Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Реакция Эбисса была более чем неожиданной — в первую очередь это было только крайнее изумление, и единственным мотивом его была даже не мое лишенное всякой логики поведение: делать именно то, что осуждаешь и запрещаешь; не негодование по поводу объекта измены — какая-то девчонка не годилась ему и в подметки по всем статьям; по-моему, больше всего его удивило то, что я, оказывается, могу совершать столь мелкие, несерьезные поступки. Видимо, моя случайная интрижка в его глазах выглядела чем-то сродни сошествию божества местного масштаба на землю прямо под изумленными взглядами почитателей. Не знаю, каким образом, без всякого сознательного усилия, до сих пор для него я выглядел каким-то высшим существом и все мои деяния имели поистине эпический размах — если не по факту свершения, то по эмоциональной реакции. Обзаведение любовницей, даже — а, возможно, и тем более — весьма хорошенькой, в эти рамки никак не вписывалось: по его представлению я должен был соблазнить как минимум императрицу, уж если мне взбрела в голову такая причуда. Не могу сказать, что меня обрадовала такая трактовка событий — мне вовсе не хотелось при жизни становиться памятником самому себе в десятикратную величину.

Всего того, что волновало меня в моем поступке — грех, его познание и искупление во имя милосердия — мальчика не волновало вовсе; для него, как для достойного воспитанника здешней Церкви, идея греха и раскаяния была гораздо менее значима. Таким образом на одно и то же событие были две точки зрения, причем они не находились ни в одной плоскости, ни в пересекающихся; скорее, они находились вообще в разных измерениях. В этом было что-то весьма привлекательное с точки зрения моего стремления к познанию — обе точки зрения я максимально тщательно изучил, проанализировал и отдал должное всем переживаниям, которые были сопряжены с ними.

Второй реакцией Эбисса стала ревность. Это чувство было мне знакомо во всех деталях, и тем увлекательнее было наблюдать за его рождением в другом человеке. Кажется, первой его посетила мысль о том, что с Ларой я не только развлекался телом, но и отдыхал душой. Причем, ему выпала возможность пронаблюдать наше времяпровождение в одном из парков. Вероятно, наши счастливые от приятной беседы, увлеченные друг другом лица, легкие свободные жесты, непринужденные проявления радости и все прочие атрибуты довольной друг другом пары произвели на него немалое впечатление. Он сравнил меня, общающегося с Ларой и меня, общающегося с ним, сделал вывод, который напрашивался сам собой — Лара для меня гораздо более близкий человек, и был ошеломлен этим. Если бы он взял на себя труд задуматься, он понял бы, что именно потому я и держал себя совершенно свободно с девушкой, что она была мне почти что безразлична; с Эбиссом же мне нужно было поддерживать игру и носить маски — чтобы удержать его подле себя. Но такие рассуждения для юноши, впервые состоявшим с кем-то в настоящей любовной связи, не только привычным простым разделением постели без малейшего интереса к характерам друг друга, по крайней мере — без интереса с его стороны, такие сложные и изысканные умопостроения были для него почти что недоступны в силу сложности и отсутствия должного количества опыта для обобщений.

Итак, мальчик сделал вывод о том, что я утратил к нему интерес. Будь на его месте женщина, она постаралась бы или — при отсутствии мудрости — устроить мне сцену негодования; при наличии ее — постепенно вернуть этот интерес различными мелкими приемами. Будь на его месте другой, более опытный именно в плане построения отношений, мужчина — вероятнее всего итогом стало бы или объяснение той или иной степени выдержанности, или резкий разрыв без предупреждения. Эбисс не прибег ни к одному из этих вариантов; для объяснений он был достаточно горд, для постепенного улучшения отношений — слишком прямолинеен, разрыв был невозможен в силу того, что поводом моя измена по его логике быть никак не могла, а в остальном я был безупречен.

Но и бесследно этот эпизод не прошел — продолжая общаться со мной почти как раньше, мальчик при этом одновременно и уходил все глубже в себя, свойственные ему периоды глубокой задумчивости делались все более длительными, и становился более неуравновешенным и легко ранимым — теперь намного легче было вывести его из равновесия, как обидеть, так и рассмешить. Вероятно, внутри он беспрерывно искал ответа на какой-то важный для него вопрос, разгадки какой-то мучительной загадки. Вопрос этот, со всей вероятностью был «Почему?». Почему ему предпочли эту девчонку?

Не удивлюсь, если узнаю, что он сам поухаживал за ней, чтобы решить эту загадку. А ответы, которые он позволял себе, как нетрудно предположить, от реальной области моей вины и поисков моих мотивов уводили его в определение своих недостатков, своей вины. Порочность этого пути ему едва ли была понятна — при всех задатках актера он был удивительно прямолинеен и из всех возможных вариантов выбирал простейший. Земной монах Вильгельм Оккамский был бы рад иметь такого ученика. Однако, если кому-то покажется, что такая логика объяснялась его неуверенностью в себе, чувством неполноценности — он сильно ошибется, дело было как раз в обратном. Воспитанный как победитель, как рожденный править и покорять, он с младых ногтей был приучен искать причину любой неудачи в первую очередь в себе самом, не сваливая вину на посторонние обстоятельства — это свойство очень сильной и гармоничной личности было в большинстве случаев и полезным, и достойным всемерного уважения. Но оно было мало применимо в той атмосфере искусственности, нереальности, в которой проходили наши отношения — это было правило реальной жизни.

Возможно, если неким чудом мне удалось бы раскрыть ему глаза на ситуацию, по крайней мере, на ту ее часть, которая указывала на мою вину, я бы давно уже был трупом, погибшим от его руки — от дуэльной шпаги, кинжала или яда. Такого оскорбления в первый раз он мог бы и не простить вовсе и безоговорочно; для того, чтобы запутаться в сетях взаимных вин и прощений, время еще не наступило. Однако, все происходило именно так, как я описываю — к моей вящей радости и безопасности. Но ситуация должна была рано или поздно чем-то разрешиться, как самая большая, наполненная водой туча рано или поздно разражается ливнем, освобождаясь от бремени поглощенной воды. Она в конце концов и разрешилась — примерно так, как я и ожидал: истерикой. Впрочем, это было началом, исход же оказался более чем неожиданным для обоих.

Эбисс — соло

Тонкий шелк блекло-кремовой нежно струящейся по предплечью рубашки, к которому он сейчас прижимался щекой, что была мягче и нежнее этого шелка, был на вкус матово-сладким, как чувствовалось ему: мальчик касался слегка — кончиком губ — этой ткани, почти не отдавая себе отчета — зачем…

(обрыв рукописи…)

Послесловие

На этом дневник моего отца (а, точнее, его отчет о пребывании в данной реальности, который он вел в литературной форме) обрывается. Неизвестно, что именно случилось с ним.

Известно только, что в столице государства произошел некий переворот, в которой Э. Кайрэан был намечен одной из жертв, как наиболее приближенный к правящей династии. Мой отец действовал так, как счел должным для себя: имея возможность либо спастись самому, либо спасти юношу, он выбрал второе. Впрочем, это уже мои предположения. Фактом является одно: в приемнике устройства перехода оказался раненый юноша иной расы, личность которого впоследствии была установлена по дневнику отца. По его словам, отец просто втолкнул его в кабину, выиграв за счет своего фехтовального мастерства секунды, необходимые для активации устройства. Дневник был обнаружен рядом с юношей.

К сожалению, переход без подготовки оказался для спасаемого затруднительным, и практически все воспоминания о предшествующей этому событию неделе оказались недоступны для него; личная беседа с ним мне не дала ничего. Для заинтересовавшихся — этот человек жив и по сей день, работает в Институте и бóльшего я сообщить не могу, не покушаясь на тайну личности.

44
{"b":"107402","o":1}