинив его в поддержке мнения лорда Лондондерри (бывшего министра авиации, считавшегося в народе другом Геринга), в то время когда, сказал он, люди предпочитают хищнические взгляды лорда Ванситтарта.

— Эта страна настроена на победу, — продолжал он.

"Они очень хорошо знают, что если мы позволим сильной унитарной Германии утвердиться после войны в центре Европы, то можно быть уверенным, что через определенное время нас ждет другая война. Люди в нашей стране не так глупы, чтобы желать полного уничтожения немецкого народа, но ради безопасности своих потомков они хотят положить конец нынешнему германскому государству.