– Увидимся за ужином на следующей неделе, – напомнила Ева.

Когда я села на курсирующий через гавань паром, небо стало омерзительно серым. Свинцовые тучи повисли над головой, как огромные грязные клочья ваты. Поверхность желтоватой речной воды была сплошь усеяна мусором: повсюду плавали пластиковые бутылки, гнилые фрукты и окурки. По речной глади, словно пенка на горячем шоколаде, прошла рябь, отблески света в мутной воде резали глаза. За спиной сгрудились небоскребы финансового района Луцзяцзуй, приклеенные друг к другу наподобие рыбной чешуи, а впереди маячили надменно-величественные, подавляющие своими гигантскими размерами здания на Набережной. Мимо по правому борту проплыло причудливое старое черное от копоти грузовое суденышко с красным флагом на корме.

Вдыхая бодрящий воздух, я следила за неумолимым приближением пирса Пуси и при этом испытывала странное чувство, сродни дежа вю: желтая вода, небо в серо-багровых синяках, едва ощутимое покачивание корабля, ныряющего ржавым носом в набегающие волны, словно раскланивающегося перед пирсом. Это напоминало сближение с мужчиной или вступление в неведомый мир. Шаг навстречу, еще один, и еще… но в конце пути не суждено ни тепла, ни понимания. Может быть, сближение – всего лишь прелюдия к неизбежному расставанию?

Я надела солнечные очки, спустилась по трапу и слилась с толпой на улице Чжуншань Ист. Мне вдруг захотелось плакать. Каждому из нас временами нужно выплакаться. Даже Богу.

Неожиданно полил дождь. Поначалу солнце еще проглядывало сквозь его пелену, слабо освещая плотные ряды домов, но затем спряталось за тучи, и подул сильный резкий ветер. Я скользнула в ближайшее здание почты, но там было полным-полно людей, подобно мне укрывшихся от дождя. От их насквозь промокших волос и одежды пахло увядшей тропической листвой. Я утешилась мыслью, что хоть этот запах и не из приятных, он все же во много раз лучше, чем смрад в палатках беженцев на границе между Косово и Албанией. Чтобы взбодриться и не так мрачно смотреть на мир, мне было достаточно вспомнить о неисчислимых бедствиях, происходящих на этой земле. И какой благополучной и счастливой сразу кажется моя жизнь: я молода, привлекательна, да к тому же еще и роман пишу.

Я вздохнула. Бегло просматривая газеты у стойки с периодическими изданиями, я вдруг увидела заметку о событиях на Хайнане. Полиция разоблачила аферу с контрабандой дорогих автомобилей престижных марок – крупнейшую со времени основания Китайской Республики. В ней оказались замешаны высшие чиновники из органов власти полуострова Лэйчжоу.

Я быстро достала записную книжку из сумочки. Нужно было срочно позвонить Тиан-Тиану. Я вдруг поняла, что не говорила с ним уже целую неделю. Время пролетело так незаметно. Ему пора было возвращаться.

Я внесла предварительную плату, взяла пластмассовый жетон для междугородних разговоров внутри страны и направилась в четвертую кабину. Набрала номер телефона, но долгое время никто не отвечал. И когда я уже собиралась повесить трубку, на том конце провода раздался невнятный голос Тиан-Тиана.

– Привет, это Коко… Как у тебя дела?

Было похоже, что он еще не совсем проснулся, поэтому какое-то время молчал.

– Привет, Коко.

– Ты здоров?

У меня было тревожно на душе. Голос у него был какой-то странный. Его речь звучала откуда-то издалека, словно из юрского периода, в ней не было ни теплоты, ни смысла. До меня доносилось странное глухое мычание.

– Ты меня слышишь? Я хочу знать, что с тобой происходит! – повторила я, от волнения срываясь на крик. Он молчал. В трубке было слышно только медленное, едва различимое дыхание.

– Тиан-Тиан, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Не пугай меня!

Повисла длинная пауза, продолжавшаяся почти полстолетия. Я безуспешно пыталась совладать с собой.

И словно из кошмарного сна раздался его ватный голос:

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. Ты не заболел?

– Нет, я в… порядке.

Я прикусила губу, в полной растерянности уставившись в грязную пластиковую стенку будки. Народ постепенно расходился. Значит, дождь перестал.

– Когда же ты возвращаешься? – Я старалась говорить как можно громче, чтобы привлечь его внимание. Судя по его голосу, он мог впасть в забытье в любой момент и отключиться.

– Сделай мне одолжение. Пришли мне немного денег, – попросил он тихо.

– Что? У тебя уже нет денег на кредитной карточке? – Я не верила своим ушам. Перед поездкой у него на счете было около тридцати тысяч юаней. Даже при курортной дороговизне на Хайнане – хотя он и говорил мне, что там все очень дешево, – он не мог истратить столько денег на покупки или на женщин. По натуре он был как робкий младенец из индейского племени, испуганно прячущийся за мамину юбку. Наверное, что-то случилось. На этот раз моя интуиция не сработала, я терялась в догадках.

– В правом ящике комода лежит сберегательная книжка. Ее легко найти, – напомнил он мне.

Внезапно я рассердилась.

– Ты должен объяснить, на что ты истратил такую уйму денег. Не нужно ничего скрывать от меня. Доверься мне и все расскажи.

Молчание…

– Если ты ничего не объяснишь, я не вышлю деньги, – мой тон был преднамеренно угрожающим.

– Коко, я действительно очень соскучился по тебе, – прошептал он. Мне стало невыносимо грустно.

– Я тоже, – сказала я тихо.

– Ты от меня не уйдешь?

– Нет.

– Если у тебя есть другой, все равно, не покидай меня! – умолял он. По его голосу чувствовалось, что он совершенно обессилел и страшно растерян.

– Что случилось, Тиан-Тиан?

Сделав над собой усилие, дрожащим и слабым голосом он сообщил мне ужасную вещь. Новость была настолько чудовищной, что не оставалось никаких сомнений в ее правдивости: Тиан-Тиан пристрастился к морфию.

Это случилось приблизительно так: однажды вечером Тиан-Тиан сидел в придорожном ресторанчике и случайно столкнулся с Ли-Лэ из шанхайского Центра репродуктивного здоровья. Тот тоже приехал на Хайнань, остановился у родственников и подрабатывал в принадлежавшей им стоматологической клинике.

Они отметили встречу, и поскольку Тиан-Тиан уже довольно долгое время провел в одиночестве, он обрадовался, что ему есть с кем поговорить. Ли-Лэ поводил его по разным местам, о которых он даже не подозревал, а если бы и знал об их существовании, то вряд ли отважился бы пойти туда один. Нелегальные игорные дома, сомнительные косметические салоны, заброшенные склады, где устраивались гангстерские разборки. Тиан-Тиану все это было чуждо, но ему нравилось общество Ли-Лэ, его искушенность, раскованность и остроумие.

Ли-Лэ вел себя очень дружелюбно, но под покровом добродушия таилась отчужденность. Именно такое качество больше всего импонировало Тиан-Тиану в других людях. Они были очень похожи. В глазах у каждого выражение теплоты и участия в мгновение ока сменялось холодностью и отстраненностью. Что бы они ни делали – беседовали, слушали или смеялись, – их взгляды оставались отрешенными, а на лице лежала печать безразличия и меланхолии.

Овеваемые тихим южным бризом, они бродили по берегу плечом к плечу, без конца разговаривая о Генри Миллере, о поколении «битников», или любовались закатом с крошечного балкона, лениво потягивая чистейший белоснежный сок из свежих кокосовых орехов. Как-то раз на дороге они встретили сильно накрашенных молодых женщин. Это шлюхи вышли на поиски клиентов, перед охотой закрыв усталые, забывшие о любви сердца на замок. Вид у них был жалкий – приклеенные улыбки, шмыгающий нос и груди, кажущиеся доисторическими окаменелостями. Их окружала атмосфера южного курорта, полная шума, блеска и иллюзий.

Впервые Тиан-Тиан вколол себе морфий в клинике, принадлежавшей родственникам Ли-Лэ. Тот показал ему, как это делается, и предложил попробовать. Кроме них, в клинике не было ни души. Наступила ночь: за окном редкие прохожие переговаривались на непонятном диалекте, мимо с грохотом проносились большие грузовики, издалека слышались гудки паромов.