Литмир - Электронная Библиотека
A
A

11

Возвратившись домой, Грейс в ожидавшей ее почте нашла два письма из Блессинга. Первое, написанное на толстой кремовой карточке твердой и точной рукой матери, оказалось тягостно кратким: "Дорогая Грейс.

Благодарю за приглашение. Приеду 15 января и остановлюсь у Уина, чтобы тебя не беспокоить. Передай Крису, что я его люблю.

Как всегда,

Мама".

Другое письмо было подлиннее, написанное округлым детским почерком Сисси. Грейс даже показалось, что розовая писчая бумага с цветочным орнаментом слегка пахнет ее любимыми духами "Шалимар".

"Дорогая Грейс!

Спасибо за ножи для бифштексов, которые ты прислала ко дню нашей годовщины. У меня такие уже были, это те, что тетя Ида подарила нам на свадьбу, но они не с костяными ручками. Очень жаль, что ты не смогла приехать, но, честно говоря, твое присутствие расстроило бы маму, а я очень о ней беспокоюсь. Она в последнее время сама на себя не похожа.

Скажу прямо, мама кое с кем встречается. Не называю его имени главным образом из-за того, что не хочу даже его произносить. Скажем так: он преподавал английский в школе, пока не свихнулся. Не вижу другой причины, что могла бы заставить взрослого мужчину бросить все и пойти в садовники, чтобы этим зарабатывать себе на жизнь. Ты догадаешься, кого я имею в виду. Она говорит, что он для нее просто друг, но кто может знать? И вот на днях, когда я заехала к ней, чтобы одолжить у нее пылесос (мой – в ремонте), он пил кофе на кухне, с закатанными по локоть рукавами рубашки, будто он и есть хозяин этого дома. Он что-то рассказывал маме такое, от чего она смеялась буквально до слез. Я была в шоке, чтобы не сказать больше.

Это все к тому, что стресс, который мама испытала, ты знаешь, в связи с чем, действительно выбил ее из колеи. Конечно, я делаю все, что в моих силах, чтобы поднять ее настроение. Она пытается скрывать свое состояние, но я могу ручаться, что ей на самом деле плохо (пожалуй, кроме как с мистером Р., что и показывает, как далеко зашло дело). Мне кажется это вполне естественным, поскольку ее родная дочь собирается опубликовать целый воз вранья о нашем папочке.

Грейс, как ты можешь? В конце концов, разве мама и папа о тебе не заботились? Я знаю, что вы с ней никогда особо не ладили, но что она тебе сделала, чтобы быть так наказанной? Мать чуть ли не загнала себя в могилу, стараясь добыть деньги для строительства мемориальной библиотеки папы, которая из-за статей о твоей книге может даже и не быть построена вообще. Если в тебе осталась хоть капля порядочности, прекрати все это и оставь его память в покое.

Что касается планов мамы поехать в Нью-Йорк, то я опасаюсь такого дальнего путешествия. Здоровье у нее уже не то, что раньше, хотя это может пойти ей на пользу. Я знаю, что в глубине души ты желаешь ей добра, как и я.

Бич шлет тебе наилучшие пожелания. Он пока в отпуске и подумывает сменить работу. Его будет недоставать в Спэнглер Додже, но для него стало здесь тесно и нет перспектив. У него хватает сообразительности, чтобы не держаться за место. Он думает занять место управляющего в новом филиале Сиззлера в Малбери Эйкре, так что подождем – увидим.

Твоя сестра

Каролина.

P.S. Еще благодарю тебя за подарки мальчикам к Рождеству. Костюм, который ты прислала Бо, оказался слишком маленьким, так что я отсылаю его обратно. Надеюсь, ты сможешь его обменять, но не переживай, если этого не удастся".

В приступе раздражения Грейс скомкала письмо сестры и швырнула его на пол. Сестра хочет представить дело таким образом, что она очень заботится о матери!

Но так же быстро, как пришло, раздражение на сестру вдруг исчезло. Бедняжку Сисси даже нельзя считать терновым венцом – так, маленькая заноза. Как бы то ни было, Сисси можно только пожалеть, у нее в жизни ничего не было, кроме отвратительного мужа ("Меняет работу" – не поверю! Они его наверняка уволили.) и этих невозможных мальчишек.

Мысли о матери бросили ее в жар, несмотря на то, что термостат на чердаке в ее отсутствие установили всего на 13 градусов. Джек уговорил ее пригласить мать, но Грейс все время жалела об этом, хотя не была уверена, что мать согласится. А теперь она приезжает! Грейс почувствовала, как у нее подвело живот. Причина была не только в том, что она нервничает, – она чувствовала себя неготовой.

Мать, однажды решив что-либо, была затем непоколебима. Так как же ей, заблудшей дочери, убедить мать отозвать судебный иск, которым она угрожает? Если б я только могла положиться на кого-нибудь помимо Уина – на кого-нибудь, кто мог бы мне помочь убедить ее…

Джек? Он великолепен на переговорах. Но с чего мать должна прислушиваться к его мнению? Она его совсем не знает, а то, что он ее, Грейс, издатель, только настроит мать против него.

Но до приезда матери остается еще две недели, напомнила она себе. Какой смысл начинать волноваться сейчас?

Крис отправился в свою комнату, а Грейс прошла в кабинет, чтобы прослушать записи на автоответчике. Уин звонил, чтобы предупредить о приезде матери, на всякий случай, если она еще не получила от нее известия. Ее агент, Хэнк Кэролл, который поддерживал связи с прессой и отбивался от репортеров в ее отсутствие, хочет переговорить о заметке, которую намерен опубликовать «Эсквайр» по поводу новых слухов о сенаторе Траскотте…

Вдруг она услышала знакомый, но такой нежданный голос:

– Грейс, мне кажется, мы должны поговорить. Перезвони мне.

Нола! Сердце Грейс екнуло.

Что ей понадобилось? Неужели она передумала?

Грей сняла трубку и торопливо набрала номер Нолы. Занято. Проклятие! Она подождала несколько минут и набрала номер снова. Занято. Она взглянула на часы – седьмой час. Даже если разговаривает не Нола, то ей все равно пора бы уже вернуться домой с работы…

Грейс, все еще в вельветовом пальто с утепленной подкладкой, схватила вязаную шапочку и перчатки со столика в холле, крикнула Крису, что уезжает ненадолго, и вылетела в коридор.

Грейс взбежала по ступенькам когда-то величественного, а теперь довольно запущенного здания и позвонила в квартиру Нолы. Зачем все-таки звонила Нола? Может быть, после того, как она прочитала рукопись, у нее пропало желание противиться книге? Готова ли она к разговору?

Зарешеченные окна квартиры Нолы на первом этаже были ярко освещены, но листки рекламы китайских ресторанов в щели почтового ящика свидетельствовали о том, что она еще не вернулась с работы.

Грейс, готовая ждать, стояла низко опустив голову, пряча щеку и шею за поднятым невысоким воротником от пронизывающего холодного ветра. Где-то дальше по улице сработала сигнализация какого-то автомобиля. И хотя она редко обращала внимание на грохот и шум большого города, Грейс хотелось зажать уши ладонями.

По интеркому спросили:

– Кто там?

– Это я, – ответила Грейс, не подумав.

Почему она не назвала себя? Узнала ли Нола ее голос? И все же у Грейс возникло необъяснимое чувство, что Нола непременно узнает, что это она.

Дверь распахнулась, и в лучах света показалась фигура с квадратными плечами, вписанная в дверной проем. Грейс моргнула, ее зрение на какое-то мгновение затуманилось, пока она не привыкла к яркому свету. Когда она снова подняла глаза, Нола недоуменно глядела на нее.

– А что ты здесь делаешь?

Нола, одетая в строгий темно-синий костюм, отделанный золотым кантом, выглядела так, словно только что пришла домой. Она еще даже не сняла темные туфли-лодочки, на вид совершенно неудобные и, как заметила Грейс, довольно большого размера.

– Я получила твое сообщение!

Нола кивнула, как будто она и не ожидала объяснений, почему Грейс не позвонила предварительно.

Ощущает ли Нола эту странную связь между ними, которую остро почувствовала Грейс? Грейс вспомнила о статье, которую написала несколько лет тому назад для журнала «Нью-Йоркер», где говорилось о воздействии на двух мужчин, не знакомых друг с другом, ужасного убийства, свидетелями которого они стали. Как они оба, боясь за свои жизни, отказывались давать показания в суде, но когда их свели вместе – в первый раз за более чем десятилетний период, – бросились в объятия друг друга и заплакали, рассказывая наперебой о своих одинаковых страхах, об ужасных воспоминаниях, словно они были давным-давно разлученными братьями.

50
{"b":"108418","o":1}