В половине шестого я приняла несколько таблеток снотворного и прилегла на софе дома у Пу Юна. Из стереосистемы лилась умиротворяющая музыка Шуберта. Все было спокойно, если не считать рева случайного грузовика на шоссе. Никак не удавалось заснуть. Сон ускользал от меня легкокрылой тенью, покидая беспомощную раковину тела и оставляя ее на растерзание безжалостному бодрствующему сознанию. Свинцовая серая мгла пропитала все мое существо, тело налилось тяжестью, но при этом оставалось удивительно легким. Иллюзия перехода в другой мир была даже приятной: я застыла на грани между сном и явью, жизнью и смертью, и лишь по тому, что я лежала с открытыми глазами, видела потолок и окружающую темноту, я догадывалась, что еще жива.

Наконец я сняла трубку телефона, прислонилась к спинке софы и позвонила Тиан-Тиану. Его голос был очень сонным.

– Кто я? – спросила я у него.

– Ты Коко… Я тебе звонил, но тебя не было дома, – сказал он тихо, без тени упрека, словно был уверен, что я не могу поступить неправильно.

– Я в Пекине, – сказала я, и сердце сжала волна неизъяснимой усталой нежности. В тот момент я совершенно не понимала, что делаю здесь. Я была в смятении, бесприютное сердце устало от тщетных порывов, от безнадежных скитаний без отдыха и покоя. Жизнь была пуста, лишь перелеты из одного места в другое, лишь бессонница ночь за ночью. Ни музыка, ни выпивка, ни секс были не в силах спасти меня. Я лежала в темном чреве ночи, словно живой труп, не смыкая глаз, и молила про себя: «Господи, пошли мне в мужья доброго слепого человека, ибо я вижу лишь темноту». Я начала всхлипывать.

– Не плачь, Коко. Мне от этого не по себе. Что случилось? – встревожился Тиан-Тиан. Он все еще не до конца очнулся от тяжелого сонного забытья, в которое погружался каждую ночь, принимая снотворное (как и я).

– Ничего особенного. Выступление моего друга удалось на славу. Я так взволнована, что не могу заснуть… Так и умру с открытыми глазами… Нет никаких сил возвращаться в Шанхай, и тебя там тоже нет. Я скучаю по тебе… Когда мы снова увидимся?

– Приезжай ко мне на юг. Здесь здорово… А как твой роман? – спросил он.

При упоминании о романе я замолчала. Я уже знала, что вернусь в Шанхай и продолжу писать. Этого хотел Тиан-Тиан, такой я ему нравилась. И у меня не было иного выбора. Иначе я потеряю любовь слишком многих людей, включая и свою собственную.

Я вернулась в Шанхай. Жизнь текла по-прежнему: хаотично, но предопределенно.

Мне казалось, что я съеживаюсь и таю: кровь превращалась в черные чернила, перетекала из вен в авторучку и каплями просачивалась в каждое написанное мною слово или фразу.

Из ресторана «Крошка из Сычуаня» малыш Дин регулярно доставлял мне еду. Когда у меня было хорошее настроение, я давала ему почитать книги. Однажды он принес мне небольшую статью под названием «Голос сердца», которую написал для публикуемой в шанхайской газете «Синьминь Ивнинг Ньюз» колонки рабочих-эмигрантов. Я прочла и приятно удивилась – стиль был неплох, а идеи довольно оригинальны. Он застенчиво признался, что мечтает сочинить книгу. Милан Кундера писал, что в двадцать первом веке любой из нас сможет стать писателем. Все, что для этого нужно, взять ручку и описать на бумаге реальные случаи из жизни. Стремление излить душу – естественная духовная потребность каждого человека.

Я писала по ночам, сидя за столом в пижаме, с растрепанными волосами. Проснувшись рано утром, с трудом поднимала от крышки стола усталую голову с отпечатками красных чернил на лбу. В комнате было пусто и тихо. Тиан-Тиан не появлялся, и телефон не звонил (правда, я часто выдергивала вилку из розетки, а потом забывала вставить). Я переползала на кровать, ложилась и снова засыпала.

Однажды около десяти часов вечера в дверь резко постучали. Я вздрогнула от неожиданности, но обрадовалась этому стуку: он раздался очень кстати, пробудив меня от кошмара. Мне снился старинный поезд с паровозом, вагон, переполненный совершенно незнакомыми людьми, и среди них – Тиан-Тиан. Я беспомощно наблюдала, как поезд тронулся и начал набирать скорость, тяжело разрезая воздух и чиркнув стальным боком прямо у моего лица. Облаченный в военную униформу и металлический шлем человек вскочил на подножку, я замешкалась на какую-то долю секунды, и поезд с ревом пронесся мимо. Издав крик невыразимого отчаяния, я кляла себя за то, что перепутала время отправления или забыла подвести часы. А в самый последний, решающий момент у меня просто не хватило смелости, чтобы впрыгнуть в уходящий поезд. Для меня этот сон означал, что наши с Тиан-Тианом пути расходились во мраке ночи.

Я открыла дверь. На пороге стояла Мадонна, вся в черном, с губ свисала сигарета. В черной одежде она казалась еще более стройной и длинноногой.

Я еще толком не проснулась, поэтому сначала не заметила в ее внешнем виде ничего особенного. Похоже, она выпила и слишком сильно надушилась «Опиумом». Волосы у нее были забраны назад на старинный манер, глаза лихорадочно блестели. Что-то в ней показалось мне странным.

– О, Господи, ты так и сидишь безвылазно в этой норе? Все пишешь без перерыва? – Она шагнула в комнату.

– Мне только что приснился кошмар. – Произнеся эти слова, я вдруг вспомнила, что весь день не ела. – Ты ужинала? – спросила я ее.

– Ладно, давай смотаемся куда-нибудь и как следует поедим. Я угощаю. – Мадонна загасила окурок сигареты, сбросила пальто и уселась на софу в ожидании, пока я оденусь.

Ее белый «Фольксваген Сантана-2000» был припаркован неподалеку. Она открыла дверцу машины и завела мотор. Я уселась рядом, пристегнулась, и автомобиль рванул с места, взвизгнув тормозами. Все окна были открыты настежь. Мне нравится курить на полном ходу, когда ветер вместе с дымом уносит прочь все твои печали. Мадонна въехала на мост. С тех пор как вокруг Шанхая понастроили такие мосты, появились и банды отчаянных автомобилистов-лихачей, гонявших по ним на бешеной скорости. Из стереомагнитолы доносились звуки популярной любовной песенки в исполнении известного тайваньского певца Джеффа Чана [62]:

Постепенно до меня стало доходить, что Мадонна не в себе. Вдруг вспомнилось, как в пабе «Гойя» я встретила Ай Дика под ручку с кузиной Чжушей, и картина начала проясняться.

Мадонну нельзя было назвать открытой книгой. Она вела несколько безалаберную, беззаботную, но довольно активную жизнь. Ее прошлое, настоящее и будущее оставались для меня загадкой. Невозможно было определить, насколько серьезно было ее чувство к Ай Дику. Судя по ее тону и словам, таких любовников у нее было хоть пруд пруди. Поэтому можно было с легкостью предположить, что он далеко не последний на ее счету.

– Ну, что будем есть? Что-нибудь китайское, европейское или японское?

– Мне все равно, – ответила я.

– Ну уж нет, так дело не пойдет. Терпеть не могу, когда люди говорят, что им все равно. Давай-ка, пораскинь мозгами и решай!

– Хорошо, пусть будет японская кухня! – сказала я.

В Шанхае любят все японское. Сердца местных жителей давно и безраздельно завоевали песни Амуро Нами [63], книги Харуки Мураками [64], телешоу Такуя Кимуры [65], а также бесчисленные комиксы и электробытовые приборы японского производства, буквально наводнившие город. Мне тоже нравятся японская кухня и косметика, такие свежие и изысканные.