Грейс обернулась и посмотрела на него – это был долгий, оценивающий взгляд, от которого у него похолодело в груди, взгляд, который ясно говорил о том, что у нее были серьезные сомнения не только в его искренности, но и в том, как сложится их дальнейшая жизнь.

– Мам?

Грейс вздрогнула, услышав голос Криса по телефону. Прошлой ночью она не могла заснуть – все думала о Джеке и даже позволила себе поплакать в подушку, чего не было со времени развода.

– Привет, солнышко. Тебе хорошо в гостях у Наны? Она придала своему голосу беззаботность, надеясь, что ей только показалось, будто что-то не в порядке.

– Вчера после школы мы ходили в музей, – угрюмо проговорил Крис. – Это было интересно, но Нана хотела осмотреть все экспонаты.

– Она утомила тебя?

– Да, немного.

– Помню, однажды, когда мне было столько же лет, сколько тебе, бабушка заставила меня пойти на прием в какое-то посольство. Когда прием закончился, я с ног валилась от усталости, а она была свежа, как огурчик. Когда мы вернулись домой, она еще полночи писала записочки тем из присутствовавших, кто, как она надеялась, в состоянии сделать взнос в избирательную кампанию твоего дедушки.

– Нана все такая же. – Крис выдавил из себя смешок. Потом глубоко вздохнул и сказал: – Слушай, мам, я должен идти, а то опоздаю в школу. Знаешь, почему я звоню? Ты не будешь против, если я поживу у отца подольше?

– Ты хочешь сказать – пока Нана там? Мне казалось, мы так и планировали.

– Да, конечно… Но после того, как она уедет, я думал, может быть… ну, может быть, всем будет легче, если я просто… Ну, знаешь, останусь у папы.

– Надолго?

– Не знаю… На какое-то время.

Грейс почувствовала дрожь. Что хотел сказать Крис? Что он хочет жить с Уином?

– Крис, давай обсудим это позднее, когда я поговорю с твоим отцом.

Она удивилась, что ей удается говорить спокойным тоном, несмотря на то, что сердце билось болезненно-учащенно.

– Ладно…

– Твой отец дома? – спросила Грейс, превозмогая дурноту, которая, казалось, поднимается вверх со дна пустого желудка.

В трубке послышался голос Уина, мягкий, как старенький фланелевый халат, в который она была одета сейчас.

– Поверь мне, Грейс, я знаю, о чем ты думаешь. Меня самого это застало врасплох. Когда Крис сказал мне, что хочет… – Он умолк, потом заговорил, понизив голос, словно не хотел, чтобы Крис – а может быть, Корделия, – услышали их разговор. – Послушай, не стоит говорить об этом по телефону. Не могли бы мы встретиться попозже? Может, я загляну к тебе после работы?

К своему удивлению, Грейс согласилась, хотя и подумала, не является ли это какой-то новой уловкой Уина, имеющей целью вернуть ее. И тут ее обожгла мысль – а не могла ли мать вложить эту идею в голову Крису?

На закулисные проделки мать не способна. Но если она искренне верит, что это необходимо Крису…

А что необходимо Крису? – подумала Грейс. Не была ли она эгоисткой, держась за него в то время, как тот так недвусмысленно предпочел жить с отцом? Возможно… Но Крис нуждался и в ней. Он просто не знал, в какой степени.

Грейс пробыла дома весь день, включив автоответчик. Дважды звонил Джек, и голос его был таким несчастным, что она еле удержалась от того, чтобы снять трубку. Но по большей части это были репортеры. Кто-то из "Харперс базар" жаждал получить интервью. Боб Тиллотсон из "А.М.Америка" хотел сделать очерк о ней и Ноле. Корреспондентка "Национального общественного радио" умоляла Грейс позвонить ей вечером в любое время.

Грейс хотела позвонить Ноле и поинтересоваться, как та отражает эту массированную атаку средств массовой информации, но передумала. Она мысленно представила Нолу, холодную и царственную, с ее улыбкой, способной мгновенно заморозить кого угодно. Хотя Ноле, вероятно, это ни к чему, она прекрасно знает, как справиться даже с самыми каверзными вопросами, которыми репортеры могут забросать ее. Нола сделает это так же искусно, как мать… Как только пресса унюхает, что та находится в Нью-Йорке.

Ближе к вечеру телефон умолк. Грейс должна была сейчас сидеть за столом и спешно делать последние поправки к книге, но не могла оторваться от дивана, на котором сидела, сжавшись в комочек и прислушиваясь к негромкому журчанию воды в радиаторах и грохоту поездов метро, время от времени проносившихся под ее домом. Она ждала Уина… Но не своего бывшего мужа хотела она сейчас увидеть на пороге своего дома.

Джек. Невыносимо было думать о нем… Но она не могла отогнать эти мысли.

Наконец, когда начало смеркаться, Грейс очнулась, будто после долгого сна – сколько часов она уже сидит здесь? – и с трудом поднялась с дивана, чтобы одеться.

Через несколько минут, приняв душ, она вошла в спальню.

Прелестная комната – простая, почти по-буддистски аскетичная. Всего несколько языческих мазков – яркая мохеровая шаль, брошенная на кровать, на стене над кроватью замысловатая вышивка в персидском стиле. Все это радовало глаз и в то же время напоминало о скорлупе яиц, из которых они с Сисси обычно выдували содержимое и раскрашивали на Пасху – красивой снаружи и пустой изнутри.

Никто не живет с ней в этой комнате. Ни Джек, ни ее сын.

Мой малыш! Неужели он навсегда ушел? Грейс поймала себя на том, что напрягает слух в надежде услышать приглушенный грохот стереосистемы Криса. Но тишину нарушил лишь тихий шелест дождевых струй.

Она подумала о том, как иногда возмущалась Крисом, его угрюмостью, дурным настроением. Вспомнила о тех случаях, когда он по-настоящему раздражал ее и она с радостью вышвырнула бы его из окошка. Но ведь каждая мать порой чувствует, что сыта по горло собственными детьми!

Вероятно, Крис тоже испытывал к ней подобные чувства.

И, очевидно, гораздо чаще, чем она думала. Иначе почему он предпочитает жить с Уином?

Грейс почувствовала твердый комок в своей груди, жалящий ее быстрыми крошечными ударами. Как он может любить Уина больше, чем свою мать? Это не трудно представить, ведь Уин – это Уин, для которого не существовало дурного настроения и который знал, как с ним справиться.

Черт тебя побери, Уин!

Он будет здесь с минуты на минуту. В ожесточении она наспех вытерла волосы полотенцем, влезла в джинсы и рывком натянула просторный свитер.

Через несколько мгновений Грейс открыла дверь, чтобы впустить бывшего мужа. И уже сделав это, осознала, что приоткрыла дверь гораздо шире, словно в нее должен был войти мужчина более крупный – скажем, такой, как Джек. Сердце ее сжалось.

– Привет, Уин.

– Привет, – ответил он в некотором замешательстве. Войдя внутрь, он усмехнулся, прислушиваясь к знакомой мелодии Майлса Дэвиса, струившейся из стереосистемы, – ленивой и плавной, словно дымок сигареты в придорожном баре.

Грейс взяла у него пальто, перекинув его через рукав.

– Дождь все еще идет?

Идиотка! Ведь она почувствовала даже через рукав свитера, что пальто намокло.

– Он скоро кончится, – сказал Уин.

– А я слышала другое. Они предсказывали, что выпадет семь с половиной сантиметров осадков.

Уин пожал плечами:

– Тогда считай меня оптимистом.

Да, подумала она, Уин именно такой. А что, если напомнить ему, что даже самый радужный взгляд на вещи не всегда помогает человеку не сойти с ума, когда он день и ночь воспитывает ребенка, особенно подростка?

Спокойно, сказала она себе. Сначала надо выпить один, а может, и пару бокалов. Потом ты можешь пустить в ход свое обаяние, попытаться убедить Уина в том, что не в его интересах брать Криса на полное попечение. Что дополнительная ответственность будет его связывать, мешать работе и светской жизни.

Ради Криса она готова умолять Уина, если это потребуется. А если это не подействует? Она не могла даже помыслить об этом. Потому что если Уин решит обратиться в суд, у нее не будет другого выхода, как сдаться. Дело ведь не только в том, что мощные связи и юридическая осведомленность помогут ему выиграть дело, – она просто никогда не подвергнет сына такой пытке.