Рассказ Капралова струился размеренно и неторопливо, открывая перед нашим мысленном взором картины бескрайних топей и дремучих, пропитавшихся влагой лесов. Его голос то появлялся на краю моего сознания, то исчезал, вытесняемый навеянными образами.

— Здешний край изобилует птицами и зверьем, — твердил Капралов. — Тут обитает крупнейшая локальная популяция большого кроншнепа, насчитывающая чуть ли не полторы тысячи гнездящихся пар. На гнездовье есть золотистая ржанка (около 250 пар) и средний кроншнеп (не менее 150 пар), кряква, гоголь, хохлатая чернеть. Гнездятся 8 видов и подвидов птиц, занесенных в Красную книгу России: беркут (4 гнездовых участка), черный аист (не менее 2 пар), скопа, европейская чернозобая гагара (не менее 10 пар), большой подорлик, малый подорлик, среднерусская белая куропатка, обыкновенный серый сорокопут.

Как бывший орнитолог, я выслушал перечень птиц не без некоторого интереса. Но вот братья принялись недовольно ворочаться и с унылым видом озираться по сторонам. Видно было, что такие подробности их не интересуют, и что серый сорокопут им глубоко до пизды. Подметив такое дело, Капралов переложил у себя на столе какие-то бумаги и принялся «резать по существу».

— Площадь заповедника составляет тридцать восемь тысяч гектар, а еще восемнадцать тысяч приходится на охранную зону. Восемьдесят процентов этой площади представлены непроходимыми болотами…

Тут Барин, до этого момента спокойно дремавший в углу, открыл глаза, привстал со своего места и поднял руку.

— Разрешите спросить, — поинтересовался он, — а чем представлены оставшиеся двадцать процентов?

— Водными пространствами, — в упор глядя на Кузьмича, отрезал Капралов. — Еще вопросы есть? Вопросов не было, так что Капралов перевел разговор к другим темам, таким, как правильное заполнение бланков соответствующих протоколов. Ради примера Капралов достал из сейфа несколько таких документов и пустил их по рукам. Но уже первый из них вызвал у наших товарищей столь живой интерес, что заседание пришлось на время приостановить.

— Сходи, посмотри, — толкнул меня в бок Кримсон, — на этот шедевр! Эта бумага достойна занять место в нашей коллекции!

Поднявшись с дивана, я подошел к столу и заглянул через спины столпившихся возле него друзей. Протокол был посвящен случаю браконьерства, совершенного одним из местных мужиков в отношении матерого лося. Документ лежал обратной стороной вверх, так что мне хорошо была видна последняя графа — «объяснения нарушителя». Написанное там поражало своей непосредственностью, очаровывало гибельной четкостью и простотой. «Увидел лося — тихонько убил (число, подпись)». Вот собственно и все, что было сказано в этой графе.

— Тихонько убил, — одними губами повторил я, перекатывая эти слова во рту и как будто пробуя их на вкус. — Хорошее объяснение, нечего сказать! Немало говорит и о самом человеке!

Еще через пару часов мы разделились на две группы и стали готовиться к отправке в «базовые лагеря». Крейзи, я, Кузьмич с Иркой, Влад, Макута, Сержант, Родик со своей женщиной, а также Наташа и Максим должны были на машине отправиться в деревню Сосново Локнянского района, а остальным нашим товарищам предстояло переплыть на лодке озеро Полисто, чтобы заступить на боевое дежурство в деревеньке Ручьи.

Перед отправкой Крейзи отсыпал в отдельный мешок целую кружку дури и торжественно вручил ее отплывающим.

— Сухой паек, — пояснил он. — Удачи вам, братья!

— Принято, — кивнул Панаев, пряча коноплю в карман. — Пока!

Дело происходило на лодочном пирсе, причем большинство наших уже погрузилось в лодку, когда на причал вышли те самые юноша и девушка, дальние знакомые нашего Крейзи. Впереди с оранжевой сумочкой в руках шла девица, а за ней плелся её парень, волоча на горбу оба ихних рюкзака. (Оказалось, что этим двоим тоже выпало плыть на лодке в Ручьи.) Тут надо заметить, что указанные пассажиры и так не слишком вписывались в общую канву, а на пирсе это стало еще более очевидно.

Девушка садилась последней, но неожиданно поскользнулась и довольно-таки сильно качнула лодку.

— Еб твою мать! — рявкнул на неё устроившийся на носу Максим Браво. — Ты могла бы быть поосторожнее!

Никто не ожидал, что эти простые слова возымеют столь грандиозный эффект. Девушка резко вскинула голову, в упор посмотрела на Браво и заявила:

— При мне ругаться матом нельзя! Чтобы больше такого не было! Вы все, имейте это в виду! После этого она бросила сумочку с фотоаппаратом своему кавалеру, уселась на скамью и принялась с важным видом разглядывать облака. За это время лодку успели оттолкнуть от берега, так что между ее бортом и пирсом появилась и принялась стремительно увеличиваться прослойка темной, неторопливо струящейся воды. И пока кашлял, заводясь, лодочный мотор, можно было расслышать, как смеется в ответ на эту манифестацию Максим Браво.

— Вы даже не представляете себе, девушка, — сквозь смех произнес он, — как тяжело вам здесь придется!

Наша группа выдвинулась в путь в полдень, кое-как погрузившись в любезно предоставленный администрацией заповедника автомобиль. Это оказался старенький УАЗ, поместиться в который сумели далеко не все: Влад, Макута и Роман остались в Цевле дожидаться следующего рейса. И пока машина, раскачиваясь на ухабах и дребезжа, отъезжала от здания дирекции, мы видели в приоткрытые окна постепенно удаляющиеся фигуры наших друзей.

Вскоре бетонные постройки по сторонам от дороги закончились, и вокруг трассы снова раскинулся лес. Стояла жара, солнечные лучи падали практически отвесно, пронзая густые кроны и глубоко впиваясь в пропитанную сыростью землю. Кое-где лес отступал, открывая нашему взгляду панораму заброшенных колхозных полей — густое разнотравье, скрывающее фундаменты разрушенных бараков и проржавевшие части заброшенных металлических ферм. Примерно через час мы въехали в крупную (домов на триста) деревню Гоголево, от которой всего семь километров оставалось до цели нашего пути — деревеньки Сосново, примостившейся возле самого края болот. Так что мы не стали задерживаться: мелькнула перед глазами длинная вереница домов, появилось и уплыло назад кирпичное здание сельского клуба, а еще через несколько минут по правую руку возникло полуразрушенное здание старой пилорамы. Оно высилось на выезде из деревни, уставившись на дорогу темными провалами окон.

Ближе к Сосново дорога закладывала петлю и чуть поднималась вверх, огибая невысокий холм с расположенными на нем остатками свинофермы. Сразу же за нею начинались дома — невысокие, покосившиеся от времени бревенчатые срубы, крытые рубероидом и потемневшей от времени дранкой. Народу на улицах почти не было, лишь на лавочке возле дороги сидело несколько сморщенных, болезненного вида старух.

Водитель остановил машину возле дома одного из местных инспекторов. Сам хозяин — похмельного вида мужичок с бегающими глазками — встретил нас у крыльца, с подозрением косясь на прибывшее вместе с нами большое начальство. И пока Крейзи и остальные занимались вопросом вселения, я успел разглядеть кое-кого из жителей этой чудесной деревни. Первым, кого я заметил, оказался местный браконьер по прозвищу Крючок, судя по виду — законченный алкаш. Подволакивая одну ногу, он вышел из-за угла соседнего дома и застыл, уставившись на нас своими тусклыми, слезящимися глазами. У него был опухшее лицо и взгляд, словно пересохший колодец — бессмысленный и пустой. Некоторое время он стоял неподвижно, а затем неторопливо двинулся дальше по улице, то и дело останавливаясь и с интересом оглядываясь назад.