Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Впервые с начала боев под Сумами жители встречали нас цветами — астрами и гвоздиками. Подносили кружки с молоком и радушно махали руками, видимо радуясь, что обошлось без стрельбы, крови и разрушений. У завода суета военных — все мечутся в поисках посуды, так как на спиртзаводе обнаружена цистерна со спиртом и там наполняют всякие емкости, какие только можно найти. Это ныне мы имеем огромное количество типов банок, бутылок и пакетов от молока, даже непромокаемых сумок, а в ту пору, кроме чугунка, горшка и кувшина ничего не было. А у солдата фляга да котелок, да и то не у каждого.

Какая тут началась паника! Ездовые набирали в брезентовые ведра для пойки лошадей, повара переворачивали свои кухни, чтобы слить борщ и освободить емкость котла под спирт, а потом разливать его во все, что попадется под руку. Чтобы он не воспламенился, заливали водой огонь в топках. Штабной повозочный рядовой Пискун бросил мне вожжи, а сам убежал с двумя брезентовыми  ведрами. Почти каждый солдат имел свой «кран», прострелив в цистерне дырочку бронебойной пулей. Наполняли, пока не спустили весь запас, часть которого ушла в грунт. Всего на сутки мой день рождения упредил такой благоприятный случай поживиться хмельным, чтобы отметить юбилей старшего лейтенанта. На очередной ночевке друзья решили еще раз поздравить меня, и я впервые в жизни пил неразведенный спирт, запивая его холодной водой из колодца.

Командование очень тревожилось, что немцы оставили спирт преднамеренно, чтобы мы перепились и нас можно было сонных застать врасплох. Такое бывало, и у нас это имело место в 29-м полку, где немцами было совершено неожиданное для отступающих нападение, но в полевом карауле со «станкачем» находился старшина Шмаровоз Г. С. Подпустив вражеский взвод на сто метров, он почти весь его перебил очередью в 250 патронов, за что был награжден командиром дивизии медалью «За отвагу». На Днепре за форсирование он был пожалован высшей степенью боевого отличия — званием Героя Советского Союза, а ту медаль по «забывчивости» штабов получил только к 30-летию Победы.

Далее мы продвигались, встречая случайное сопротивление тех немцев, кто замешкался. Впереди шли взводы разведки. Пеший взвод как дозорные, а конники как связные. Потом дали разведчикам двух телефонистов с аппаратом. На шесте они сделали крючки с проводом вниз к аппарату и через каждые полчаса включались в сеть, передавая нам по постоянным линиям связи донесения о прохождении населенных пунктов. В штабе были такие же крючки,  и мы вели не особенно секретные переговоры о своем продвижении.

Разведку возглавлял лейтенант Зайцев А. Н., а с ним ехал верхом на лошади и начальник продовольственного снабжения полка. Разведчики первыми восстанавливали советскую власть, сами назначали кого-то из стариков, бывших членов совета, председателем, и тут же с его помощью выявляли дома, в которых проживали староста и полицаи. Те обычно бежали с немцами, оставив свои зажиточные семьи с запасами продовольствия. Начпрод изымал излишки и приступал к приготовлению пищи и выпечке хлеба к прибытию полка с марша, ибо не всегда на ходу была возможность готовить в походных кухнях. Да и подвоз продовольствия со складов не всегда бывал регулярным при длительных маршах. Изымались иногда и животные для забоя на мясное довольствие.

Пользовались мы и колхозными кладовыми, так как в большинстве случаев колхозы немцы не распускали, так было легче изымать продовольствие для вермахта и Германии. В этом случае начпрод выдавал оправдательные документы об изъятии. На одном из переходов после обеда Зайцев внес в хату штаба ведро сотового меда и булку совсем теплого хлеба. Нарезав ломтями, он предложил офицерам отведать этот деликатес. Все помощники и начальники служб полка сели вокруг стола и принялись угощаться. Я спросил Зайцева: «Откуда дровишки?» Он ответил, что с пасеки начальника полиции. Вынули по одной рамке с каждого улья. Места за столом не хватило двоим: пропагандисту полка Музыке и старшему оперативному уполномоченному «Смерш», фамилии которого в архиве полка не сохранилось. Они от невнимания к их особам закурили и стали поносить разведчика такими эпитетами, как «мародеры, грабители, крохоборы...» Сколько можно съесть сотового меда? Ну пару кусочков. Осталось еще полведра, и я пригласил «ворчунов» к столу. И представьте себе, они тут же запели совсем другую песню: «Не разведчики, а орлы — из-под земли достанут. Правильно поступили, реквизировав у гитлеровских прислужников». И это говорили главный в полку идеолог и человек, призванный ловить шпионов, обличать самострелов, предотвращать перебежчиков и следить за недопущением грабежей и насилия...  

В своей книге «На острие красных стрел» генерал-полковник Зайцев Алексей Николаевич назвал меня своим первым наставником по разведке. Ученик превзошел своего учителя в мирные годы натри генеральских звезды, но дружба наша не только не увяла за полстолетия, но крепла с каждым днем после неожиданной нашей встречи в Алма-Ате в 1970 году. Он участвовал во многих боевых делах нашей дивизии, пройдя до конца войны должности: командира взвода пешей разведки и командира роты автоматчиков в нашем полку, командира дивизионной разведроты и начальника разведки 29-го стрелкового полка. Только он один в дивизии с сентября 1943 по 30 декабря 1944 года был шесть раз награжден боевыми орденами (три ордена Красного Знамени, два ордена Отечественной войны и орден Красной Звезды). За форсирование реки Днепр он был первым, кого представили к высшей степени боевого отличия — Звезде Героя, но награда была незаслуженно снижена до ордена Красного Знамени. Об этой несправедливости я расскажу подробнее в главе «О наградах и наказаниях».

Молодой лейтенант в то время не только снабжал штаб информацией о противнике и приводил «языков» из вражеского тыла, но не забывал прихватить трофейной бумаги, копирки, карандаши и другие канцелярские принадлежности, без чего не мог существовать штаб как орган управления. Зайцев был любимцем всей дивизии и отвечал ей взаимностью.

Мы вышли к Днепру и первыми в армии форсировали его в месте, которое впоследствии станет известным, как легендарный Букринский плацдарм. Но об этих боях я рассказываю в главе «О храбрости и трусости».

На Украине

Заканчивался октябрь 1943 года. Наш плацдарм так и не удалось расширить, чтобы нанести удар по Киеву, однако мы смогли приковать на этом участке фронта десять вражеских дивизий, в том числе пять танковых и одну моторизованную. 30 октября наша дивизия была выведена в резерв командующего 27-й армией. Передав свою полосу 155-й стрелковой дивизии, наши части сосредоточились на западной окраине Григоровки, в которой за полтора  месяца непрерывных боев все строения были разрушены или сожжены. Повсюду торчали только остовы печей с трубами, а жители переселились в погреба и подвалы.

3 ноября совершенно неожиданно в полку снова появился майор Бунтин, снятый за трусость под Сумами, а теперь снова восстановленный в командовании полком, а майор Кузминов откомандировывался в распоряжение командарма, где получил полк в 180-й стрелковой дивизии. Особого церемониала прощания с полком не было. Бунтин эти три месяца где-то в другой гвардейской дивизии исполнял обязанности заместителя командира полка и даже не считал, что это было для него понижением. Начальник артиллерии майор Бекетов при первой же встрече с Бунтиным заявил о том, что служить под его началом не намерен, и подал рапорт о переводе в другую часть. Его просьба была удовлетворена, так как 23 октября был подписан Указ о присвоении ему звания Героя.

До полка дошел слух о том, что дивизия выводится в резерв на доукомплектование. Одновременно из штаба дивизии позвонил подполковник Хамов П. Ф. и разговаривал со мной почти открыто о получении полком пополнения, обмундирования и переброске его к переднему краю. Я был немало удивлен такой неосторожной с его стороны и забывчивостью соблюдать скрытность управления. Как позже выяснилось, и по радио велись почти открытые разговоры о прибытии на плацдарм новых сил, тогда как ночами стали выводить с него 3-ю гвардейскую танковую армию.

38
{"b":"108260","o":1}