Хотя Гесс позже сказал сэру Джону Саймону, что с начала января по конец апреля не делал попытки полететь в Великобританию из-за британских военных успехов, на эти вещи был другой взгляд. Британия доказывала, что способна выигрывать и была далека от поражения. Продолжалась морская блокада держав Оси; в Северной Африке армия Уэйвелла одержала ряд побед над итальянцами; британские войска грозили захватить итальянские владения в Восточной Африке. В этом свете компромиссный мир больше не был позорным, как однажды определил его фон Вейцзекер. Заключить его, не утратив престижа, можно было на основе предоставления Германии свободы действия в Европе в обмен на свободу действия Британии в колониях.
Однако в министерстве иностранных дел все воспринималось иначе. Энтони Иден и другие официальные лица постоянного состава поддерживали бескомпромиссное решение Черчилля; так, на телеграмме из Мадрида от 12 февраля, в которой говорилось, что испанский министр авиации выразил мнение, что Британская империя восстановила свой престиж настолько, что может требовать заключения мира на выгодных для себя условиях, Ф.Г. (ныне сэр Фрэнк) Роберте, сделал пометку: "…немцы будут готовы заключить мир завтра на их собственных условиях… Это мы, кто, имея веские причины, несем ответственность за продолжение войны…"
Кадоган согласился. Но, несмотря на эту четкую линию и риторику Черчилля, несмотря на британские успехи в Северной Африке, сосредоточенные в Сити Лондона и палате лордов круги, знавшие что без помощи Америки и, возможно, России победы не одержать, не радовались, а испытывали все большее неудовлетворение. Ллойд Джордж по-прежнему считал себя их лидером. 24 февраля он написал лорду Бивербруку, что приближается время, "когда я считаю необходимым срочно встретиться и переговорить". Бивербрук навстречу согласился, поскольку написал: "Я очень хочу услышать ваше мнение по важным вопросам, выдвинувшимся теперь на первый план". Взгляды Ллойда Джорджа, как их преподносили, были все теми же, войну он считал грубой ошибкой, которую они продолжали совершать, а военный кабинет не давал реального направления. Время, по его мнению, работало на Гитлера, если Великобритания сумеет продержаться еще год, она станет слабее, а Германия сильнее. Однако каждый раз, когда он пытался склонить Черчилля к мирным переговорам, тот приходил в неистовство и начинал кричать: "Никогда! Никогда! Никогда!" "Уинстону нравится воевать", подытожил он.
Такой была обстановка, в которой Гесс задумал обойтись без предварительного зондирования посредством обычных посредников в нейтральных столицах, направленного в сторону правительства Черчилля, а лететь в Великобританию самому и обратиться к «оппозиции». Поскольку Альбрехта Хаусхофера он вызвал к себе 21–24 февраля, можно предположить, что именно в этом и состояла суть их беседы.
Тем временем руководство «W» продолжало работать над планом дезинформации. В конце месяца герцог Гамильтон получил письмо от полковника авиации Ф.Дж. ("Фредди") Стаммерса из воздушной разведки, датированное 26 февраля, в котором тот интересовался, не будет ли он. в ближайшем будущем в Лондоне, так как очень хотел увидеться с ним по делу. 8 марта Гамильтон, передав командование подразделением ВВС в Тернхаусе своему заместителю, взял десятидневный отпуск (третью десятидневку за последние четыре месяца) и отправился в Лондон на встречу со Стаммерсом. Как следует из его рассказа, переданного его сыном, Джеймсом Дугласом-Гамильтоном, в книге "Мотив миссии", Стаммерс спросил у него, что он сделал с письмом Альбрехта Хаусхофера. Думая, что речь идет о послании июля 1939 года, он ответил, что положил его в свой банковский сейф. Потом выяснилось, что они говорят о разных письмах, и Стаммерс бросил ему через стол фотокопию письма от 23 сентября 1940 года. Гамильтон удивился, поскольку "ему и в голову не могло прийти, что Хаусхофер будет искать контакта с ним во время войны".
Этот рассказ свидетельствует об удивительной некомпетентности разведывательных служб. Одно из двух: либо МИ-5 передал оригинал письма Гамильтону, и в этом случае он едва ли удивился бы, либо МИ-5 оставил оригинал себе, в таком случае, передавая фотокопию Стаммерсу, они должны были предупредить его об этом. Трудно представить себе обстоятельства, при которых МИ-5, передавая фотокопию письма от вражеского агента в другой разведывательный отдел, мог забыть объяснить, какие были предприняты действия и их причины. С другой стороны, версия герцога Гамильтона, вероятно, была написана после войны, когда он пытался предстать непричастным к миссии Гесса и отрицал, что встречался с ним во время Олимпийских игр в Берлине. Возможно, что и на этот раз он пытался отказаться от своей роли в этом деле, сказав, что не получал письма Альбрехта.
Как бы там ни было, Стаммерс спросил его, не собирается ли он в Лиссабон, чтобы встретиться с Хаусхофером и "узнать, в чем там дело". Гамильтон, согласно его рассказу Джеймсу Лизору, особого энтузиазма не проявил. Однако он получил приказ в следующем месяце представить отчет подполковнику авиации Д.Л. Блэкфорду из министерства авиации. На той встрече присутствовал Тар Робинсон, глава Би1а, секции "Комитета двойного креста" МИ-5; тогда его снова спросили, не собирается ли он в Португалию.
Кроме лжи, состряпанной секцией Би1а МИ-5, ложные сведения исходили от личного пилота Гитлера, Ганса Баура. Поскольку невозможно предположить, чтобы Баур предпринял нечто столь сомнительное по собственной инициативе, к тому же представляется маловероятным, чтобы у него имелись для этого причины, отсюда следует сделать вывод, что он, как и Гесс, действовал по указке Гитлера. Баур сопровождал Гесса в первых тренировочных полетах, возможно, что его ложь была как-то связана с миссией Гесса; но скорее всего это делалось для обеспечения запасного варианта на тот случай, если бы Черчилля свергли до полета Гесса, или правительство попалось бы на удочку германских миротворцев.
Все началось в декабре 1940 года; к британскому военному атташе в Софии обратился болгарский крестьянин по фамилии Киров, утверждавший, что его дочь является женой личного пилота Гитлера и в знак подтверждения показал фотографию семьи Баура. Он сказал, что Баура война разочаровала, в ней он уже потерял двух братьев и теперь собирался послужить делу мира и приземлится в Англии с Гитлером и его свитой на борту. Атташе позвонил авиационному атташе, майору авиации Эйдену Кроли, который связался со своим начальником в Лондоне и послом, который, в свою очередь, телеграфировал Кадогану. Министерство авиации и министерство иностранных дел дало «добро» на продолжение контакта, и Киров получил инструкции для Баура, в которых говорилось, какие сигнальные огни ему нужно будет включить при подлете к британскому побережью. После этого британские атташе связь с Кировым, не прибывшим на условленную встречу в Белграде, утратили. Однако Баур каким-то образом установил контакт с министерством авиации в Лондоне, поскольку 7 марта вице-маршал сэр Артур Бомбер Харрис отправил командующему эскадрильей истребителей, маршалу авиации сэру У.С. ("Шолто") Дугласу список изменений, предложенных Бауром, в опознавательных сигналах над аэродромом Лимп в Кенте, который готовили для его принятия. Фантастическая идея, что личный самолет Гитлера в сопровождении эскадрильи истребителей может влететь в воздушное пространство Великобритании и приземлиться в Лимпе, почему-то в министерстве авиации воспринималась серьезно. 18 марта Бомбер Харрис даже распорядился отправить на аэродром для встречи Гитлера и доставки его в Лондон автомобиль "Форд V8" с моторизованным эскортом.
Возможно, что дорогу Бауру в министерство авиации открыл барон де Ропп, связной Альфреда Розенберга в Швейцарии. Де Ропп, прибалтиец, оставшийся без владений, был двойным агентом, работавшим на Реда Уинтерботема из воздушной разведки, и ярым антибольшевиком. Его цель почти полностью совпадала с целями Розенберга, то есть: создание англо-германского союза или нейтралитета Британии с тем, чтобы сломить Советскую Россию. Его последний известный контакт с Розенбергом состоялся в октябре 1939 года, когда он сказал, что британское министерство авиации придерживалось таких же взглядов, что и агент Розенберга, и "ни в коем случае не хотело быть причастным к нынешней политике Англии вести войну до конца…". В изменившихся обстоятельствах 1941 года не было ничего невозможного в том, что воздушная разведка (которую, самое позднее, к 26 февраля задействовали по письму Хаусхофера, когда Стаммерс написал Гамильтону) работала с "Комитетом XX" над созданием видимости влиятельной «оппозиции» Черчиллю, куда якобы входило министерство авиации, включая его политического руководителя. Если это так, тогда, возможно, канал связи проходил через де Роппа и Розенберга и, несомненно, достигал Гесса и Баура. Однако. это чистое предположение, не имеющее документального подтверждения. Единственное, в чем не приходится сомневаться, так это в том, что Бомбер Харрис был полностью убежден в том, что Баур собирался к концу марта доставить в Англию на четырехмоторном «Кондоре» Гитлера и, возможно, других нацистских бонз.
