Имеются и другие объяснения. Объем возложенных на Гесса обязанностей как на представителя фюрера по разрешению конфликтных ситуаций между партийными бонзами и правительственными чиновниками в системе управления, являющейся отражением хаотичной и подозрительной натуры Гитлера, был непомерно велик, и Гесс не подходил для этой роли. С другой стороны, ему, вероятно, было тягостно видеть более удачливых соперников, потихоньку оттеснявших его в сторону от фюрера. Он был не единственным из нацистских лидеров, кто страдал от так называемых психосоматических симптомов: боли часто мучили Гиммлера; у Геринга развилась лекарственная зависимость и пристрастие к заморским ароматическим растениям; сам Гитлер привык к употреблению амфетамина. Несомненно, виноват был "принцип фюрера" с его пирамидой чинов, наподобие скалы, скрывающей интриги, связанные с непрестанной борьбой за влияние. Возможно, что те, кто выделился в силу своих эмоциональных потребностей, были особенно чувствительны к этой форме бесконечных психических мучений. Гитлер выносил только тех, кто нуждался в идоле и вере, кто умел беспрекословно подчиняться.
Стоит отметить, что у Гесса в это время претерпела изменения даже личная подпись. То, что раньше, в частности в дни, проведенные в Ландсберге, представляло собой твердый, летящий, слегка вытянутый росчерк с наклоном вправо, теперь имело сникший вид и заканчивалось дугой. Даже короткая подпись "Р. Гесс" имела теперь унылое написание.
К середине декабря 1933 года, когда Белла Фромм нашла его "мрачным и унылым", раздиравшие партию внутренние противоречия стали национальным кризисом. Наиболее зримыми были левые, революционные настроения в СА, ряды которых пополнились тысячами коммунистов, повернувшихся лицом к нацизму практически на другой день после триумфа Гитлера; за их призывами ко второй революции и освобождению от «реакционеров» скрывалось желание Рема стать военным министром и с помощью своих людей сделать армию народной. Отряды СА были хорошо вооружены и организованы, а по своей численности они во много раз превосходили вооруженные силы. Для земельных, финансовых и промышленных группировок, поддержавших Гитлера, чтобы обезопасить себя от социализма, они представляли реальную угрозу.
Положение в самих вышеназванных группировках тоже было не таким уж простым, поскольку имелась финансово-промышленная прослойка, противостоящая земельной элите и экономическому империализму Соединенных Штатов, которая после встречи с Гитлером на вилле фон Шредера 4 января была вынуждена пойти с ним на компромисс; за пределами партии основными оппонентами оставались фон Шлейхер и Грегор Штрассер.
Неизвестна точная причина, почему Гитлер решил действовать против Рема, фон Шлейхера и Штрассера, а не с ними против своих сторонников, «реакционеров». Также нельзя с уверенностью утверждать: на самом ли деле разработал Рем детальный план нейтрализации армии и взятия государственной власти силами СА или же, как это часто представляется, Гиммлер и Гейдрих сфабриковали против него улики, чтобы убедить Гитлера в его предательстве. Даже Дэвид Ирвинг, с которым никто не может тягаться в знании архивных документов и который дал подробное описание «Forschungsamt» Геринга, где содержались записи телефонных разговоров всех руководителей СА и политических «заговорщиков» с самых ранних дней, и тот не может наверняка ответить, о чем это говорит и к чему на самом деле сводится предполагаемая измена Рема.
Очевидно одно: чтобы завершить Machtergreifung (захват власти) и стать абсолютным диктатором Германии, что, несомненно, являлось его целью, Гитлеру нужно было освободиться от президента республики или занять этот пост самому. Если бы он выбрал первый вариант, то вполне логично для "завершения революции" было бы использовать силы СА Рема, но это означало бы гражданскую войну с вовлечением в нее регулярной армии. Второй вариант подразумевал заключение сделки с «реакционерами», но давал ему определенные преимущества: подобно его назначению на пост канцлера, это можно было бы провести легальным путем, вместо гражданской войны все силы государства бросить на "восстановление порядка" и посредством внутрипартийного переворота оставить СА без руководства. Большинство признаков указывают на то, что этот «легальный» путь был выбран еще до конца 1933 года.
Не приходится сомневаться, что и на этот раз Гесс сыграл центральную координирующую роль, хотя точно не известно, какой именно вклад внес он в идеологию и стратегическое планирование. Имеются данные, указывающие на то, что Гесс вовсе не был таким уж «идеалистом», каким его привыкли изображать. Они исходят и от подруги Генриха Хоффманна в изложении Людеке, и от Беллы Фромм, отмечавшей бегающий хитрый взгляд его глаз. Обе они, несомненно, представляли противоположный лагерь. Но на подобные же мысли наводят и исследование его характера в английском заключении, и игры в «амнезию», запутавшие почти всех приставленных к нему врачей и психиатров. Эти признаки неискренности в характере и близость Гесса в то время к Герингу и Гиммлеру (снова оказавшимся в числе застрельщиков переворота), а также указания его адъютанта Лейтгена на антагонизм, с давних пор существовавший между Гессом и Ремом, "потому что Гесс видел в Реме человека, управляемого амбициями, который в один день мог стать угрозой шефу, Гитлеру", свидетельствуют о том, что Гесс вполне мог играть как стратегическую, так и координирующую роль.
Большинство документов по данному делу ведущую роль отводят Герингу и Гиммлеру, сговорившимся избавиться от Рема. Предполагают, что Гитлер колебался до последнего момента, пока они, согласно своему плану, не пустили в ход сфабрикованные Гиммлером свидетельства о готовящемся заговоре СА, или "коричневые страницы" копий телефонных разговоров, прослушанных соответствующей службой Геринга. Все же Гитлер всегда колебался, прежде чем принять большое или малое решение. Его "неизменная воля" была составляющей частью пропагандистского мифа и маскировала хроническую неуверенность, неотъемлемую черту необычной «двойственности» его характера, отмечаемую Робертом Уэйном. Более вероятным и более соответствующим стратегии сочетания обмана и «защиты», благодаря которым Гитлер вознесся, представляется то, что в план с самого начала входило припугнуть консервативную элиту СА и поставить ее в положение, в котором ей пришлось бы выбирать между революцией, возглавляемой организованными головорезами Рема, и передачей всех полномочий президентской власти Гитлеру. Был ли Гесс стратегом, заставившим Гитлера строго придерживаться выработанного плана? Заданный вопрос, отбрасывая зловещие отблески на глубоко посаженные глаза Гесса, горящие потусторонним фанатизмом, все еще стоящего за спиной фюрера, но манипулирующего и управляющего его гением, позволяет по-новому взглянуть на весь путь восхождения Гитлера к власти.
Лейтген в 1952 году утверждал, что личная жестокость, проявленная Гитлером 30 июня, стала для Гесса тяжелейшим ударом, который "глубоко ранил его выдающуюся, почти женственную чувствительность" и состарил его на годы. Даже если это и правда, хотя и не подтвержденная другими свидетельствами, то не означает вовсе, что все дело было для него своего рода шоком; просто он предполагал, что противники в своем большинстве окажутся в концентрационных лагерях, как коммунистические и социалистические враги государства, где будут находиться, пока не раскаются. Об убийствах не могло быть и речи. Вот что обернулось для него шоком.
Кампания обмана (а это действительно был обман) началась 1 декабря, когда Рема и Гесса пригласили в правительство, Гесса — на пост министра без портфеля. В начале нового, 1934 года, пока агенты Гейдриха распространяли дезинформацию о заговоре СА против армии, Геринг встретился с главнокомандующим вооруженных сил, фон Фричем, чтобы заручиться поддержкой армии в борьбе против СА. В феврале свастика с изображением орла была принята армейскими службами в качестве символики и отныне должна была украшать форму и знамена; но, как принято считать, окончательный пакт об оказании помощи СС в борьбе против СА и поддержки Гитлера в его назначении на президентский пост в случае смерти фон Гинденбурга, был заключен Гитлером и пронацистским военным министром, фон Бломбергом, на борту крейсера «Дойчланд» 12 апреля.
