Оказалось, что когда нас забрали, Королева сразу же догадалась, что в милиции дело обернется не в нашу пользу. Тогда она прокусила губу, нацедила полные ладони крови и измазала ею лицо и часть куртки. После этого она сочинила приводящуюся выше жуткую историю, немного порепетировала в скверике возле ТЮЗа, растрепала волосы и отправилась в местный отдел. Благодаря её беспримерному подвигу мы вчистую соскочили с «разбоя группой лиц» и встречали Новый Год не с цириками и урлой, а со своими товарищами.

Если кто-то и мог сравниться с «Елкинскими» по размаху своей преступной деятельности, так это брат Кримсон. Отработав половину кампании на должности дежурного оперативника, Кримсон посвятил оставшееся время созданию собственной моторизированной группы, получившей в народе броское название «Crimsonmobile».

В эту группу входили: сам Кримсон, временно расквартированный в Питере боец Кировско-Апатитского ОМОНа по имени Олег (ему принадлежала «главная» автомашина группы, ВАЗ 21–06 темно-красного цвета), и давние знакомые Кримсона — два Андрея, в то время работавшие участковыми. Один из них сумел раздобыть для группы машину «скорой помощи» с действующей «мигалкой», на которой друзья без всякого риска вывозили «конфискованные» ели. У этой машины было еще одно назначение: временами она превращалась в передвижной елочный базар.

Начал Кримсон с того, что купил великолепный кожаный дипломат и продублировал в нем содержимое «инспекторского чемодана», создав «альтернативный центр Кампании» прямо у себя в руках. После этого он заказал печати, аналогичные печатям Госкомэкологии и Комитета по Лесу, и принялся в массовом порядке штамповать собственные «приказы» и «постановления». Приказывал Кримсон, в основном, одно и тоже: «изъять с нелегального базара по адресу такому-то весь товар и немедленно доставить его на перевалочный пункт в Городском Штабе Кампании для последующей передачи в детские дома и медицинские учреждения…» Для наилучшей транспортировки груза Кримсон выписывал от лица Комитета всевозможные ведомости и накладные, по которым груз «елей новогодних» можно было не только беспрепятственно перевозить, но и без всякого «палева» сдавать на реализацию на другие елочные базары. Эта его деятельность оказалась настолько успешной, что подчас к городскому штабу подъезжали грузовики с елями, водители которых (запуганные чудовищными «постановлениями» Кримсона и удостоверениями его друзей) сами доставляли в штаб «незаконно добытую лесопродукцию». Они делали этот в надежде избежать «огромных штрафов» и якобы наступающей за их проступки «уголовной ответственности». В один из таких разов проверяющий от Госкомэкологии, волею судеб оказавшийся перед зданием вокзала, поинтересовался:

— Почему мне ничего не доложили о задержании целого грузовика? И почему елки из него перегружают не на склад, а в машину скорой помощи? Кто мне это объяснит? И поскольку он упорствовал со своими вопросами, объяснить ему настоящее положение вещей взялся один из знакомых Кримсона, участковый милиционер по имени Андрей. Представившись «сотрудником уголовной милиции», он принялся тыкать проверяющему удостоверением в лицо и орать:

— Ты что, не видишь, кто тут работает?! Пошел отсюда на хуй, пока тебя самого не закрыли! Уебывай давай!

Пока он развлекался подобным образом, все елки перегрузили, а обе автомашины спокойно «отчалили» от здания вокзала. Охуевшему от всего этого проверяющему подошедший Кримсон объяснил ситуацию так:

— Ментам приходится отстегивать, как ни крути. Иначе они нам работать не дадут!

— Но это же беспредел! — заорал проверяющий. — Вы должны были их остановить! Какое они…

— Но что я могу сделать?! — перебил его Кримсон. — Я всего лишь общественный инспектор, а тут целая уголовная милиция!

— Ну и что? — не унимался проверяющий. — Это еще не повод идти у них на поводу. В конце концов, это ваши елки, и вы должны их защищать!

— Все правильно, — кивнул Кримсон. — Но тогда почему вы, государственный инспектор, сами их не остановили? Ведь все происходило на ваших глазах? Легко критиковать подчиненных, а когда доходит до дела… На такие «доводы» проверяющий не нашелся, что возразить.

Увидав, что «работать» на базе Городского Штаба становится неспокойно, Кримсон разработал другой план. Вступив в преступный сговор с представителями военного лесничества (поселок Каменка в окрестностях станции Каннельярви), Кримсон арендовал у местных жителей дом и поселил туда целую бригаду бомжей, мобилизованных на территории одного из дружественных участковых.

Этим бомжам была поставлена вот какая задача: вырубить под контролем лесника (как бы в рамках плановых рубок ухода[240]) около четырех тысяч «отобранных вручную» новогодних елей. Эти елки должны была въехать в город на арендованных Кримсоном фурах и поступить на елочные базары, организованные одним из участковых на своей территории. Излишек елей товарищи планировали реализовать оптом.

Помогать Кримсону в реализации грандиозного замысла (то есть сопровождать из Каменки набитые елками фуры) вызвались Строри, Барин и я. По дьявольскому плану Кримсона, на водителя фуры (в тайне от него) составляется протокол задержания, и все елки въезжают в город как «конфискат». Любопытно, что пару таких протоколов Кримсон не постеснялся передать Крейзи, пребывающему в заблуждении, будто моторизированная группа вместе с ГАИшниками ловит оптовых нарушителей на въезде в город. От него эти протоколы ушли наверх — в Госкомэкологию и Комитет, разразившихся в адрес «доблестных инспекторов» целыми кипами оваций и поздравлений.

Надо заметить, что мы не спешили сообщать Крейзи (страдающему излишней мягкостью взглядов и чересчур высокими моральными принципами) пикантные подробности акций по извлечению прибыли. И пока братья грызлись друг с другом за груды окровавленных банкнот, Крейзи продолжал изо всех сил сражаться за абстрактные ценности, такие как «охрана природы», «гармоничное сосуществование» и «освященный законом путь бескомпромиссной борьбы». Понятное дело, он видел, что его товарищи поднимают где-то уйму денег. Но ему и в голову не могло прийти, что природоохранная инспекция под его началом соревнуется по параметрам заготовки и поставки новогодних елей с крупнооптовыми браконьерами. Да что там соревнуется — «делает» их по всем фронтам!

Надо отдать Крейзи должное: неисправимый идеалист, он твердо придерживался раз и навсегда выбранных принципов. Как и положено настоящему команданте, он являл собой средоточие чистых помыслов и возвышенных идеалов, сияя на нашем идеологическом небосклоне подобно нестерпимо яркой звезде.

В его присутствии мне казалось, что все, что мы делаем, облечено в доспехи высочайшего смысла, что нас ведет в бой какая-то невообразимо важная цель. Эта цель искрилась и плясала перед моим внутренним взором, в едином порыве организуя всю мою жизнь. Но я — скверное зомби, и стоило Крейзи отойти в сторону, как зажженное им пламя тухло в ледяной пустоте моего собственного разума.

Тогда все те вещи, о которых толковал Крейзи, таяли, словно невесомое облако конопляного дыма. Бескорыстное «служение идеалам» представлялось делом безвыгодным, «гармоничное сосуществование с природой» — сомнительной и малопонятной хуйней, а «освященный законом путь борьбы» — пустыми словами.

Впрочем, Крейзи был на этот счет иного мнения. И среди нас не нашлось никого, кто решился бы указать ему на некоторые погрешности, допущенные им при оценке господствующих в коллективе умонастроений. Крейзи пребывал в прискорбном неведении (полагая, что товарищи героически захватывают «браконьерские» фуры при въезде в город) до того самого дня, когда Кримсон с присущей ему широтой решил отметить успешную реализацию очередной партии елок. Во время этого застолья наружу выплыло сразу несколько «любопытных историй».