Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Потому что тогда — поднять ее на руки и прижаться щекой к нежной коже на плече, опустить осторожно на кровать, сесть рядом, взять в руки ее узкую ладонь и говорить до самого утра, обо всем, взахлеб… а потом сидеть у кровати, чтобы ничто не могло потревожить ее сна. Потому что тогда — защитить эту девочку любой ценой, отбросить все выученное и принятое, и унести ее на край света, или за грань этого мира, куда угодно…

«Прекрати! Идиот! Сумасшедший!» Так не бывает. Так не бывает здесь.

— Тогда сними мою одежду, и ходи, как хочешь! — рявкнул.

Девочка чуть-чуть повела бровями: — Хорошо.

И в два коротких движения избавилась от водолазки и полотенца. Не поднимаясь. Вещи аккуратно сложила, устроила на краю кровати.

Он не мог оторвать от нее глаз. Не столько от обнаженного тела — да, она была хороша, но все это уже знал, предугадал в первый момент, сколько от ее лица — упрямого, насупленного и гордого.

Она не боялась. Она не боялась так, как горожане. Она ничего не знала, и едва не умерла от ужаса там, во дворе, когда тыкал ее носом в наши обычаи. Но через каких-то полчаса уже показывает характер. Да еще как! Безумная? Безумная, не знающая страха? Не похоже. Но что тогда за загадка?

Вывернуть руки, распластать прямо на полу это обнаженное тело, взглянуть в глаза перед тем, как взять ее — чтобы увидеть бесконечный страх, отчаяние и тупую панику, как всегда у горожан. Бить по лицу. Просто так. Для удовольствия. Потом свернуть шею, и выбросить как хлам.

И не будет никаких загадок. Проклятая горожанка, что в ней загадочного-то?

Уже сделал к ней шаг — и остановился. Так нельзя. Нет. Не так.

Сидеть у постели и видеть смягченное сном, нежное лицо. Охранять покой.

Ударить, смять, уничтожить.

Поднести к губам узкие ладони, почувствовать бархатистую кожу на вкус.

Нож — в горло, чертить на полу узоры яркой теплой кровью…

Да провались ты все!..

Хлопнул дверью так, что думал — слетит с петель. Вылетел во двор.

Там продолжалось веселье. Интересно посмотреть на изобретательность боевых товарищей. Посмотрел. Плюнул, вернулся в коридор. Замер перед дверью. Перед собственной дверью?!

Девочка проявила благоразумие, переоделась в принесенную одежду, тихо сидела в углу. Смотрела большими, зелеными как вода в озере, глазами на его перемещения по комнате. Молчала. Умница.

— Пойди сюда, — хлопнул ладонью по кровати.

Подошла, осторожно села рядом, на пол.

— Ты полукровка?

— Да.

— Как это вышло?

— Не знаю. Мать не рассказывала. Она рано умерла.

— А как относятся к таким, как ты?

Рассказ вышел довольно коротким, но емким. Пустота вокруг с самого рождения. Вежливая неприязнь матери. Одиночество. В школе она всегда сидела одна, никто из ровесников не подходил к ней близко, учителя старались спрашивать пореже. Потом — работа в библиотеке и несколько настойчивых предложений принять статус «женщины города». Никто не хотел видеть ее женой — но, может быть, в качестве бесплатной и обязанной быть вежливой любовницы всякого, кто пожелает, ее могли бы еще признать. Но — она не хотела.

— Почему? — он неплохо знал обычаи горожан, знал, что к таким относятся не хуже, чем к прочим.

— Не могу объяснить. Не могла себе представить рядом с собой кого-то из них.

— Есть хочешь?

— Да.

Прогулялся до кухни, принес еды. Аппетит у девочки был хороший, и он еще раз удивился. Никто из горожан в такой насыщенный событиями день не смог бы не то что есть — лишний раз пошевелиться. Но… она же не вполне их расы. Значит, для нее так — нормально. Ну и хорошо.

Душ. Он долго стоял под жесткими горячими струями воды. Отдыхал, сбрасывал напряжение. Три дня штурма прошли нелегко, он устал, так и не выспался. Сон урывками не снимал усталости, только усугублял ее.

В спину потянуло холодом. Он обернулся — кабинка была открыта, а на пороге стояла его пленница.

Выключил воду, встряхнул головой, избавляясь от лишней воды на волосах. Молчал.

Девушка подошла совсем близко, положила руки ему на бедра. Заглянула в глаза.

Он тоже посмотрел на нее — и ничего не увидел. Ледяное зеленоватое зеркало глаз. В нем — он. Мощная фигура, капельки воды на коже, шрамы на груди и плечах.

Руки скользнули по его спине, чего-то требуя.

Глаза — пустота, лед.

Неловкая полуулыбка на губах.

Все было понятно, понятно и удивительно больно вдруг.

Тяжелой — сам испугался — пощечиной он отшвырнул девушку к стене, она наполовину сползла по ней, ударившись головой и спиной.

— Мне… не нужно… ничего… из благодарности. — Рык в перепуганное лицо с красным отпечатком ладони на левой щеке. — Убирайся отсюда, дверь закрой.

Долго еще стоял, вновь включив воду, прижавшись лбом к стене. Что за бред нес? Что это было? Откуда — так? Предлагают — бери, наслаждайся. Чего еще? Откуда это: отказ, боль. Здесь такого нет. Это оттуда — из прошлого, из глубин памяти, из внутреннего голоса и знания о себе.

Забыть. Немедленно.

Ночью ему все же удалось выспаться. Девушка устроилась на полу, под окном, завернувшись в одеяло. Он — на кровати, и никоим образом не желая менять такую раскладку.

Рано утром разбудило ощущение тепла и кого-то постороннего совсем близко. Открыл один глаз — девочка легла рядом с ним, то ли действительно задремала, то ли хорошо притворялась. Лежала на самом краешке постели, неудобно притулившись так, чтобы не прикасаться к нему.

Притянул ее к себе поближе, укрыл одеялом. Поздней осенью в казарме было слишком холодно по утрам. Не проснулась. Точнее, судя по неестественному трепету рыжих ресниц — сделала вид, что не проснулась. Притворщица. Нет, никаких игр. Спать. Долго спать, до полудня, а лучше — до обеда.

Не удалось. Проснулся вскоре от прикосновений рук, ласковых, хоть и неумелых, от попыток пробраться ладошкой под его свитер. Он делал вид, что спит, но девочка продолжала свои фокусы. Наконец, когда острые коготки осторожно и с оттенком эксперимента поскребли по его груди, открыл глаза. Прижал попытавшуюся ускользнуть руку.

— Я же вчера тебе все сказал?

Острый локоть в бок — однако!.. не хуже чем его солдаты на тренировках. Слетела с постели, метнулась к двери, попыталась открыть. Ага, сейчас прям, будет тебе не заперто…

— Выпусти!

— Что такое? Куда, дура?

— Туда.

Нетерпеливо ударила кулачками по двери.

— Открой! Выпусти!

Слез следом с постели, встал рядом.

— И куда тебе нужно? Вчера не поняла, что там для тебя?

— Поняла! И открой! Я уйду туда, — рука показывает на дверь, — и пусть все будет так, как всегда с нами.

— Что случилось-то? — опешил.

— Если ты не хочешь принимать меня всерьез — отпусти лучше туда.

Сумасшедший дом. Интересно, у горожан они есть? Интересно, не оттуда ли ее на самом деле притащили?

— Что значит «принимать всерьез»?

Покраснела, закусила губы.

Интересный расклад.

— Ну, скажи уж.

Молча кладет руки на плечи, пододвигается ближе. Лицо в красных пятнах смущенного румянца старательно прячет, отворачивается.

Взял за подбородок, поглядел в глаза.

Не вчерашнее зеленое зеркало — океан.

Не-мо-гу-боль-ше…

Мысль в сторону — нет, ну и характер же! Наши женщины в самой большой ярости — и то спокойнее, чем эта…

Нежная, хрупкая, неумелая девочка, тщательно сдерживаемые слезы, хоть он и пытался быть осторожным (а умел ли?), искусанные губы, сжатые судорожно пальцы, и все же — упругая напряженность тела, знающего интуитивно, чего хочет, короткие резкие вздохи в ответ на прикосновения… Потом он попросту перестал замечать хоть что-то, была тьма, были цветные сполохи, наверное, он что-то делал, но не мог почувствовать свое тело — летел во тьме сквозь бесконечную радугу, и этот полет был счастьем, бездумным и беспредельным, только где-то на фоне билась единственная короткая мысль — «не увлекись, не сделай ей больно».

Может быть, он произнес это вслух? Ибо услышал — как издалека: — Мне не больно…

2
{"b":"107402","o":1}