Конечно, это не прошло незамеченным. Полноватый мужик в спортивном костюме, некто Боря Батыршин, заметил это, прибежал и начал на меня орать.

— Кто ты такой? — разорялся он. — Откуда ты взялся?

— С Питеру, — спокойно ответил ему я.

— Какая команда? — в том же тоне продолжал Батыршин. — Ну?

— Грибные Эльфы, — ответил я, не желая на этот раз затушевывать ситуацию и скрывать правду.

— А-а-а! — еще пуще прежнего разорался Батыршин. — А вы спросили у меня разрешения, прежде чем резать тут розочками людей? Из этих его слов мне стало видно, что ситуацию Батыршин понял как-то по-своему.

— А почему это мы должны спрашивать у тебя разрешения? — удивился я. — С чего бы это?

— Я Король Эгладора, — завизжал Батыршин, — тут все мне подчиняются! Пойдешь со мной!

— Вот еще, — ответил я, а сам потянул из-под куртки плющеную трубу. Не понравилось мне, что на крики Батыршина стали подтягиваться еще какие-то люди, мне совсем незнакомые.

— Пойдешь со мной! — снова заорал Батыршин, но тут в дело вмешался Дурман.

— Боря, иди на хуй! — предложил он, подходя и вставая у меня за спиной.

— Это что, — спросил Батыршин, враз сбавив тон, — знакомые твои?

— Ага, — ответил Дурман, а его маленькие и злые поросячьи глазки в упор смотрели на Батыршина, так пристально, что даже мне сделалось неприятно. — Мои гости.

— А… ну тогда…

— Пока, Боря, — попрощался с ним Дурман, и мы скоренько отвалили от библиотеки: до того не понравилась мне поднявшаяся вокруг окровавленного тела человеческая суета. Пока мы проталкивались к выходу, Дурман то и дело показывал пальцем то в одну, то в другую сторону. На неприметных скамейках, спрятавшихся среди кустов и кое-где под деревьями, то и дело мелькали лица, нехарактерные для этого времени и места. Они выделялись посреди местной публики, как разрывы зениток выделяются на фоне вечернего неба. Добрые и со злобинкой, пьяные и не очень — эти лица радовали взгляд. Потому что принадлежали, судя по всему, правильным людям, чуждым опочившей здесь атмосфере вырождения и долбоебизма.

— Не все так плохо, — заверил нас Дурман. — Батыршин тут не всеми правит, имейте в виду. Но, один хуй, я думаю — этот визит вы надолго запомните.

— Это не сомневайся, — ответил я. — Запомним накрепко.

Через пару дней мы коротали ночь в Муроме, на привокзальной площади которого кто-то повесил огромный выцветший транспарант: «800 лет Муромскому кремлю!». Не зная, чем скоротать вечерний досуг, мы направились на поиски этой исторической постройки, но повстречались с неожиданными и непреодолимыми трудностями.

— Извините, — обратился я к первой попавшей женщине на привокзальной площади, — вы не подскажете, как пройти к кремлю?

— Не знаю я, — апатично отозвалась женщина, отвернулась и пошла по своим делам.

— Не местная, наверно, — предположил Ирка и предприняла собственную попытку.

— Послушайте, — обратилась она к какому-то хачику, торговавшему на углу апельсинами и хурмой, — где кремль?

— Крэмль? — удивленно переспросил хачик, наморщил лоб и крепко задумался. Но через пару секунд лицо его просветлело:

— Знаю, гдэ! В Москвэ!

— Ну, блин, — я постучал пальцем по лбу, — нашла местного! Вон дед сидит, пошли к нему! Действительно, на скамеечке у газона примостился какой-то пенсионер — в синенькой кепке и с газетой в руках. Я подошел к скамейке и спросил:

— Вы не… — но меня перебил Барин.

— Дедушка, вы давно здесь живете?

Дед поднял на нас взгляд.

— Да почитай, внучек, с тридцать четвертого году. А что?

— Всю жизнь здесь прожили? — решил на всякий случай уточнить Барин.

— Ну да, — с достоинством подтвердил дед. — Коренной я, муромский.

— А тогда подскажите нам, как пройти к кремлю, — попросил я. — Ищем его, ищем, а все никак не можем найти. Тут дед отложил газету и в упор уставился на нас.

— Что же это за кремль такой? — спросил пенсионер. — Всю жизнь в Муроме прожил, а не слыхал, чтобы тут был какой-нибудь кремль!

Поэтому мы отказались от идеи посетить местные достопримечательности. Вместо этого мы перешли по понтонному мосту на противоположный берег Оки и устроились там на ночлег. По ночному времени понтонный мост через Оку расцепляют, и по полноводной реке начинают курсировать груженые баржи и маленькие прогулочные теплоходы. С той стороны ярится тысячами огней ночной Муром, разливаясь над рекой шумной многоголосицей. Но до нашего берега — пустынного и заросшего низенькими кустами и тростником — звуки почти не долетают. Их относит в сторону, забирает с собой ночной ветер, низко стелящийся над черной, стремительно движущейся водой.

Из сухого тростника и старых досок мы разожгли небольшой костерок, вспыхнувший крошечным куполом желтого света. Я принялся разогревать консервы, но меня неожиданно отвлек от этого дела Барин.

— Послушай, — спросил он, — какое твое мнение: баржа движется по реке из точки А в точку Б с постоянной скоростью, но при этом…

— Где баржа? — я повернулся к реке, но никакой баржи не увидел. — Ты чего?

— Это задача такая, — объяснил Барин, демонстрируя мне учебник и пару тетрадей. — Думаю поступать на вечернее отделение в одну шаражку, там есть такой факультет — «Мосты и тоннели». Вот и взял с собой, блин! От такого дела я чуть было не выронил консервы в огонь.

— Взял с собой учебники? — с недоверием переспросил я, еще раз оглядывая ночную перспективу: сумрачный берег и громаду железнодорожного моста вдалеке. — Зачем?

— Буду готовиться к поступлению, — объяснил Барин, — вот за этим.

Уже засыпая возле костра, сквозь медленно сгущающуюся паутину видений я видел силуэт Барина, склонившегося над книгой, и слышал его бормотание:

— Если баржа, достигнув точки Б, пустится в обратный путь, двигаясь теперь с постоянным ускорением, то… Эх, блядь! Вот ебучий случай!

Дни в дороге проносятся быстро — в грохоте железнодорожных составов и мелькании незнакомых пейзажей за окном. Солнце неохотно взбирается на небосвод, лаская мир огненными лучами, в этом тигле плавится новый день, словно металл в исполинской, переполненной жаром печи. Но к концу дня прохлада снова вступает в свои права, на вечернее небо ложится тьма, и наступает ночь. Окно в движении электропоездов прервало наш путь до утра, и мы были вынуждены искать убежища в районе очередной перевалочной станции. Оттуда до Казани остается то ли один, то ли два трехчасовых перегона. Не зная обычаев и нравов местного населения, мы решили на самом вокзале не ночевать. Прямо с электрички мы направились в ближайший лесок, спрятались там как следует и принялись дожидаться утра.

С нами вместе прятался случайный попутчик — москвич, в одиночестве пробиравшийся туда же, куда и мы — на «союзку». Это был парень лет двадцати, с объемистым рюкзаком и хлипким резиновым топориком, представившийся нам профессиональным каскадером с Мосфильма. У нас были большие сомнения по этому поводу, до того внешность Каскадера не соответствовала его громкому прозвищу. Сутулый и как будто бы чуточку кривой, Каскадер был больше похож на «ботаника», нежели на профессионального спортсмена. Но на словах у него выходило совсем другое:

— Вы только подумайте, — пел Каскадер всю дорогу до места нашего ночлега, — какой это адский труд — все эти трюки! Постоянное напряжение, потливость… Иногда приходится поднимать груз в сто килограмм и больше, так что…

Поначалу мы его вовсе не слушали, но чуть позже он все же сумел привлечь наше внимание. Отозвав Ирку в сторону, Каскадер о чем-то тихо её попросил.

— Зачем? — удивленно переспросила его Ирка. Каскадер совсем уже тихо ей что-то ответил, но Ирка в молчанку не захотела играть.

— Что? — во весь голос спросила она. — Ты хочешь посыпать себе на анус тальком? Ты в своем уме?

— Да я просто спросил… — засмущался Каскадер. — Из-за потливости появляются трещины и…

— Трещины на жопе, так? — уточнил Барин. — У тебя жопа треснула?