Пригороды Лондона заметно отличаются друг от друга, но для леди Франклин они были все на одно лицо; за окном мелькали бесчисленные унылые улицы с броскими аляповатыми вывесками баров на перекрестках. Время от времени она машинально отмечала красный или зеленый светофор — это было ее единственным откликом на мир за окном машины. Она не обращала внимания, и, следовательно, не могла по достоинству оценить водительское искусство Ледбиттера, который, экономя время и бензин, избегал оживленных магистралей и гнал машину по каким-то одному ему известным окольным улицам. Она так и не поняла, каким образом они вдруг очутились на Саут-Холкин-стрит, но машина мягко затормозила у подъезда ее дома — они приехали.

Улыбаясь уголками рта, Ледбиттер отворил дверцу. Согнувшись и наклонив голову, чуть осоловевшая от езды леди Франклин выбралась из машины, опираясь на руку водителя.

— Все было замечательно, — величественно обронила она. — Я получила огромное удовольствие. Чрезвычайно вам признательна, мистер... — Она попыталась вспомнить фамилию водителя, так и не вспомнила и повторила: — Чрезвычайно вам признательна. — Затем она открыла сумочку и стала лихорадочно рыться в ней. — Сколько я вам должна?

— Не стоит беспокоиться, миледи. Я пришлю счет.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказала леди Франклин, — но все же... — По-прежнему что-то перебирая в сумочке, она вопросительно смотрела на сурово-непроницаемого Ледбиттера, который, возвышаясь над ней, весьма походил на древнего истукана в момент жертвоприношения.

— Не забудьте включить в счет обед, — напомнила леди Франклин, думая о чем-то своем. — И я вам очень благодарна за ваши замечательные кентерберийские рассказы.

На это он ответил заученным поклоном. Интересно, сколько полагается дать на чай человеку, который потратил на тебя — она взглянула на свои часики — почти семь часов? Сколько платить тому, кто сначала был вынужден выслушивать твои семейные трагедии, а потом еще отчитывался в своей личной жизни? За первое доктор психиатр взял бы с нее несколько гиней, а что касается второго, то, позволь она такое в своем собственном кругу, ее репутация воспитанного собеседника была бы утрачена раз и навсегда. Леди Франклин извлекла фунтовую ассигнацию — она была зеленого цвета и крупнее остальных, коричневых, что и облегчило поиски. Потрепетав какое-то мгновение в ручке леди Франклин, бумажка бесследно исчезла в широкой ладони Ледбиттера.

— Большое спасибо, миледи, — сказал он и немного подождал, чтобы удостовериться, что она своими силами справится с входным замком — далеко не все женщины были способны на это. Когда же дверь отворилась, он откозырял леди Франклин, точнее сказать, ее спине и сел в машину. Отъезжая, он тихо напевал:

Держа руль одной рукой, он сунул другую в карман. Среди позвякивающей мелочи он нащупал приятно хрустящую ассигнацию леди Франклин. Что ни говори, а денек выдался удачный! Но какую ахинею несла эта женщина. С ума сойти. У него в расписании значились еще две легкие поездки: отвезти клиентов в театр, а потом заехать за ними и доставить домой. Если не произойдет ничего непредвиденного, то к двенадцати он завалится в постель, и рядом будет не мифическая супруга, а кое-что гораздо более приятное — телефон. Он вздохнул с облегчением: как ни старался он обмануть себя, устал он зверски.

В эту ночь Ледбиттеру приснилось, что он женат. Все началось с того, что он с ужасом осознал свое новое положение: он мучился, задыхался и хотел проснуться. Его новоиспеченная жена была как две капли воды похожа на леди Франклин. Она готовила ему ужин, с озабоченным видом сновала взад и вперед, а он, задрав ноги, развалился в кресле. Комната была просторнее, чем его нынешняя, и повсюду горели торшеры и настольные лампы. «Как ты себя чувствуешь, Стив? — спросила жена. — Ты устал?» — «Что вы, миледи», — чуть было не вырвалось у него, но, вовремя спохватившись, что перед ним его законная супруга, с которой можно не церемониться, он пробурчал что-то невнятное. Впрочем, ему было приятно, что она поинтересовалась его самочувствием. «Дети уже спят, — докладывала между тем жена, — у Пат заболели зубы, и она немножко раскапризничалась. Завтра поведу ее к зубному врачу». К своему удивлению, Ледбиттеру вдруг стало жалко дочь. «Бедняжка!» — сказал он. «Я обещала потом угостить ее шоколадом, — сказала жена. — У меня есть коробка. Хочешь конфетку?» Он молча протянул руку и вдруг почувствовал сладость во рту. «Дай-ка еще!» — потребовал он и опять удивился сквозь сон — вообще-то он был равнодушен к сладкому. Жена принесла коробку и поставила на стол перед ним. «Только оставь для Пат!» — сказала она, а он, посмеиваясь, отправлял в рот одну конфету за другой, пока не уничтожил весь верхний ряд. Решив, что за это ему попадет от жены, он приготовился в случае чего дать ей отпор, но она лишь заметила с оттенком восхищения: «Я и не подозревала, что ты такой сластена». Успокоившись и расхрабрившись, он решил было взять еще конфетку, но тут поднялась невероятная суматоха — надрывно и нескончаемо звонил телефон. Уютная гостиная, жена, коробка шоколадных конфет — все это бесследно улетучилось: минуту спустя он уже сидел на кровати в темноте и прижимал к уху телефонную трубку. Знакомый голос сказал:

— Это вы, Ледбиттер? Мы с женой застряли в Лотос-клубе. Не могли бы вы отвезти нас домой?

— У меня есть одна небольшая поездка, сэр, — схитрил Ледбиттер, чтобы успеть привести себя в порядок. — А потом я заеду за вами.

Когда он зажег свет, комната показалась ему тесной, обшарпанной и убого обставленной. Ледбиттер посмотрел на будильник: половина второго. Что ж, ночной тариф гораздо дороже, поездка выгодная, и, стало быть, в его кармане прибавится еще пара фунтов. Он взглянул на смятую постель: в четыре — начале пятого можно опять завалиться спать. Но он одевался и приводил себя в порядок перед зеркалом без обычного воодушевления. В голове все еще мелькали обрывки этого удивительного сна (несмотря на то, что в нем он был женат), и ему хотелось снова ощутить во рту вкус шоколада.

Соборы, загородные особняки, живописные места — леди Франклин была поистине неутомимой путешественницей. В отличие от Ледбиттера. Для него это были не достопримечательности, а стратегические объекты, и если он вдруг начинал к ним приглядываться, то глазами военного, решающего, следует ли их немедленно взорвать или пока оставить в покое. Жизнь для него была постоянной войной, где боевые действия не прекращались ни на минуту. Противоборство вдохновляло его, отсутствие конфликтов повергало в апатию. Как бы ни складывались обстоятельства, он всегда думал о продвижении вперед: существовать для него означало наступать, атаковать!

Именно с этой точки зрения он и рассматривал леди Франклин. Она сделалась одним из лучших его клиентов, и потому он самым тщательным образом изучал ее позиции. По сути дела это были неприятельские позиции: она не относилась к категории старых дам, да и вообще клиенты — «они» — представляли собой противника. Понятие «превосходный клиент» звучало полной нелепостью; хотя, разумеется, одни обладали меньшим количеством отрицательных черт по сравнению с другими. Самым главным их недостатком было то, что его вечно заставляли ждать — и особенно славились этим женщины. Они настаивали, чтобы он был на месте минута в минуту, а сами появлялись, когда им заблагорассудится, они заставляли его заезжать за своими знакомыми, а потом еще развозить их в разные концы, они вечно придирались к тому, какой дорогой он их везет, но приставали с просьбами останавливаться и ждать их там, где стоянка воспрещалась, они ни с того ни с сего меняли свои планы и требовали, чтобы он поворачивал с полдороги обратно, они норовили задержать его сверх оговоренного времени, хоть и знали, что у него есть другие заказы. Они не могли, а вернее, не хотели понять, что если для них время было таким же растяжимым, как плиссированная юбка, то для него оно было смирительной рубашкой.