В феврале 1926 года вспыхнули беспорядки в Южном Тироле. В северную часть Трентино и Альто-Адидже, которые были освобождены итальянцами от австрийцев в 1918 году, входили районы, где большинство населения составляли говорящие по-немецки австрийцы. Муссолини сам признавал это в книге «Трентино глазами социалиста», написанной им в 1909 году. Теперь фашистская Италия управляла этими территориями, нарушая все принципы права наций на самоопределение, которое было провозглашено в 14 пунктах президента Вильсона и Версальским договором. Муссолини указывал, что блага итальянского правления дарованы всем без исключения жителям этого края, как говорящим по-немецки, так и по-итальянски. Однако в школах и во всех официальных церемониях употребление немецкого языка было запрещено. Австрийцы и немцы Альто-Адидже были этим крайне недовольны, а в Австрии и Германии шли протесты по поводу страданий «братьев в утраченном Южном Тироле». Их жалобы поддерживали социалистические партии всей Европы. Социалисты в статьях и выступлениях возмущались фашистским гнетом.

Однако один германский националист не поддерживал протесты Южного Тироля. Это был австриец, служивший ефрейтором в немецкой армии в Первую мировую войну, — Адольф Гитлер, создавший в 1920 году свою Национал-социалистскую рабочую партию Германии. В ней было всего семь членов, и она была одной из многих националистических группок в Германии. Когда Гитлер прочел о марше на Рим, он преисполнился величайшим восхищением перед Муссолини. Будучи яростным поборником угнетаемых немецких меньшинств в других странах, он тем не менее отказался бороться за права Южного Тироля, так как не мог идти против своего кумира.

В 1923 году Гитлер предпринял неудачную попытку мятежа в Мюнхене, был арестован и приговорен к пяти годам тюрьмы, а потом освобожден, отбыв всего 10 месяцев заключения. (Заметим, в 1919 году вспыхнуло восстание во главе с коммунистами. После подавления их лидеры были расстреляны правыми добровольческими отрядами.) Пока он находился в заключении, два видных члена нацистской партии, Альфред Розенберг и Адольф Дресслер, опубликовали статьи и книгу с проклятиями в адрес Муссолини — угнетателя народа Южного Тироля, а также ругали его за связь с богатыми итальянскими евреями вроде Финци, поддерживавшего фашистскую партию. Вышедший из тюрьмы Гитлер немедленно прекратил нападки на Муссолини. Но в феврале 1926 года доктор Генрих Гельд, премьер-министр Баварии, произнес в Мюнхене речь, в которой критиковал Локарнский договор, потому что в нем ничего не было сделано для освобождения народа Южного Тироля от итальянского гнета.

Речь Гельд а взбесила итальянцев, особенно рядовых фашистов, и Муссолини понял, что от него ждут резкой отповеди немцам в Палате депутатов. Он оправдал их надежды и предупредил Гельда, немцев и австрийцев, что если захочет, то прикажет итальянской армии перейти границу с Австрией дальше к северу от Бреннера. Затем он обрушился на немецких туристов, которые бродят по Италии в нелепых прогулочных шортах и гольфах, кои пристойнее носить на футбольном поле, а не на улицах итальянских городов и в соборах.

Выступление Муссолини порадовало его сторонников и большинство итальянцев, но вызвало такой же взрыв возмущения в Австрии и Германии, как речь Гельда в Италии. Штреземан в более сдержанных выражениях, чем Гельд, критиковал Муссолини за оскорбительные замечания о немцах. Британское министерство иностранных дел с огорчением наблюдало, как Муссолини и Штреземан ввязались в публичную перебранку, едва успев дружески пожать руки в Локарно. Чемберлен, зная, что Муссолини предстоит выступление в Сенате, поручил Грэму просить его для смягчения ситуации говорить более сдержанно и предложить Штреземану помириться.

Выступая в Сенате, Муссолини не сказал ничего, что могло быть расценено как попытка примирения с Германией, но и не стал накалять страсти. Британское правительство было удовлетворено его речью. Грэм написал Чемберлену, что состояние итало-германских отношений хотя и малоприятно, но не опасно.

Несмотря на случавшиеся время от времени осложнения, и Грэм, и Чемберлен восхищались Муссолини. Грэм восхвалял его «попытки научить дисциплине нацию, недисциплинированную по сути своей» (Муссолини удалось заставить водителей и прохожих соблюдать в Риме правила уличного движения!). Чемберлен соглашался с Грэмом. «Не мое дело как министра иностранных дел оценивать его действия во внутренней политике Италии, — писал он, — но если бы мне пришлось у себя в стране делать выбор между анархией и диктатурой, думаю, что я был бы на стороне диктатора… Полагаю, что нам долго пришлось бы искать другого итальянца, с которым британскому правительству было бы так легко сотрудничать».

Однако в британском министерстве иностранных дел были дипломаты, которым не нравились некоторые черты фашизма, но их рапорты с критикой фашистов стараниями правительственных чиновников, приверженных фашистам, не доходили до высшего начальства. Рапорты, благоприятные для фашистов, передавались министру иностранных дел, а иногда и королю Георгу V.

Жены британских государственных деятелей и дипломатов восхищались Муссолини едва ли не больше своих мужей. Жена Грэма, леди Сибил, была личным другом Муссолини и иногда приглашала его на «чаи для узкого круга» в посольство. В марте 1926 года в Рим приехала жена Уинстона Черчилля, Клементина. Сибил Грэм пригласила ее на чай, чтобы познакомить с Муссолини. Клементина писала Уинстону, что нашла его «очень внушительным, совершенно простым и естественным. Он держится с большим достоинством, обладает обаятельной улыбкой, а его красивые золотисто-карие пронзительные глаза можно видеть, но в них нельзя заглянуть». Когда Муссолини вошел, все, включая женщин, встали, словно это был король. «Это казалось само собой разумеющимся и естественным». Она не сомневалась, что он великий человек. Муссолини подарил ей свою подписанную фотографию. «Все посольские дамы умирают от зависти», — писала она Черчиллю. «Несомненно, он один из самых выдающихся людей нашего времени», — ответил жене Черчилль, однако напомнил ей слова либерального политика Огюстина Беррела: «О людях мирового масштаба лучше читать, чем жить под их властью».

Миссис Черчилль посчастливилось больше, чем Гитлеру, который примерно в то же время обратился в итальянское посольство в Берлине с просьбой прислать ему подписанную фотографию Муссолини. Министерство иностранных дел в Риме ответило Гитлеру вежливым отказом. Муссолини не хотел иметь ничего общего с немецкими националистами.

Впрочем, не все аристократки Британии испытывали восторг по поводу Муссолини. Весной 1926 года, за день до официального визита в Ливию 7 апреля, дуче открывал в Риме международный медицинский конгресс. Когда он после выступления направлялся к машине, стоявшая в нескольких ярдах женщина выстрелила в него из револьвера, нанеся легкое ранение — был оцарапан нос. Врачи, приехавшие на конгресс, бросились оказывать ему медицинскую помощь.

Стрелявшая женщина была арестована. Это была Вайолет Гибсон.

Гвидо Летти из секретной полиции Муссолини — Организации по наблюдению и подавлению антифашизма (ОВРА) — занялся выяснением, кто она такая и не действует ли по заданию какой-то международной политической организации. Летти был очень благодарен за помощь, которую ему оказала Британская служба паспортного контроля в Риме, всегда откликавшаяся на просьбы о сотрудничестве в выявлении подпольной деятельности противников правительства Муссолини.

Он выяснил, что Вайолет Гибсон — представительница англо-ирландской аристократии, дочь бывшего лорд-канцлера Ирландии. Ее считали неуравновешенной особой, с которой как-то случился нервный срыв посреди оживленной, лондонской улицы. У нее были личные контакты с Шин Фейн (организацией по борьбе за независимость Ирландии), но активной политической деятельностью она никогда не занималась. Ее брат, лорд Эшборн, был человеком эксцентричным. Он жил затворником во Франции, в замке неподалеку от Компьена. Посланный Летти агент поселился неподалеку от его замка, но об Эшборне никто из соседей не смог ничего ему сообщить. Таким образом, было установлено, что Вайолет Гибсон не входит ни в какой политический заговор, а является просто сумасшедшей одиночкой. Муссолини, который, несмотря на рану на носу, готов был на следующий день отплыть в Триполи, велел освободить ее и выслать из Италии, не предъявляя ей никаких обвинений.