– Сбор средств для музея. Знаешь, как неуверенно она себя чувствует, если ее кто-нибудь не сопровождает.

Нет ничего удивительного в том, что Бен до сих пор не обзавелся подружкой, подумал Джек. Это из-за Натали, которая делает все, чтобы он сопровождал ее повсюду.

Джек хотел было сказать Бену, чтобы он начал жить своей жизнью, но передумал – пусть Бен сам к этому придет. Либо ему надоест прислуживать Натали, либо, что еще лучше, он влюбится.

– Жаль, что ты не можешь пойти в цирк, – сказал Джек.

– Мне тоже.

Бен посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки на столе, потом оттолкнул стул и встал.

– В самом деле?

Джек встал и легонько похлопал Бена по плечу. Едва ли не больше всего на свете ему хотелось в этот момент, чтобы Бен стал ему хоть на дюйм ближе.

Но что еще сказать, что не было бы сказано?

Джек не мог вспомнить, когда последний раз он был в цирке. Должно быть, когда Бен и Ханна были детьми – целую вечность тому назад.

Эрика Янг в гимнастическом купальнике верхом на слоне. Перед этим – Стивен Кинг – фокусник, распиливающий женщину пополам. И Норман Майлер, балансирующий на узком бревне. Это было лучше, чем дрессированные медведи и львы, прыгающие сквозь горящие кольца.

Но вот наступила очередь Грейс, время ее выхода, и Джек почувствовал, как что-то застыло внутри него. Она выглядела такой маленькой под куполом цирка – в красно-черном трико, с волосами, убранными под бархатный обруч со вставленными в него стекляшками. Она стояла одна, совершенно неподвижно, повернувшись лицом к партнеру, работающему на трапеции напротив, ожидая его сигнала, прежде чем ухватиться за перекладину, висящую над ней.

Аплодисменты нарастали и разорвались над ним, словно далекий прибой. Джек услышал их, но как сквозь туман. Он весь сосредоточился на маленькой фигурке, стоящей на высоком, с виду непрочном стальном сооружении, – на женщине, с которой связаны его надежды и опасения, которые она унесет с собой, когда прыгнет вперед и взлетит над цирковой ареной.

А если она упадет? Кто знает, насколько прочны сетки?

Гордость от сознания ее бесстрашия и красоты наполнила его. Ему так повезло! Она могла бы заполучить любого, а выбрала его, Джека Гоулда.

Из глубины памяти донесся ворчливый голос его отца, когда он уже был стариком, – как предупреждение или предостережение. Папа умолял свою жену: "Рита, пожалуйста, останься. Ты мне нужна!" И ее жестокий ответ: "Мо, не будь старым дурачиной! Почему я должна сидеть дома из-за того, что твой придира-доктор запрещает тебе выходить?"

Джек заерзал, внезапно почувствовав себя неуютно на узком сиденье, таком же, как в театре, лекторском зале, самолете, ресторане – не рассчитанном на таких здоровяков, как он. Он огляделся кругом – нет, это не обычная толпа из детей и родителей, набивающих рты кукурузными хлопьями и сахарной ватой. Через спинки стульев перекинуты меха, в полутьме поблескивают бриллианты, белеют туго накрахмаленные манишки смокингов, словно разбросанные листы плотной бумаги. Он узнал многих – издатели, редакторы, агенты, писатели, члены клуба любителей книги. Из-за присутствия лиц, большинство из которых, как он слышал, связано с недвижимостью и Уолл-стрит, аудитория производила впечатление благотворительного бала.

Позже предполагался прием у Баффи Макфэрленд, которая последние шесть лет возглавляла пен-клуб. Она приглашала его так же, как и бесчисленное множество других, на всякие сборища, чтобы собрать деньги на заключенного в тюрьму писателя или послушать стихи чехословацкого поэта. Сегодняшнее мероприятие обошлось Джеку в пять сотен. Но он заплатил бы и больше только ради блаженства видеть Грейс под куполом цирка, словно грациозную Риму – девушку-птицу из "Грин Мэншнс".[19]

Раздалась барабанная дробь, перерастающая в крещендо, и Джек почувствовал, как напряглись его руки, словно готовились подхватить ее. Грейс приподнялась на цыпочки, – грациозная и, судя по внешнему виду, уверенная в себе, – ухватилась за перекладину трапеции, собралась и в мгновение ока уже летела над ареной.

Зал затаил дыхание, и он увидел, как все вокруг наклонились вперед, приподнимаясь со своих мест.

"Не упади, – умолял он. – Я люблю тебя!"

Он понимал, что ей не угрожает реальная опасность, но боялся смотреть и плотно зажмурил глаза. Когда он открыл их, она летела назад вверх ногами, ее лодыжки крепко сжимал партнер. Грейс широко раскинула руки, словно обнимая весь мир, улыбка освещала ее лицо.

Она приземлилась на противоположной платформе так уверенно, будто занималась этим всю жизнь. И снова полет над ареной, на этот раз – с махом в высшей точке дуги. Она перевернулась и оказалась висящей на трапеции, зацепившись за нее согнутыми в коленях ногами. Аплодисменты – сначала разрозненные, а затем переросшие в овацию, – сопровождались криками восхищения.

Громко хлопая, Джек вскочил на ноги. Его примеру последовали, и вскоре весь зал аплодировал стоя.

Когда зажегся свет, он задержался у барьера, который окружает арену. Зрители текли к выходу. Встретившись с агентом Грейс, Хэнком Кэрролом, Джек поздравил его с контрактом, который тот недавно заключил с «Кэдогэном» на три книги Дженис Китредж, чьи детективные романы продавались лучше всех.

– Спасибо. Я, ребята, надеюсь, что у вас останутся деньги на рекламу после того, как вы помиритесь с миссис Траскотт после суда, – пошутил Хэнк.

Джека смутило, что Грейс так доверяется Хэнку, пусть даже он ее агент.

– Будем надеяться, что нам удастся договориться до суда, – сказал Джек.

– А ты встречался с матерью Грейс? – Высокий, худой, как тростинка, агент вытянул губы в недобрую улыбку. – Я имел это удовольствие много лет назад, когда миссис Траскотт в последний раз приезжала в Нью-Йорк. Замечательная женщина, но от нее лучше держаться подальше.

Хэнк распрощался, а Джек задумался над его словами. Чтобы все не испортить каким-нибудь идиотским судебным запретом, Грейс нужно договориться с матерью. А что, если ей пригласить мать погостить?

После циркового представления надо предложить это Грейс. По крайней мере, пусть подумает об этом. Но Джек был уверен в ее реакции: "Пригласить мою мать погостить? Ты сумасшедший?"

Возможно, я сумасшедший, подумал он. Но попытаться стоит, и, возможно, это единственный выход.

Догнав Грейс в расходящейся толпе, он шагнул вперед, чтобы поцеловать ее.

Ему захотелось, чтобы они оказались сейчас в Ангуилле, Сент-Барте, Элефтере, где-нибудь в тропиках, на далеком от ультиматумов Рейнгольда континенте, подальше от Криса, Бена и Ханны…

– Ты произвела потрясающее впечатление, – сказал он. – Отхватила столько оваций, сколько все остальные вместе взятые.

– О, это самое легкое! – рассмеялась она. – Самое трудное – за кулисами улыбаться всем этим журналистам. – Она оглянулась вокруг, лицо ее приняло озорной вид, как у школьницы, собирающейся прогулять следующий урок. – Послушай, Джек, ты не против, если мы улизнем с приема? Я совершенно разбита. Чего бы мне действительно хотелось, так это готовой еды из китайского ресторана и свернуться калачиком в постели с тобой.

– Именно в такой последовательности?

Она придвинулась ближе. Как идеально они подходили друг другу: его рука удобно легла на ее плечо, макушка ее головы пришлась прямо у него под подбородком. Когда она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в ухо, он почувствовал приступ сладостного, почти болезненного вожделения.

– Зависит от того, как ты умеешь управляться с китайскими палочками. А где – у тебя или у меня? Крис с отцом в Хэмптоне, поэтому я вся в твоем распоряжении.

– Ханна… – начал он и почувствовал, как она слегка напряглась, – проводит выходные со своей подругой Кэт. Поэтому она и не пришла сюда. Она шлет тебе лучшие пожелания.

Грейс взглянула на него, лоб ее наморщился от незаданных вопросов, но она ничего не сказала.