Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Приезд Ламко

Вернулся я в срок и даже не использовал те двое суток, которые обещал мне начальник в случае перебоев движения на дороге. Разделил по литровой банке всем курящим  и, конечно, не стал брать никакой платы, о чем меня просили мать и односельчане. Греки умели выращивать хороший табак, и всем понравился наш самосад. Начальник был в неожиданном смятении от такого гостинца и просил в письме поблагодарить мать от его имени. Ему действительно трудно жилось. Через пару месяцев я убедился в этом на своей шкуре, попав в двухмесячный резерв ГУКа НКО.

Учеба наша подходила к концу без особых происшествий. Каждую субботу, после обеда, было общее построение всех восьми курсов, на каждом из которых было до двухсот человек, выводился оркестр. Заместитель начальника курсов генерал-майор Недвигин зачитывал приказы в основном по поводу разжалования офицеров за дисциплинарные нарушения ива воровство. Комендант тут же срезал офицерские погоны и вручал солдатские с одновременной отправкой в штрафной батальон или роту. Потом приступали ко второй процедуре — пению под оркестр нового Гимна Советского Союза: «Союз нерушимый республик свободных навеки сплотила великая Русь...» После гимна пели песню «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой, с фашистской силой темною, с проклятою ордой...».

Как правило, в субботу выдавались офицерам увольнительные записки, по которым офицеры, как рядовые солдаты, могли выходить через проходную в город и по ним возвращаться обратно на территорию военного городка, так как обычных пропусков для слушателей не имелось, как и удостоверений личности тоже. Офицер, имевший увольнительную, мог провести время у знакомых или близких с вечера субботы до начала занятий в понедельник, но таких было немного, так как котловое довольствие он не мог захватить с собой, а другого способа компенсации просто не существовало. Так что большинство слушателей оставались в расположении курсов на казарменном положении и иногда им представлялась возможность съесть и порцию уволенного из расположения военного городка.

Был у нас на курсе капитан Чеботарев, работавший до войны драматическим актером в одном из московских театров. Иногда он по знакомству мог закупать билеты,  которые были в большом дефиците, и распространял их среди офицеров. Но слушатели после спектаклей не поспевали на последний поезд и случалось коротать ночь на вокзале.

Мой приятель, сокурсник по учебной группе, капитан Анисимов Петр, вспомнил об одном случайном знакомстве с москвичкой, муж которой был убит на фронте. Жена убитого интересовалась подробностями гибели мужа и писала много писем с просьбой узнать хоть что-нибудь. Друг написал ей, так как хорошо знал того погибшего полкового инженера, и она в знак благодарности просила при любом случае навещать ее в Москве, обещая приютить на ночь в своей семиметровой коммунальной комнатке. По пути на курсы он навестил ее и убедился в искренности ее слов. Петр вспомнил о том приглашении и купил три билета в расчете пригласить и ее в Камерный театр. Так мы впервые приобщились к столичной культуре. Чтобы не остаться голодными весь день, мы в воскресенье утром вернулись обратно. Позже мы еще несколько раз пользовались ее гостеприимством.

В одно из воскресений дневальный оповестил: «Лебединцев, тебя ждут родственники на проходной». Я никак не представлял, что мои родные отважатся приехать без паспортов в такую даль. Вышел из проходной, и ко мне подбежала девочка лет пятнадцати, представилась Машей. Я вспомнил, как «сын полка» Сеня передавал ей письмо из Румынии, чтобы я опустил его в Москве, видимо, он известил в нем и о моем отъезде на курсы в Солнечногорск. С ней он познакомился, когда после тяжелой контузии Ламко самостоятельно добрался в московский госпиталь, а в Москве проживала довоенная жена Ламко. Именно там Сеня и познакомился с Машей — племянницей первой жены Ламко Евдокии. Потом подошла молодая женщина, скромно вытирая платком глаза, и сказала: «Я Ламко Дуся, здравствуйте!» Я сразу подумал, что случилось непоправимое: «Что, получили «похоронку?» Она отрицательно покачала головой и дала мне письмо с хорошо знакомым мне почерком, в котором Ламко извещал о том, что освобождает ее от обязанностей жены и еще что-то в этом роде, о чем он мне раньше не говорил. Я знал о его донжуанстве, но ничего не знал об отношениях с женой, которая проживала у старшей сестры в Сокольниках.  

Я успокоил ее, как мог, обещал написать ему, спросить и выяснить о причине такого письма и о претензиях к ней. Она дала адрес и приглашала на выходные в Сокольники. Спустя примерно полмесяца снова выкрик дневального: «Лебединцев, тебя ожидает приятель у входа в казарму». Смотрю в окно со второго этажа и вижу капитана ЛамкоТ. Ф., улыбающегося в полный рот. Спускаюсь, мы обнимаемся, как старые близкие фронтовые друзья, и он мне объявляет, что зачислен в этот же военный «колледж» на правах слушателя на курс командиров батальонов. Я сразу спрашиваю его о причине раздоров с женой, и он рассказал мне о том, что когда он прибыл к ней в ноябре прошлого года после госпиталя, то застал в ее каморке какого-то «хахаля»-интенданта. Она уверяла, что он дальний родственник, но он не поверил. Был скандал. Узнав о направлении его на учебу, он решил испытать ее верность и написал то самое письмо. Сейчас все улажено, и в очередной выходной мы едем вместе в Москву в Сокольники.

Близился конец нашей учебе, мы начали сдавать экзамены пока по второстепенным предметам, готовясь по тактической подготовке, службе штабов и методике разработки и проведения тактических и командно-штабных учений. Последнее было новым делом не только для нас, но и для преподавателей. Воскресные поездки в Москву теперь были вместе с Ламко, хотя я видел натянутость отношений супругов.

Однажды он рассказал мне, что имел переписку с одной москвичкой по имени Гроздицкая Фаина, которая написала письмо на фронт «воину» в надежде познакомиться «на авось». Он ответил, она прислала свою фотокарточку. По прибытии в Москву он побывал у нее — она имела комнату в коммунальной квартире — и решил пофлиртовать, как тогда скромно именовали секс. В один из приездов из Солнечногорска в Москву Тихон Федорович привез учебник Истории ВКП(б), в котором было письмо от Фаины и его собственный ответ ей, и, по неосторожности, оставил в доме, пока мы выходили с ним в магазин. Его жена Дуся прочла письма, записала адрес соперницы, но сцену ревности не устроила, так как и сама побывала в таком же положении, когда он ее застал с интендантом.  

В резерве

Последние экзамены закончились в самый канун нового года. Мы не знали своих результатов учебы ни в баллах, ни в предстоящих аттестациях на должности. До конца войны еще оставалось четыре месяца и девять дней. Один из наших слушателей капитан, кажется Кондратенко, вечно болел, почти не сдавал экзаменов, но его не отчисляли, так как его знал еще по довоенной службе заместитель начальника курсов генерал-майор Недвигин.

Во время нудных всеобщих построений на плацу по субботам, мы в самой последней шеренге, иногда вполголоса обсуждали вопрос о сути и необходимости этой процедуры, отнимавшей вечернее время на бесплодное разучивание гимна. Коснулись и вопроса необходимости заниматься этим неблагодарным делом боевого генерала. Этот наш разговор имел последствия. В связи с пропажей папахи, о чем во второй части, виновным сделали коменданта курсов — его отстранили от занимаемой должности, — и неожиданно назначили нашего «болящего» капитана Кондратенко.

Через пару дней, когда мы сдали все экзамены и готовились к распределению, дежурный объявил, что капитаны Лебединцев, Анисимов и майор Староверов вызываются в управление курсов к генералу Недвигину. Сокурсники тут же выдвинули версию о том, что нас будут «сватать» в постоянный состав курсов или в центральный аппарат наркомата. Идем вместе. На пороге административного здания навстречу спускается наш Кондратенко и справляется: «К кому идете?» Отвечаем: к Недвигину по вызову. Он окликает меня и говорит, что Недвигину известен наш разговор о ненужности на курсах должности заместителя. Я окликнул друзей и передал им разговор с вновь испеченным комендантом, который «купил» себе тыловую должность путем предательства друзей. Договариваемся: всем отрицать этот разговор.

52
{"b":"108260","o":1}