— Значит, это все-таки вы, — сказала женщина. — Я уже давно догадалась — так что напрасно вы мне морочите голову. Только почему бы вам не сказать ей все это самому?

Ледбиттер вдруг приуныл.

— Не знаю, — пробормотал он. — Просто я буду чувствовать себя полным идиотом, когда начну с ней объясняться. Не то чтобы все это неправда — ни в коем случае. Но все равно... Черт! Лучше вы сами скажите... Ну, в общем, скажите все, что так любят слышать женщины. А то если она меня увидит, то подумает...

— Это точно! — раздался голос у него за спиной. — И главное — уже подумала!

Они обернулись и увидели Кларису — ее глаза сверкали.

— Как вы могли, миссис Уайт, — набросилась она на хозяйку, — пустить в дом этого человека. Знайте же: пока он не уберется, ноги моей здесь не будет...

— Но, миссис Кроузер, — попыталась успокоить Кларису миссис Уайт, — вы слишком жестоки...

— Жестока? — переспросила Клариса. — Это я-то жестока? Да по сравнению с ним я невинный младенец! Этот человек причинил мне столько горя, что...

— Подождите, милочка, — возразила хозяйка, — вы лучше послушайте, что он собирается вам сказать. Он, между прочим, о вас очень тепло отзывался! Не прогоняйте его, не выслушав. Не надо требовать от мужчин, чтоб они были ангелами с крылышками — к чему это? Я понимаю: в свое время он наломал дров, но теперь надо его простить — кто из нас без греха? А кроме того, я уверена, что он получил хороший урок. Смотрите, какой он кроткий, — стоит ли так на него кричать? Мало кто из мужчин стерпит, когда на его доброту отвечают грубостью. Будьте благоразумной — дайте ему высказаться.

Ледбиттер, за которого в жизни никто не замолвил доброго слова, тем более женщина, действительно стоял как овечка — силы вдруг совсем покинули его — и только с надеждой поглядывал на свою неожиданную заступницу, делая вид, что никакой Кларисы нет и в помине. Клариса, со своей стороны, тоже старалась его не замечать — она обращалась исключительно к своей домохозяйке.

— Если б вы знали, что это за чудовище, миссис Уайт, вы бы не стали его так защищать! — гневно выкрикивала Клариса. — Сначала он сосет из тебя кровь, а потом выбрасывает к чертям. Слушай меня внимательно, Стив Ледбиттер, — наконец обратилась она к водителю. — Проваливай отсюда подобру-поздорову и никогда больше не смей показываться мне на глаза.

Клариса разрыдалась, а Ледбиттер, воспользовавшись образовавшимся замешательством, стал отступать к машине. Дождался, наплевали в душу при всем честном народе, и главное, кто наплевал — баба! Он сел в машину, включил зажигание, но стартер впервые в жизни не сработал. Ледбиттер снова и снова нажимал на педаль, но машина не заводилась, а издавала какие-то подозрительные звуки, словно человек, которого тошнит. Наконец Ледбиттер вылез и завел ее ручкой. Отъезжая, он не смотрел на Кларису, о чем-то жарко спорившую в дверях с хозяйкой: он вообще ничего не видел и не слышал, хотя делал все, что положено человеку за рулем. Когда же он немного пришел в себя, оказалось, что он едет по Белгрейв-сквер. Тогда, подчиняясь безотчетному порыву, он свернул на Саут-Холкин-стрит и медленно проехал мимо дома леди Франклин.

С этого дня Ледбиттер возненавидел свою машину. Она его подвела, причем, казалось ему, сделала это нарочно, продлив момент невыносимого унижения, и теперь он только и думал, как бы от нее поскорее избавиться. Гордость, которую он испытал в тот день, когда впервые смог назвать ее своею, и которая переполняла его всякий раз, когда он сравнивал ее с другими — более потрепанными или менее ухоженными автомобилями, исчезла без следа; их близость, радостная и вдохновляющая, превратилась теперь в ту самую фамильярность, что, как известно, рождает презрение[12]. Все, что раньше его так в ней восхищало, теперь вызывало неприязнь. Ему было трудно находиться в ней — и физически, и морально. Стоило ему сесть за руль, как у него начинала ныть спина, чего раньше с ним не случалось; ему было противно к ней прикасаться, а иногда, проведя в поездке час-другой, он ловил себя на том, что сидит, судорожно вцепившись в руль, и не может разогнуться — явный признак нервного расстройства, чего так боятся все профессиональные водители.

Если раньше он с упоением мыл и начищал ее до блеска, а когда она начинала сверкать, не мог сдержать улыбки, то теперь все переменилось. Ему было противно подходить к ней. Он чинил и чистил ее словно из-под палки и жалел потратить на нее лишний пенс. Безоблачный небосвод их дружбы — самой нежной и преданной, на какую был способен Ледбиттер по отношению к одушевленным и неодушевленным предметам, не считая разве что телефона, затянуло тучами. Другие машины не вызывали у него никаких эмоций, но когда он подходил к своей, то во рту появлялся противный привкус.

Только теперь, когда машина попала в немилость, он понял, как много она для него значила. Те чувства, которые он раньше всячески подавлял и старался делать вид, что их просто не существует, теперь и вовсе не получали никакого выхода.

Но ничего — скоро он купит другую, и все встанет на свои места. Ледбиттер стал лихорадочно подыскивать замену своей прежней любимице. Во-первых, новая машина непременно должна быть больше и лучше опальной предшественницы, той, что подарила ему леди Франклин. Это будет роскошный автомобиль, — даже леди Франклин, прежде чем купить такой, три раза подумает. Она увидит машину и изумится: «По-моему, у вас раньше была другая?» — «Да, миледи, была, но ее больше нет! Она не годилась». — «Не годилась?» — «Нет, не годилась для вашего бракосочетания».

Это прозвучит изящно и деликатно. Репетируя эту фразу в различных вариантах, Ледбиттер ни минуты не сомневался, что, произнося ее, не допускает бестактности. При этом он улыбался про себя: уж кто-кто, а он-то знал, кому что сказать! Но почему эта фраза так застряла у него в мозгу и почему он все время думает о леди Франклин? Теперь он думал о ней постоянно. Выходит, новая машина будет ей подношением, свадебным подарком, так, что ли? Эта мысль рассмешила его — надо же придумать такую чушь! «Дай попробовать яблочка!» — попросил один мальчик своего товарища. «Не дам». — «Ну тогда дай понюхать огрызочек». Вот и леди Франклин получит от него в подарок огрызочек, понюхает его, вдоволь на него насмотрится и навсегда сохранит в памяти приятное воспоминание. Ну, умора! Но тем не менее, чем больше задумывался он о предстоящей покупке и о том, какой будет его новая машина, тем настойчивее утверждалась в его взбаламученном сознании мысль, что он ищет свадебный подарок для леди Франклин. Ему казалось, что он просто обязан купить машину ради нее.

Чего-чего, а машины Хьюи ей не подарит. Что там машины — запасного колеса она от него не дождется. Если Хьюи даже что-то и купит невесте, то на невестины же денежки — в этом Ледбиттер не сомневался. Она-то его задарит с ног до головы: «Дорогому жениху от любящей невесты... Полный гардероб, чек на кругленькую сумму — что еще? Ах да, конечно, ведь этому подлецу подавай и любовницу. Отлично: дорогому жениху — милая симпатичная любовница.

Ну да Бог с ним, с Хьюи. Главное состоит в том, что, сделав этот самый свадебный подарок, он, Ледбиттер, каким-то загадочным образом — каким именно, он и сам не знал, но только смутно ощущал это — сможет вернуть долг леди Франклин. Нет, он не имел в виду деньги, о них он не думал. Просто на какое-то мгновение он — как владелец дорогого роскошного автомобиля — станет с ней на одну ступеньку... Нет, опять не то! Просто ему удастся разделить с ней ее радость. Он жаждал духовной общности — если бы хоть на мгновение оказаться равным ей, стать человеком ее круга. Ледбиттер был, по сути дела, бедняком, но постоянно имел дело с людьми богаче, гораздо богаче, чем он. Раньше, чтобы не ударить в грязь лицом перед своими клиентами и продолжать себя уважать, время от времени он любил перебирать в уме свои достоинства — безукоризненную внешность, пунктуальность, высокий водительский профессионализм, деликатность, — хотя прекрасно понимал, что все это, увы, личные, а не классовые достоинства, от которых не так уж много проку. Как личность он мог бы дать сто очков вперед любому из своих клиентов — даже Хьюи, несмотря на его смазливую физиономию, — но что с того? Будь он человеком их круга (или они его), он бы им показал! Они живо смекнули бы, что не годятся ему и в подметки. Но он бедняк, а они богачи, и каждый из них — в том числе и Хьюи — в любой момент мог напомнить ему про сверчка, которому не мешало бы знать свой шесток. Но теперь, став обладателем роскошного автомобиля, он наконец-то обретет ту самую силу, что уже не зависела от его личных качеств, — силу денег, с которой вынуждены считаться все.