Тиан-Тиан равнодушно отвел глаза от экрана телевизора и посмотрел на бледную, измученную тревогой мать.

– Пожалуйста, не плачь, – сказал он спокойно. – Ведь все последние десять лет ты была счастлива и можешь дальше оставаться такой же счастливой. Из-за меня у тебя не будет проблем, я не помеха твоему счастью. Надеюсь, ты всегда будешь красивой, богатой и беззаботной. Ведь ты добиваешься всего, чего хочешь.

Потрясенная Конни закрыла лицо руками, не понимая смысла его слов. Ну как родной сын мог говорить такое матери? Она снова разрыдалась.

– Не стоит плакать! От этого быстро стареешь. И вообще, мне не нравится, когда кто-то плачет. Оставьте меня в покое. Мне хорошо, – Тиан-Тиан встал и выключил телевизор.

Он только что посмотрел передачу о французской супружеской паре вулканологов, которые всю жизнь ездили по миру и исследовали вулканы. Они погибли во время последней экспедиции в Японии, их погребло под неожиданным выбросом раскаленной лавы. В этой передаче за кадром звучали слова, произнесенные одним из них: «Мы влюблены в вулканы. Эти красные огненные потоки подобны крови, фонтаном бьющей из сердца земли. Где-то в глубине земных недр бурлит и кипит жизнь. И если когда-нибудь нам суждено найти могилу в этой огненной бездне, мы будем невыразимо счастливы».

Их заветное желание исполнилось. В конце программы сообщили, что они оба сгинули в кроваво-красной кипящей лаве.

Тиан-Тиан говорил сам с собой.

– Представьте себе, что ощутили те французы перед смертью. Уверен, они были счастливы, – мечтательно произнес он, как бы отвечая на собственный вопрос.

Даже сейчас, по прошествии времени, я не думаю, что между гибелью французских вулканологов и смертью Тиан-Тиана было что-то общее. Но наряду с этим чувствую, что его неудержимо влекло в небытие какой-то неведомой, неодолимой силой. Ведь если земля может в мгновение ока извергнуть смертоносную лаву и забрать любого из нас в вечность, то почему потерянные души, бессильные и беззащитные перед лицом суровой реальности, не вправе сами разрушать свою жизнь, подтачивая ее изнутри?

Это неизбежно и необъяснимо. Когда любимый покидает вас навсегда, даже выплакав все слезы мира и иссушив себя до дна, вы не сможете вернуть его. Он уйдет навеки и унесет с собой истлевшие пеплом обрывки воспоминаний, оставив лишь одинокую, неприкаянную душу.

Конец того лета запомнится мне навсегда. Марк, как мог, старался растянуть те несколько дней, что оставались до его отъезда из Шанхая, но они все-таки закончились.

В последний вечер мы отправились на фуршет во вращающийся ресторан отеля «Башня Цзиньцзян». Марк выбрал именно это заведение, расположенное на огромной высоте, чтобы на прощание взглянуть на панораму города: на залитые огнями улицы, небоскрёбы, спешащую ночную толпу горожан, еще раз ощутить его загадочную, волнующую и удивительно тонкую атмосферу. В 9.35 ему предстояло сесть в самолет и улететь домой, в Берлин.

Мы оба совсем не хотели есть и очень устали.

Марк загорел и стал похож на мулата – он только что вернулся из Тибета, где переболел какой-то страшной лихорадкой и чуть не умер. Сказал, что привез мне кучу подарков, но не захватил их с собой.

– Я заеду к тебе после ужина и заберу их, – сказала я.

Мы оба знали, что после ресторана вернемся в его квартиру и займемся любовью в последний раз.

– Мы не виделись две недели, – произнес он с заботливой нежностью, и ты очень осунулась.

– Правда? – я коснулась лица. – Я действительно так сильно похудела?

Я посмотрела в окно: ресторан успел сделать полный круг, и сейчас мы снова оказались напротив отеля «Сад», мне была хорошо видна его плоская, чуть покатая крыша, похожая на НЛО.

– Тиан-Тиан опять взялся за наркотики. Он неудержим в своем стремлении уйти как можно скорее, – объяснила я тихо. Потом пристально посмотрела в голубые глаза цвета дунайской воды и добавила: – Думаешь, Бог наказывает меня за то зло, что я совершила?

– Ты не делала ровным счетом ничего плохого, – в голосе Марка не было и тени сомнения.

– Наверное, мне вообще не следовало встречать тебя. И уж, конечно, я не должна была ложиться с тобой в постель, – горько усмехнулась я. – Даже чтобы встретиться с тобой сегодня вечером, я вынуждена была солгать ему. Возможно, он догадывается, с кем я сейчас. Но я никогда не отважусь сказать ему об этом прямо. Стыдно и жестоко добивать его.

Я замолчала.

– Мы с тобой так близки, это какое-то помешательство!

– Ладно, не будем больше об этом говорить. Допивай!

Мы опустошили бокалы. Алкоголь – прекрасная штука, он согревает изнутри и разгоняет ленивую кровь по жилам. Неизменно верный друг.

Все на фуршете соответствовало моменту: свежие цветы, прелестные женщины, серебряные столовые приборы и изысканное угощение. Оркестр заиграл главную музыкальную тему из «Титаника», ту самую, что звучит перед погружением корабля в морскую пучину. А мы были на корабле, который вращался в воздухе, но не тонул, потому что он непотопляем, как жизнерадостный ночной Шанхай.

Машина стремительно неслась по ночным улицам вдоль рядов зонтичных деревьев, очаровательных и элегантных кафе и ресторанов, роскошных зданий, при одном взгляде на которые от восхищения захватывало дух. По пути мы целовались. Марк вел машину, как сумасшедший. Мы изнемогали от плотского желания, и наши поцелуи были похожи на танец на острие ножа.

На перекрестке улиц Уюань и Юнфу нас остановила полицейская машина.

– Вы на улице с односторонним движением. В этом направлении ехать запрещено. Ясно? – ворчливо произнес один из полицейских. Потом он почувствовал запах спиртного: – Да вы к тому же еще и выпили!

Мы с Марком притворились, что не говорим и не понимаем по-китайски. Нас ослепил свет полицейского фонарика, и тут меня внезапно окликнули:

– Коко, это ты?

Я высунула голову из окна машины, напрягла память и наконец-то вспомнила бывшего дружка Мадонны красавца полицейского по имени Ма Цзяньцзюнь. Я послала ему воздушный поцелуй и поздоровалась, по-прежнему по-английски. Краешком глаза я видела, как он и второй полицейский шепчутся о чем-то с другой стороны машины. До меня долетали обрывки фраз:

– Да брось ты. Эти двое только что приехали из-за границы. Они еще не знают наших правил. А девушка – очень хорошая знакомая моей старой подружки…

Второй полицейский ответил что-то неразборчивое. В итоге Марку пришлось заплатить сто юаней.

– Это все, что я могу для вас сделать, – прошептал мне на ухо Ма Цзяньцзюнь. – Вы и так отделались за полцены.

Когда мы снова выехали на дорогу, то внезапно расхохотались. Но потом я сказала:

– Ничего нет смешного! Давай лучше поедем к тебе.

Уже и не помню, сколько раз мы занимались любовью той ночью. Исступление было настолько всепоглощающим, что под конец не помогала даже смазка: и к наслаждению примешивалась боль. Марк был немилосерден и ненасытен, как животное; как солдат, отчаянно идущий на прорыв, забыв о смерти и усталости; как палач, истязающий приговоренную жертву. Но неутолимое влечение снова и снова бросало нас в объятия друг друга, и невозможно было определить грань между страстью и страданием.

Да, женщина действительно способна упиваться мужской жестокостью. Ее плоть часто существует отдельно от разума, в другом измерении, обладая собственной памятью. Эта чувственная память с непостижимой точностью запечатлевает каждую встречу с мужчиной. И даже по прошествии многих лет, когда страсть и все связанные с ней события безвозвратно канут в прошлое, задремавшие воспоминания тлеют где-то в глубине души, как угольки. Когда вы предаетесь мечтам или размышлениям, гуляете по улицам, читаете, разговариваете с незнакомцем или занимаетесь любовью уже совсем с другим мужчиной, в любое из этих мгновений уголек может вспыхнуть полузабытым пламенем и напомнить о былом. Так и я храню в себе чувства, которые испытывала с каждым из мужчин, встретившимся на моем жизненном пути.