Черчилль, по словам Кадогана, все еще "страдал по своему глупому заявлению о Гессе". В понедельник, 19-го, он с большим воодушевлением зачитал его кабинету, но и там присутствующие единодушно высказались против. "Думаю, что он отказался от идеи", — заметил Кадоган с облегчением. Потом, когда Киркпатрик лично доложил о своих беседах с Гессом, Черчилль согласился с предложением начать ложные переговоры, чтобы попытаться вытянуть из него больше информации; Кадоган в качестве посредника предложил сэра Джона Саймона, не в меньшей степени известного, чем Сэм Хор, сторонника политики «умиротворения» до войны. Черчиллю идея пришлась по душе. Идену была поручена деликатная часть работы — узнать, пойдет ли Саймон на сотрудничество.
На другой день, вторник 20 мая, были закончены работы по подготовке и оборудованию дома МитчеттПлейс. Во второй половине дня Гесса перевезли туда на "скорой помощи" и в сопровождении двух машин с вооруженными офицерами Шотландского и Голдстримского гвардейских полков, которые отныне будут содержать его под стражей и охранять в Митчетт-Плейс. Гесс получил кодовое обозначение «Z», дом и прилегающая к нему территория— "лагерь Z". На место назначения отряд прибыл в 5.30. вечера. Гесса тотчас проводили в отведенные ему покои первого этажа, отгороженные только что поставленной решеткой. Он сразу лег спать. Он все еще находился в постели, когда прибыл генерал сэр Алан Хантер, в ведении которого находились военнопленные, и представил его коменданту "лагеря Z", полковнику А. Малькольму Скотту, молодым офицерам охраны и трем офицерам разведки, которые станут его «компаньонами». Это были "полковник Уоллис", "майор Фоли" и "капитан Барнес". В завершение Хантер сказал ему, что полковник Скотт подчиняется ему (Хантеру) и будет передавать любые просьбы. Гесс ответил, что чувствует себя вполне комфортно, но хочет видеть герцога Гамильтона и Айвона Киркпатрика.
С Гессом после его прибытия в Шотландию больше всех, по-видимому, общался майор Шепард, доставивший Гесса к постоянному местожительству. На этом возложенные на него обязанности кончились. Черчилль попросил его изложить письменно и прислать ему свои впечатления, что он и сделал на другой день. Сначала он написал, что недавнее приключение несколько потрясло Гесса и он немного переживал, но свободно болтал с охранявшими его офицерами и "как будто был рад поделиться с ними деталями полета". Спал он довольно плохо и, как правило, просил дать ему снотворное. После такой преамбулы Шепард, которого генерал Хантер, ссылаясь на его социальное происхождение, охарактеризовал как "первоклассного, хотя и из временных, но прирожденного джентльмена", воодушевленный проявленным к нему интересом премьер-министра, углубился в психоанализ:
"Временами я сомневался в его [Гесса] психической уравновешенности, у меня создалось впечатление, что он в какой-то степени находится под каким-то психическим воздействием. Чтобы проиллюстрировать это, скажу, что в процессе наблюдения я заметил, если в беседе, начинавшейся со светской болтовни, вдруг нужно дать обдуманное мнение, он отводит глаза, и у него появляется отрешенный, устремленный вдаль взгляд, потом в своих ответах он делается очень осторожным. Он хитрый, проницательный и самоуглубленный… очень вспыльчивый и, чтобы перехитрить его, требуется осторожное обращение…"
Оценка эта, похоже, более точная, чем данная позже осматривавшими Гесса психиатрами. Вес же в завершающем абзаце Шепард, похоже, не сделавший скидку на неустойчивость положения Гесса, ни на его внезапную утрату большой власти, относится к заключенному не как к объекту изучения, а как к объекту собственной ненависти к нацизму, воплощением которого тот являлся в его глазах. Во всяком случае, так кажется из его описания, хотя свои наблюдения он никак не иллюстрирует. Не ускользнули от его взгляда и признаки рабской зависимости Гесса от Гитлера, отмечаемой всеми на германской стороне:
"Мне кажется, что уже сами черты его лица, отражающие жестокость, скотство, вероломство, высокомерие и трусоватость, свидетельствуют о том, что он потерял свою душу и добровольно позволил себе стать послушным орудием чужой, более могучей воли. Я лично считаю, что он утратил расположение и, чтобы реабилитировать себя, задумал этот план появиться под видом посланника мира, что позволит ему оправдать свой поступок и здесь, и в Германии…"
Интересно отметить, что это было написано до официального заявления британской стороны, что он явился как посланник мира. Наконец Шепард называет Гесса "человеком, лишенным личности, являющимся придатком власти, возложенной на него его хозяином и используемой без жалости и каких-либо признаков гуманности".
Врач военного госпиталя в замке Бьюкенен, подполковник Гибсон Грэм, лечивший там Гесса и сопровождавший его в Митчетт-Плейс, в письме родственнику или другу от 15-го числа оставил о нем записи, вызывающие большее расположение:
"К моему удивлению, он оказался вполне заурядным — ничего беспощадного и ничего красивого во внешнем облике, и взгляд из-под нависших бровей не так угрюм, как пишут газеты. Он вполне здоров и наркотики не применял, немного озабочен собственным здоровьем и очень прихотлив в еде, любит поболтать (с кем-нибудь из младших офицеров) даже на тему причин войны…"
В момент написания письма Гибсон Грэм не имел представления о цели визита Гесса; непонятно, откуда об этом узнал Шепард — или его догадка основывалась на слухах, циркулировавших в районе Глазго.
* * *
В Берлине Гесс отнимал у фон Вейцзекера столько же времени, сколько у Кадогана в Лондоне. Однако, в отличие от своего английского коллеги, он не был посвящен во все детали дела и знал куда меньше. 19 мая Вейцзекер записал сделанные им выводы: что ему всегда казалось, что Гитлер был бы рад урегулировать отношения с Британией на условиях, что Британская империя останется нетронутой, в то время как на европейском континенте права голоса у Британии не будет. Еще ему вспомнилось, что на светских раутах Гесс говорил с ним о слухах про заключение мира и проявлял исключительную осведомленность. Было похоже, что он действительно поставил на карту собственную жизнь в попытке примирить "два белых народа", как говорилось в коммюнике от 13-го числа. Фон Вейцзекер отказывался верить другим версиям и порицал старых друзей Гесса, теперь навешивавших на него все грехи.
"Гесс всегда казался мне фанатиком, но никак не ненормальным. Ни за что не поверю, что он сможет предать фюрера или выдать военные или политические секреты. Предпринятый им миролюбивый шаг представляется из ряда вон выходящим, я никогда не думал, что он на такое способен".
Он считал, что Гесс поступил в духе линии Гитлера относительно мирного урегулирования с Англией, более того, он был уверен, Гесс действовал по согласованию с Гитлером и Риббентропом. Фон Вейцзекер, что симптоматично для нацистской системы, не знал, но одобрял политику своего министра иностранных дел. Эта заметка, как и упомянутая ранее дневниковая запись фон Хасселля, свидетельствует о том, что консервативная оппозиция была также озадачена полетом Гесса, как и остальная часть населения.
В понедельник 19 мая, в тот день, когда фон Вейцзекер изложил свои впечатления, британский посланник в Стокгольме услышал иную историю от военного атташе США в Бонне, находившегося в день старта Гесса в Берлине. Он сказал, что полету предшествовали дни "напряженного ожидания, что не все в порядке". Причины были следующие:
"Было известно, что Гесс порицал просоветскую политику Риббентропа и его ненависть к Англии. Считается, что на последнем совещании руководителей партии, состоявшемся в один из дней между 1 и 4 мая, Гесс высказался против политики Риббентропа, но Гитлер поддержал последнего. Многие заметили, что на совещании в Кролль-Опере [Рейхстаге] 4 мая Гесс практически повернулся к Риббентропу спиной…"
Поскольку постоянному представителю министерства иностранных дел США в Берлине о разногласиях между Гессом и Риббентропом известно не было даже со слухов и поскольку идея раскола из-за политики дружбы с Россией появилась ранее в других, вероятно, инспирированных историях, можно сделать вывод, что американский атташе непроизвольно распространял дезинформацию, жертвой которой пал. Если, как вытекает из сказанного, о предполагаемых разногласиях ему стало известно до полета Гесса, то можно заключить, что дезинформация началась до полета, а сам полет был всего лишь продолжением кампании, проводимой, несомненно, без ведома Гесса. Если так, то своего заместителя Гитлер отправил с миссией не столько в расчете на мирное урегулирование с Англией, сколько с целью обмануть Сталина.
