– Ты хочешь сказать, что обычный терапевт может проделывать такие штуки?

– Конечно, может. По словам моего источника, донорская инсеминация – простая и легкая процедура. Для нее не требуются ни специалисты высокого класса, ни сложная аппаратура.

– Это хорошо или плохо?

– Я бы сказал хорошо, потому что нам придется иметь дело только с одним человеком.

– Который, как выяснилось, умер. – Дэлтон не мог скрыть разочарования и досады.

– Пока еще не все потеряно. Насколько мне удалось выяснить, доктор Реймонд, когда заболел, закрыл кабинет в торговом центре и перенес прием к себе домой. В это время он сохранил за собой очень немногих пациентов, но, видимо, ваша реципиентка была одной из этих немногих.

Дэлтон слегка оживился.

– Как ты все это разузнал?

– Сколько раз повторять: совать нос в чужие дела – моя работа!

– И то правда.

Эдди метнул на него быстрый взгляд и продолжил:

– Поскольку он не входил ни в какую группу врачей, все его документы, все медицинские карты пока еще находятся в том же доме. – Эдди выпятил грудь, как будто доставленные им сведения следовало ценить на вес золота.

– Не врешь?

– Чтоб я сдох!

Дэлтон усмехнулся:

– Знаешь, еще немного, и я бы тебя расцеловал.

Эдди отшатнулся:

– Попробуй только, и я тебя так отделаю, сукин ты сын.

– Не кипятись. Это просто такой оборот речи. Давай продолжай. Как же ты узнал, что все записи там, в доме? Ты ведь не мог их видеть!

– Я и не видел, но я подходил к дому. Когда я позвонил, дверь открыла вдова – между прочим, довольно бойкая старуха, – тут я и выдал ей целую историю.

– Какую еще историю? – поинтересовался Дэлтон.

– Ну, я сказал ей, что моя жена была одной из пациенток ее мужа и что мне хотелось бы получить ее медицинскую карту, потому что теперь у нее возникли некоторые новые осложнения, а в записях о ее прежних недугах можно было бы найти какие-либо полезные указания.

– А она что?

– Она сказала, что уезжает из города, а когда вернется, посоветуется со своим адвокатом насчет выдачи истории болезни.

– Благодарение Господу, что она не уничтожила их, когда он умер.

– Это точно нам на руку, но как изловчиться заглянуть в них – это совсем другой коленкор.

– Думаешь, тебя дальше двери туда не впустят?

– Да уж, шансов у нас не много. Когда она позвонит адвокату, тот ей скажет, что эти записи могут быть выданы только по запросу лечащего врача моей жены.

– Или, – подхватил Дэлтон, – он может сказать, чтобы она не делала ничего подобного, потому что вы с женой, может быть, затеваете судебную тяжбу.

– Тут ты угодил в самую точку.

– Значит, остается только одно.

– И что же именно? – с подозрением спросил Эдди.

– Придется тебе влезть в дом и раздобыть сведения, которые мне нужны.

Лицо у Эдди побледнело.

– Черта с два!

Между ними пролегло молчание. Дэлтон слышал отдаленный крик чайки и визгливый женский смех, но не позволил себе отвлечься на эти звуки и отвести взгляд от лица Эдди.

– Ты заявляешь, что отказываешься залезть в дом?

– Я еще умом не тронулся. Слушай, приятель, взлом и проникновение в чужое жилище – уголовное преступление, это – на тот случай, если ты не знаешь. – Эдди был заметно раздражен.

– Если память мне не изменяет, ты говорил, что за хорошую плату можешь сделать все.

– Ну нет, если мне будет светить потеря лицензии или даже скамья подсудимых – и не надейся, что я за это возьмусь.

Дэлтон окинул Эдди пристальным изучающим взглядом, а затем твердым и бесстрастным голосом произнес:

– Если ты не залезешь в дом, это сделаю я. Но уж тогда насчет оплаты можешь не заикаться. Похоже, я только зря время потратил, понадеявшись на это цыплячье дерьмо, которое у тебя вместо мозгов.

– Ну уж нет, денежки так или иначе платить придется. Они уже все равно что мои, – искренне возмутился Эдди.

– Держи карман шире.

Дэлтон стоял, упираясь обеими руками в края унитаза, его просто выворачивало наизнанку. Потом он прополоскал горло, но легче не стало. Кое-как собравшись с силами, он распрямился, дотащился до раковины умывальника, ополоснул лицо холодной водой, почистил зубы и только потом осмелился взглянуть в зеркало.

Глаза у него запали так глубоко, что их почти не было видно. Кожа… н-да, она больше не выглядела загорелой и здоровой. Она казалась землистой и рыхлой, как будто он провел взаперти не одну неделю.

«Вид у тебя, как у мешка с гнилой капустой», – сказал он самому себе. Затем он направился в свой временный кабинет в клубе, взял ключи от машины и поехал к Эдди – послушать, какие у сыщика новости.

Дорогой он снова и снова перебирал в памяти последние события. Надо было взять себя в руки и начать мыслить логически.

Прошло уже несколько суток с тех пор, как он глубокой ночью тайно проник в дом умершего доктора и перерыл в кабинете все папки с документацией. В конце концов он обнаружил папку со своим донорским номером и именем реципиентки. Ему еще здорово повезло: риск был нешуточный.

Когда он заявил Эдди, что сам заберется в дом, – это вырвалось у него непроизвольно. Однако, хорошенько рассмотрев эту идею со всех сторон, он пришел к выводу, что другого выхода, кроме этого, у него нет. Хотя, конечно, ему было страшно. Очень страшно.

Он не мог поверить, что докатился до заурядной кражи со взломом. Теперь он, конечно, жалел, что из-за отчаянной нужды в деньгах был вынужден связаться с банком спермы. Лучше бы его тогда спустили с лестницы.

Но теперь ничего уже не переиграешь. Что было, то было. Минуло – да не совсем.

Прошлое вцепилось в него мертвой хваткой, да так, что все будущее оказалось под угрозой.

Черт побери, сейчас ему нельзя раскисать. Это бизнес – не больше и не меньше. Если он в конце концов найдет ребенка, совершенно не обязательно припутывать сюда эмоции. Все эти привязанности – духовные или физические – не для него. Держаться в стороне от всяких сантиментов – вот единственно приемлемая для него позиция в жизни.

Слишком много раз случалось так, что именно любимые им люди наносили ему самые жестокие удары. Он пытался любить отца, пытался любить брата. Оба отвергли его любовь, пренебрегли ею и пренебрегли им самим. Нет, любовь – удел слабого, а он не слабак. Он давно выработал эту философию и не видел оснований отказываться от нее теперь. Действительно, он не мог вообразить себя влюбленным и не собирался считаться с чьими-то чувствами, кроме своих собственных.

А тут вдруг ему открылось, что не такой он толстокожий тип, каким себя считал. Впечатления той ночи, когда он, одетый в черное, тайком пробирался в дом, имея при себе карманный фонарик и небольшую сумку с инструментами, потрясли его до глубины души. Удивительно, что ему все это удалось, особенно если вспомнить, какой жуткий был момент, когда он снимал ставень, а потом отжимал оконную раму. Он был в поту с ног до головы.

Только когда он оказался внутри, у него слегка унялась дрожь в коленях. Папки с историями болезни, хранящиеся в крошечном кабинете, содержались в образцовом порядке. Чтобы найти нужную, ему понадобилось всего полчаса. Он прижал ее к груди и дал деру.

Оттуда Дэлтон прямиком двинул к Эдди, разбудил его, передал добытую папку и заявил, что, если Эдди хочет искупить свою вину, пусть выяснит все, что можно, о женщине, которая выносила дитя Дэлтона.

И вот теперь, спустя несколько дней после того визита к детективу, Дэлтон поднял глаза и увидел, что Эдди входит к нему в кабинет.

– Ты почти вовремя, – отметил Дэлтон.

– Ну и ну! У тебя вид, как…

– Как у мешка с гнилой капустой, – досказал за него Дэлтон. – Сам знаю.

– И что же на тебя так повлияло? Неужели то, что ты подался во взломщики?

– А что, душеспасительные беседы входят в обязанности сыщика?

Эдди поднял брови.

– Ладно, перехожу сразу к делу.

– Прекрасно. Так что ты разведал?