Тиан-Тиан погрузился в совершенно неведомый мир. Причудливые химеричные горы и ущелья покачивались и колебались, отбрасывая неправдоподобно огромные трехмерные тени. Необычайно сладкий ветерок поигрывал струнами ветвей и вкрадчиво шелестел в листве. В лощинах один за другим распускались розовые цветы, образуя безбрежный океан тончайших красок. Это пьянящее чувство, необычайная легкость и обволакивающее тепло материнского чрева, это сладостное забытье окутывали все вокруг, пронизывали насквозь и проникали в самое сердце.

Восковой диск луны то появлялся, то исчезал, сознание уплывало и возвращалось.

Все вышло из-под контроля. Каждую ночь Тиан-Тиан упивался розовыми грезами. Смертоносная розовая жидкость разливалась по венам, обволакивая его ослабевшее и беспомощное тело, кружа в ядовитом убийственном потоке и унося в пустоту. Нервы звенели от напряжения.

До сих пор я не могу без ужаса и отвращения представить себе эту картину. С этого момента наша жизнь стремительно покатилась под откос. Может, так было предопределено с самого начала, с того дня, когда в аэропорту маленькому Тиан-Тиану отдали урну с прахом отца, когда он бросил школу из-за внезапной немоты, когда мы впервые встретились в кафе «Зеленый стебель», когда его влажное от пота и бессильное тело безвольно обмякло на моем в нашу первую ночь, когда я позволила другому мужчине прикоснуться ко мне. С тех пор он не мог избавиться от мучительных воспоминаний, вырваться из объятий безысходности. Он был не в состоянии расстаться с ними, провести грань между прошлыми страхами и настоящим. Над его жизнью и смертью висела неумолимая тень его собственной сексуальной немощи.

Когда я думала об этом, мне хотелось кричать от боли. Это немилосердное самоистязание, эта одержимость были за гранью моего разума и физических сил. И даже потом, когда перед мысленным взором предстало ангельское лицо Тиан-Тиана, мне хотелось лишь рухнуть замертво, отгородившись от всего мира. Когда сердце истекает кровью, вместе с нею по каплям может уйти и жизнь.

Ли-Лэ бегал по поручениям, обменивая деньги Тиан-Тиана на бесчисленные пакетики с белым порошком. Они все время сидели в гостиничном номере, а кошка спала, примостившись у теплого от постоянной работы телевизора. Он работал круглые сутки, без умолку сообщая об ограблениях и различных инженерных проектах муниципальных властей. Ли-Лэ и Тиан-Тиан почти перестали есть, обмен веществ замедлился. Дверь в номер была не заперта, и мальчик из ресторана мог приносить еду; им самим было лень даже пошевелиться. В комнате стоял странный пьянящий запах гнили, приторный аромат фруктового желе в сочетании с трупным смрадом.

Постепенно, чтобы сэкономить или когда не удавалось найти надежного торговца, они начали ходить в аптеку за микстурой от кашля, из которой Ли-Лэ готовил какое-то омерзительное зелье – заменитель наркотика. Вкус был отвратительный, но для них это было лучше, чем ничего.

Однажды Пушинка не выдержала и сбежала. Ее не кормили уже несколько дней, хозяин совсем забросил ее. И она отважилась на побег, вконец оголодавшая, со свалявшейся, поблекшей шерстью и проступающими наружу ребрами. Скорее всего, она одичала, ночами скитаясь по помойкам в поисках пропитания и истошными воплями призывая самца.

Я была потрясена и никак не могла собраться с мыслями. Бессонница иссушила тело. Вокруг плавали бесформенные тени, принимавшие самые неожиданные очертания, воображение рисовало безнадежные картины. Всю ту ночь я металась в жару и отчаянии, бесконечно проигрывая на запылившемся экране памяти все события нашей жизни с Тиан-Тианом, начиная с первой встречи. Мы были самой обреченной парой влюбленных из живущих на земле.

Но наша любовь была такой беззаветной, что ни один не мог покинуть другого, особенно сейчас. От страха, что Тиан-Тиан может исчезнуть, кануть во вселенский хаос, как невесомая пылинка, мое сердце разрывалось. Я любила его, как никогда раньше. И молила, чтобы не сойти с ума до восхода солнца и увидеть рассвет.

На следующий день, прихватив дорожную сумку, я села в такси, доехала до аэропорта и купила билет на ближайший рейс до Хайкоу. И тут внезапно поняла, что мне нужно сделать несколько телефонных звонков. В гостиничном номере Тиан-Тиана никто не брал трубку, поэтому я позвонила в администрацию и попросила передать ему, когда приеду. Листая записную книжку, с грустью размышляла о том, что теперь, когда я столкнулась с серьезной, трудноразрешимой проблемой, получается, что мне даже не с кем поделиться своими переживаниями.

У Мадонны был отключен мобильный телефон. У Чжуши постоянно занят и служебный, и сотовый: бог знает, со сколькими людьми ей приходилось разговаривать одновременно. Паучок уехал из Шанхая по делам. Его коллега спросил, что ему передать, но я поблагодарила и сказала, что ничего не нужно. Оставались только моя издатель Дэн, мой психоаналитик Дэвид, мой любовник Марк, родители и несколько бывших дружков.

Удрученная, я рассеянно, как заведенная, вставляла магнитную карту в прорезь телефонного автомата и вынимала ее оттуда. Повернув голову, увидела мчащийся по взлетной полосе самолет Макдоннел-Дуглас. Разогнавшись, он элегантно взмыл вверх, словно огромная серебристая птица, и скрылся из вида.

Я вошла в курилку и села напротив какого-то мужчины. Он сидел, слегка наклонившись вперед. Мне было видно изящную эспаньолку а-ля Агасси, которую он начал отращивать совсем недавно, и удлиненную кожаную юбку. Я и не подозревала, что бородка в таком стиле может идти к китайской внешности. Кроме того, мне ни разу в жизни не доводилось видеть, чтобы мужчина садился в самолет в кожаной юбке. Он курил сигареты «555», я чувствовала их сильный терпкий аромат, словно на языке перекатывались крупинки муки грубого помола. Незнакомец держал дымящуюся сигарету в тонких, словно озябших пальцах.

Он повернулся и посмотрел прямо на меня. У него под глазами были едва заметные тени, но ясный, суровый и одновременно нежный взгляд, казалось, соединял в себе ин и янь в необъяснимой и противоречивой гармонии.

Улыбнувшись, он встал и распахнул объятия.

– Коко, это ты?!

Это был не кто иной, как Летун, знаменитый стилист, с которым я познакомилась в Пекине.

Мы обнялись и, усевшись рядышком, закурили. Обменялись несколькими фразами. Выяснилось, что мы летим одним рейсом в одно и то же место. Свет в курилке действовал на нервы, голова раскалывалась от тупой, ноющей боли.

– Ты неважно выглядишь. Что-то случилось? – Он придвинулся ближе и участливо положил руку мне на плечо.

– Я не совсем здорова… Долго рассказывать. Еду к другу. Его жизнь летит в тартарары, а я… у меня просто нет сил, – пробормотала я, вставая и бросая сигарету. – Здесь совсем нечем дышать, – заметила я, направляясь к двери.

Он пошел за мной.

– Постой-ка! А что это валяется, вон там на полу?

В голове гудело, и мне не терпелось как можно скорее выйти на воздух.

– Коко, это не ты потеряла сережку?

Я потрогала мочку уха, сокрушенно вздохнула и взяла с его ладони крохотную кобальтовую сережку величиной с рисовое зернышко. В зависимости от освещения она переливалась всеми цветами радуги и будто меняла форму. На данный момент она была единственной яркой каплей в поглотившем меня море печали. Я поблагодарила Летуна и на ходу с грустью подумала: «Беда не приходит одна: стоит чему-то случиться, и все летит кувырком. Даже покурить нельзя, не потеряв сережку».