— Куда?

— Снова вверх по течению, к Уллину.

— Зачем?

— Затем, мой господин. Об этом я не могу тебе рассказать. Мне нельзя. Я дала слово.

— А мальчик что?

— А мальчик оставался дома. Он весел был, играл. И уже только на следующий день, он вдруг как упал, так уже больше не поднялся. Он умер.

— Как? Отчего?

— Не знаю, господин. Упал и умер, вот и все.

— А я?

— А тебя нашли на реке. Ты лежал возле воды. На горле у тебя был страшный шрам. А рядом с тобой лежал меч. Теперь тот меч у Хальдера, он с ним не расстается.

— И это правда?

— Да.

— Тогда поклянись!

— Зачем? — удивилась она. — Я никогда не лгу. Так и сейчас: все то, что ты от меня услышал, правда. А тот твой страшный сон — это ложь и наваждение. Забудь о нем. Закрой глаза, не бойся, тот страшный сон к тебе больше не явится, я его затворю. И вот я уже затворяю его, затворяю. И вот уже, и вот уже, и вот…

И ты заснул. И крепко спал всю ночь. А утром встал веселый, посвежевший, и как только вышел в гридницу, так сразу потребовал еды. Хальдер вскричал:

— Вот, наконец! Кумиры заступились!

Ты ничего ему не отвечал — ел, пил. Хальдер спросил:

— Случилось что-нибудь?

— Нет, — сказал ты. — Хворь отпустила, вот и все.

— Какая хворь?

— Не знаю.

Он больше не расспрашивал — не смел. А, может быть…

А, может быть, он и так все знал и потому молчал. Это, может, он и присылал к тебе ту ключницу и подучивал ее, что ей надо тебе говорить — кто знает?!

Но зато тот страшный сон тебя больше уже не донимал. А ключница…

Ты ее с той поры больше уже не видел. А поначалу очень ждал! Вот ночь придет, все лягут и заснут, тишь в тереме, тьма. А ты лежишь и слушаешь, не заскрипит ли где половица, не раздадутся ли знакомые шаги, не мелькнет ли свет в щели под дверью…

Так осень кончилась, пришла зима, а ключницы все не было. Теперь ты по ночам лежал и слушал вьюгу, вспоминал… То есть пытался вспоминать, но ничего не вспоминалось. Нет, ты, конечно, помнил, правда, очень смутно, как Хальдер вез тебя на корабле, как вы пришли в Ярлград, как вы прямо на пристани встретили Мирволода, тот смотрел на тебя и кричал, и как его потом убили, это ты вообще помнил очень хорошо, и что было потом, ты тоже помнил… Но вот зато о том, кем ты был до того, как тебя нашли у реки, ты совершенно ничего не помнил! И понимал, что уже никогда и не вспомнишь и, значит, так за всю свою жизнь наверняка и не узнаешь, кем ты был от рождения, сыном смерда или сыном ярла, и где ты жил, в Ярлграде или в хижине. И потому лежал и слушал, ждал, очень сильно надеялся, что вот вдруг снова придет ключница, которая все видела и слышала, и ничего не забывает, она может поведать тебе обо всем на свете, раскрыть самые-наисамые сокровенные тайны, которые, если захочешь, могут сделать тебя или самым сильным, или самым богатым, или самым могущественнейшим ярлом на свете… Но только ничего этого тебе не надо, и потому, когда она к тебе придет, ты будешь спрашивать у нее только об одном: где расположен тот поселок, в котором жил тот мальчик, который был так поразительно похож на тебя. Вот только бы это узнать! Вот только бы! А уж потом ты повелишь — и Хальдер тогда уже не посмеет отказать! — ты повелишь ему, чтобы вы с ним пошли туда и разыскали бы ту хижину, и ты б вошел в нее, все своими глазами увидел бы…

И тогда сразу бы понял, что в твоей жизни есть сон и что есть явь! Ты был в этом уверен! Да вот только ключница…

Но кто такая ключница? Жалкая раба! Ярл о рабе не должен говорить, это стыд и бесчестие. И потому ты молчал. Только порою спрашивал у Хальдера:

— Где ты нашел меня?

А он каждый раз отвечал одно и то же:

— Не помню. Да и зачем это тебе? Ты — ярл, мой господин, а я твой верный слуга.

На этом разговор заканчивался. Но все-таки однажды ты, не стерпев, гневно спросил у него:

— А ключница?!

— Что ключница? Какая еще ключница? У нас уже давно не ключница, а ключник.

— Как так?

— А так. Та ключница сбежала еще осенью. И ничего ведь с собой не взяла! На месте все. Странно это. Но зачем тебе она? Раба!

— Да, и раба! Но та раба была мне по сердцу. Вот лягу спать и слышу, как она ходит, как шаркает, так мне сразу спокойнее, мне сразу сон. Так где она?

— Не знаю, господин! Сбежала. Но если тебе нужно, чтобы по ночам кто-нибудь ходил у тебя под дверью, так я скажу — и этот ключник, сколько тебе надо…

— Нет, его мне не надо! Пусть ночью спит.

— Как повелишь.

— Вот так и повелю!

И потому, как и прежде, по ночам было тихо; сколько ты ни прислушивайся, ничего не услышишь — ни шороха, ни скрипа в твоем тереме. И сны к тебе не шли. А если вдруг и шли, то снилась тебе только ключница. То как будто бы она сидит перед тобой и рассказывает тебе сказку. А то поет. А то ведет тебя вдоль самого берега реки, а этот берег крут, а вода внизу черная как ночь и все манит тебя к себе, манит…

А ключница:

— Не бойся, ты не один, ты же со мной! — говорит. И держит тебя за руку и ведет тебя дальше. С ней хорошо, с ней спокойно, легко. Вот так бы спал да спал!..

Но только рассветет, сразу приходит Хальдер, будит. И ты встаешь, выходишь в гридницу, ешь через силу, пьешь. Потом тебя выводят на крыльцо и там вы вместе с Хальдером творите суд. То есть, конечно, ты все время молчишь, а это Хальдер разбирает тяжбы и назначает, что кому присудить и кого наказать, а ты только утверждаешь: «Так!», «Так!» А то к вам в терем являются послы и вы принимаете их, а то у вас охота, а то пиры. А то поход…

Как ты любил тогда походы! Его походы, не твои. Потому что как только он уходил в поход, так ты сразу оживал. Ты тогда легок был, весел! Ольми а Хальдер оставлял его с тобой вместо себя, он только одному ему тебя и доверял — Ольми ни в чем тебя не попрекал, он тебе все позволял и, даже более того, играл с тобой как с равным. Вы с ним катали бабки, запускали змея, лазали за медом, ловили птиц. На птиц он был большой охотник! Сам плел силки, сам птиц приманивал — он умел свистать на любые лады… Но после всегда отпускал. Даст поиграть, а после говорит:

— Птицу нельзя удерживать. Зачем ей крылья? Чтобы летать. Вот пусть и летает!

А по вечерам он любил рассказывать тебе про Белобровую Страну. Из этих его рассказов получалось так, что хоть там и холодно и лета там почти не бывает, а зимой ни разу не увидишь солнца, но все равно там хорошо. А еще все свои рассказы Ольми заканчивал почти одними и теми же словами, то есть примерно так:

— Вот, здесь живу. И сытно мне, и почет мне. Но все равно я потом здесь не останусь, все равно вернусь домой!

Эти его слова тебе не нравились, но ты молчал. А потом однажды не утерпел и спросил:

— Когда это «потом»?

А он ответил:

— Когда-нибудь.

— Что, еще не решил, когда лучше?

— Так то не мне решать. А как придет Она, так это сразу и решится, тогда и вернусь.

— А кто это «Она»?

— А та, которая всех забирает. Придет, возьмет меня…

— И отведет домой?

— Нет, не домой. Положит здесь, в этой земле. А, может, и сожжет, но все равно мой пепел останется здесь.

— А говорил «вернусь»…

— Да, и вернусь! Она ведь что? Она ведь только тело с собой заберет, а душу не сможет. Душа — это как птица! И птица улетит домой, туда, где я родился. Вот так вот я вернусь, ярл Айгаслав!

— А я, когда умру, тоже вернусь домой?

— Нет, ярл, ты не вернешься. Ты ведь и так в своей стране и в своем отчем доме.

— А поклянись!

— Клянусь!

— А Хальдер?

— Что?

— А Хальдер после своей смерти тоже вернется к белобровым?

— Да, несомненно, ярл. А что?

— Так, ничего…

Х-ха! Ничего! А ведь это именно тогда ты в первый раз и подумал, что вот если бы…

Но больше ты о смерти и о душе с Ольми уже не разговаривал. Ну а про то, где они тогда тебя нашли, Ольми, как и все остальные, рассказывать не стал. Сказал только:

— Не помню, ярл, забыл. Спросил у Хальдера, может, он что подскажет.