— Невероятно, — выдавил из себя я, хотя мысли мои были заняты совсем другим. — Какая дисциплина!

Думал я в этот момент про волшебный свисток Оукеншильда. Какие возможности открываются! Но как его заполучить?

— Ладно, Торин, — Тень, видя мою задумчивость, взял ситуацию в свои руки. — Нам пора. Мы хотим успеть на первую электричку, чтобы завтра вернуться с друзьями. Ты примешь нашу заявку?

— А? — Торин, глубоко погрузившийся в мысли о собственном величии, половину сказанного Панаевым прослушал. — Да, конечно! Приезжайте, рады будем вас видеть! Семинар начинается завтра вечером, не опаздывайте.

— Без нас не начнется! — обронил было я, но Панаев не дал мне развить свою мысль, схватил за руку и потащил от костра.

— Эй, эй, — закричал Торин нам вслед. — Постойте! Как вас записать, что у вас за тема доклада? Но он надрывался напрасно. Мы покинули его стоянку и затерялись посреди чернильной августовской ночи.

Через полчаса мы вернулись, но теперь уже втихаря. Лагерь стерегло трое часовых, но лучше бы никто не стерег. До того неуклюже они шарились по кустам и возились в подлеске. Совсем близко мы подходить не стали, а заняли позицию со стороны леса, метрах в пятнадцати от костра. Спрятавшись за деревьями, мы размотали пращи и принялись выкладывать из карманов подобранные заранее камни.

— Пять залпов, — предложил Тень, — и уходим к станции.

— Спугнем ведь, — забеспокоился я. — Просекут!

— Да ну на хуй! — смеясь, ответил Панаев. — Тут полно солдат, на нас никто не подумает! Мы же на станцию ушли!

— Как только начнем стрелять, Торин пошлет своих нукеров на розыски, — прикинул я. — Примем их, а потом сразу же уходим, пока паника не улеглась. Дубина где?

— У меня, — ответил Панаев. — Все готово!

— Тогда поехали! — я поднял пращу.

Кто ни разу не стрелял из пращи — тот не знает, до чего это простое и удобное в обращении оружие. Говорят, что настоящую пращу плетут из волос либо из тонких полосок кожи, но в наше время такой способ следует признать обременительным. Пара метров фаркопной ленты с успехом заменит вам все эти материалы. С любовью уложив на нее подходящий снаряд, вы сможете выстрелить далеко и точно — в прямой зависимости от приложенной вами силы и мастерства. Теперь я хотел бы развеять несколько предубеждений, бытующих насчет пращи — настолько же древнего, насколько и непопулярного в наше время оружия. Мы посветили не один год изучению этого инструмента войны, и теперь рады поделиться с вами этим опытом. Неправда, будто бы из пращи можно с легкостью бить птиц. Невозможно, хоть некоторые и уверяют, что это так, выпустить из пращи несколько камней за то время, покуда первый из них ищет свою цель. Даже два — и то невозможно. Вполне может быть, что когда-то люди могли делать все эти вещи — но, как говорят индусы, не сейчас. Не в эту югу.

Правда относительно пращи заключается вот в чем. Даже неопытный человек, вооруженный короткой пращой, все же будет способен направить снаряд в сторону цели. Первое время разброс будет просто чудовищным, но постепенно вы научитесь попадать — сначала в большие вещи, а потом в предметы поменьше. Современный стрелок, лениво упражняющийся по выходным, со временем сможет уверенно бить в силуэт человека примерно с двадцати пяти метров. Большего не следует и желать.

Весьма разнообразит применение пращи творческое использование разных типов боеприпасов. В качестве последних могут применяться обычные камни, куски кирпича, набитые углями консервные банки, бутылки, железнодорожные гвозди-костыли и головни из костра. На применении последних двух типов снарядов я хочу остановиться подробнее. Самым страшным средством является железнодорожный костыль. Никто не должен стрелять им по живому человеку без намерения ранить или убить (даже мы себе такого не позволяли). Это мнение основано на множестве полевых испытаний, которые показали — на пятнадцати метрах костыль рубит сырое дерево толщиной в руку. Но костыль можно эффективно применять как оружие устрашения. Он производит в полете низкое гудение, дурно влияющее на вражескую мораль.

Для стрельбы головнями следует иметь перчатки и запас немного притушенных в земле головней. Положив их на ленту, пращу некоторое время раскручивают, давая головне возможность разгореться — а потом отпускают. Такой снаряд напоминает в полете огненное колесо, но имеет существенный недостаток — сильно демаскирует стрелка.

— Сверху! — Панаев показал рукою параболу, загибающуюся в сторону костра. — Лупи навесом! Первые два булыжника, которые мы запустили, ушли слишком высоко. Камни с гудением перехлестнули через стоянку Торина и с громким стуком врезались в окружающие деревья.

— Навесом, навесом… — передразнил я Панаева. — Перелет!

Но я зря расстраивался — следующий же камень лег уже гораздо лучше. Через полсекунды с момента его вылета из пращи со стороны лагеря Оукеншильда донесся металлический лязг и громкое шипение, сопровождающееся полным исчезновением света.

— А-а-а! — истошно заорал кто-то. — А-а-а-а!

— Что такое? — удивленно спросил Тень. — Ну-ка, вдарим еще по одной!

Но отстреляться спокойно нам уже не дали. По всему периметру лагеря вдруг вспыхнули мощные фонари, их лучи принялись хищно шарить по земле, рассекая стылую тьму. Не прошло и нескольких секунд, как все эти прожектора выстроились в широкую дугу и двинулись в нашем направлении.

— Ниндзя-то, — шепнул Панаев, — больно живо сориентировались! Ебтыть, Петрович — бей по прожекторам!

Подхватив с земли особенно удачный камень — округлый, размером с мой кулак — я положил его на ленту и принялся спешно выбирать цель. Строй прожекторов разворачивался прямо передо мной. Пятна слепящего света плясали в подлеске, из их средоточия рвались вперед узкие конусы — метались, искали, нетерпеливо шарили по земле. Дистанция между нашей позицией и этим строем стремительно сокращалась.

Я выждал, пока до ближайшего ко мне фонаря останется около пяти метров — и взмахнул пращой. Лишь несколько раз выпадает стрелку честь сделать подобный бросок — когда человек сливается с ременной петлей, а летящий камень един с безмолвным могуществом смерти. Тело глубоко чувствует такой бросок — его динамику, его дикую, нерастраченную мощь. Тут невозможно промазать, так что ты попросту замираешь и ждешь — что же будет?

Я взял возвышение в локоть над фонарем, рассчитывая поразить его обладателя в голову или грудь. Но вместо глухого удара я услышал оглушительный стук камня о дерево — и тут же во все стороны брызнула сырая кора. Полсекунды я не мог сообразить — что же произошло, но потом опомнился. Не складывался у меня в голове внешний облик воинов Оукеншильда и редкая в наших лесах привычка — носить фонарь в отставленной на сторону руке.

В голову мне будто бы сами по себе пришли слова нехитрой молитвы, которую должен повторять каждый, кто путешествует ночью между Заходским и Каннельярви.

Танково-ракетный полигон, раскинувшийся неподалеку, несколько инженерных частей и целый контингент миротворческих сил в поселке Каменка — вот далеко не полный список факторов, до предела милитаризирующих указанный регион. Но откуда взяться солдатам на стоянке у Оукеншильда? Да и солдаты ли это?

За те несколько мгновений, что я раздумывал над всеми этими вещами, в мою фигуру впились лучи сразу нескольких фонарей. А еще через секунду мои подозрения насчет солдат подтвердились — причем самым угрожающим образом.

— Дато, — прорычал в темноте чей-то низкий голос, совсем недалеко от меня. — Слэва к нэму заходы! Тут уж я больше не сомневался. Пригнувшись к земле, я побежал что есть мочи — рывок, прыжок в сторону и снова рывок. Мне повезло, и на мгновение я выскочил из конуса света, созданного мечущимися лучами прожекторов. Оказавшись в темноте, я тут же бросился на землю и замер — уповая на то, что в подлеске меня будет не видно.