— Т-так, — сказал я.

И мы, оставив их, ушли. Когда я проходил через Огонь, я думал, он сожрет меня. Потом я ждал, что на меня набросится Хвакир. Потом — что двери не откроются. Потом — что рухнет колыбель…

Но не случилось ничего! Я сел к столу, Белун сел на лежанку. Я посмотрел на Прародителей…

И онемел от ужаса! Великий Хрт сидел с закрытыми глазами, а у Макьи из глаз текли слезы. И слезы были красные! Глаза — зеленые, и зелень — это жизнь, а слезы — кровь! О, заступись!..

— И так, — глухо сказал Белун, — уже не первый день. И оттого я и призвал тебя.

— Чтоб я их зарубил?!

— Да, ты. А кто еще? Ты — ярл, и мы — твоя Земля, и Прародители твои. И потому кому, как не тебе, их убивать?!

Я помолчал. Потом сказал:

— Вот почему они меня избрали! Чтобы не свой — чужой их убивал! Чтобы свои остались чистыми, а все проклятия — на нас, на руммалийцев! Чтобы потом…

Я замолчал. Ибо не знал, а что будет потом. Белун сказал:

— И я того не знаю. Да и не знал, когда он выбирал тебя, что скоро ему смерть. Но как предрешено, так и бывает. И ни тебе, ни мне, ни всей нашей Земле ничем, никак того не изменить. Хрт хочет умереть — и он умрет. Умрет и Макья. И только от твоей руки!

— Но разве боги умирают?!

— Умирают. Сперва они, а после их народ. И так всегда, везде. И так когда-нибудь умрет и руммалийский бог, потом умрут и руммалийцы. Народу легче умирать, когда его бог уже мертв. И вот Хрт и спешит, чтобы облегчить нашу смерть. А ты неблагодарен, Барраслав! Хрт отличил тебя, избрал, Хрт подарил тебе всю нашу Землю, дал отомстить Гурволоду, укоротить Стрилейфа, и он бы дал тебе — поверь! — поставить на колени Верослава, и всех других… Но час его настал, он должен уходить. Так помоги ему уйти с почетом, от меча!

— А если, — спросил я, — я все же не убью его, то что будет тогда?

— Его убьют другие.

— Кто?

— Криворотые.

— Ха! Криворотые! — я даже засмеялся. — Если они там напугали Хрт, то я вполне могу его заверить, что их-то я легко уйму!

— Молчи! — вскричал Белун.

Я замолчал, ибо никак не ожидал, чтобы Белун посмел… А он гневно спросил:

— А много ли тебе известно о них?!

— Вполне достаточно! — с не меньшим гневом отозвался я.

— Так расскажи!

Я рассказал. Я вам уже рассказывал все то, что мне о них известно, и потому повторяться не буду. Да и к тому же я уже почувствовал, что Белуну известно много больше. И не ошибся! Он сказал:

— Когда-то было так, как ты и рассказал. Теперь же… Все не так! Хрт стар и немощен. А криворотый бог юн, полон сил. А Шеломяни — бедная земля. И тесная. И потому они идут сюда. И это не война, это куда страшней! Война — это когда идет одна дружина. Ее можно остановить, разбить, а нет, ну так хотя бы откупиться от нее. А от всего народа не откупишься! Да и потом, им возвращаться уже некуда. Ты спросишь, почему, и я скажу. Они уже два года к этому готовились. А вот теперь, когда у них достаточно еды, телег и вьючного скота, когда у них, как говорят, одних лишь стрел запас в пятьсот подвод… они сожгли все свои города, все поселки, и двинулись все как один! — на нас. А почему на нас? Да потому что бог наш дряхл, Хальдер ушел, держава развалилась на уделы и мы слабы как никогда. А ведь в прошлом году, когда Земля лишилась Хальдера, а Верослав и прочие не захотели подчиняться Айге, мне тоже думалось, что еще можно все спасти! И я сделал немало: Айга бежал, Хвакир его увел, Ярлград молчал… Но Небо не обманешь! То, что должно случиться, то случается, и мы опять разрознены, слабы, и выбор пал на нас. И криворотые придут сюда и всех нас перебьют. И Хрт будет убит… И это ты, ярл Барраслав, убьешь его! Ведь так?!

Но я на этот раз смолчал, ибо что проку спорить с варваром?! Тем более, когда я сам уже наполовину варвар. Но кое-что я сохранил и от Нечиппы! И потому, поразмышляв, я так сказал:

— Возможно, ты и прав. Возможно, и убью я Хрт. Но если б он хотел, чтоб я убил его немедленно, он говорил бы так, чтоб все его услышали. А так, его пока что слышат только двое — я и ты. И потому я думаю: он просто хочет испытать меня. Что ж, я готов! И вот, — и тут я повернулся к Прародителям и продолжал: — и вот я говорю: я встречу криворотых и побью, пленю их ярла по прозванью Кнас и приведу его сюда и брошу тебе в дар, великий Хрт! А нет, так я…

И тут я замолчал, не зная, что пообещать и чем поклясться…

Как Хрт опять сказал:

— Убей меня!

А Макья молча плакала. И слезы — крупные, кровавые — катились по ее щекам. Мне стало холодно. И очень, очень страшно! И все-таки я встал из-за стола, сказал:

— Я все сказал! Как будет, так оно и будет! — и ушел.

Белун не смел меня задерживать. Хвакир не задержал. Огонь не опалил. Вернувшись в терем, я сказал:

— Я жду плохих известий из Тэнграда. Будет гонец — немедля разбудить.

И лег, и спал. Нет ничего полезнее, чем отдохнуть перед тяжелыми делами. А волноваться незачем — ведь нам дано только сражаться, а остальное все решается на Небе.

Под утро действительно прибыл гонец и рассказал, как криворотый Кнас одолел Верослава. А было это так. Криворотые не сходятся с противником для личного единоборства, а выстраиваются на возвышенном месте и начинают стрелять из луков. Стреляют криворотые отменно. И мало того, что их стрелы не знают промаха, так они еще без труда пробивают кольчуги, шлемы и щиты. А стрел пускается такое великое множество, что уже после четвертого залпа вся тэнградская дружина была повержена наземь — и криворотые сошли с холма и кинулись к Тэнграду. Тэнградский люд был до того ошеломлен, что даже не успел закрыть ворота. Люд перебили — весь. Тэнград сожгли. Назавтра дальше двинулись.

— А много ль их? — спросил я у гонца.

— Двенадцать городов, двести селений. Вся Шеломянь идет! От их обоза скрип стоит такой, что слышно за полдня пути. У них там одних стрел…

— Пятьсот подвод! — сказал я. — Это так. А что, и Верослав сражен?

— Нет, ярла жгли. У них жечь на костре — это позор. Кого сожгут, тот, говорят, уже не возвращается.

— Быстро идут?

— Не очень. Недели через две, не раньше, жди.

Я ждал. Ров, стены подновил. Погнал гонцов к Стрилейфу, Владивладу, Судимару, в Ровск и в Печальные Болота. Я говорил: «Придете — может, вместе и выстоим, а нет — поодиночке перебьют; сами решайте!»

И решили: не то что не пришли — даже гонцами не откликнулись. Вот до чего был страх!

И страх был и в Ярлграде. И я, как мог, их успокаивал. Я объяснял, что нам бояться нечего, что здесь, за стенами, с таким запасом продовольствия, мы можем продержаться целый год. Я говорил:

— Что есть у криворотых? Только стрелы. Но стрелы действенны только в открытом поле и то лишь днем, а ночью стрелы не страшны. И по ночам, — я говорил, — мы будем делать вылазки и резать их, словно свиней, а после уходить за стены и наблюдать, как с каждым днем они будут все меньше, меньше разводить костров, и как у них потом начнется голод, как среди них пойдет раздор…

Ну, и так далее. Я много говорил. И еще больше делал: ров рыл, землю носил, на стенах плотничал, учил, как правильно стрелять из камнемета — то есть как брать прицел и делать упреждение, ветер учитывать, дождь, боковое освещение… И проклинал тот час, когда они во славу Хрт сожгли все наши огнеметы. Да было бы у меня сейчас хотя бы десяток этих чудесных машин, уж бы тогда я бы Кнаса поучил!

Бы, бы! Кабы! Совсем я стал как женщина! И нервничал. Не верил никому.

Да как тут можно было верить? И кому?! Что ни прикажешь, ничего они не сделают. А сделают, так лучше бы не делали. И я кричал:

— Х-ха! Мне-то что! Сел на коня, меч в руки — и ушел, и все свое унес! А вы? Ведь ваше-то пожгут — добро, дома! Да и самих не пощадят. Живее, мухи сонные! Жи…

А! Махнешь рукой, уедешь. И сядешь в тереме, не ешь, не пьешь, а так смотришь в окно и ждешь прихода криворотых. И думаешь: а, может, прав Белун, и что должно случиться, то случается, Хрт хочет умереть — и он умрет, и с ним умрет и весь его народ. Народ как человек: приходит ему срок — и он ложится, умирает. Ну а другой народ, напротив, входит в силу и покидает колыбель, идет — и занимает дом того, кто уже лег. Вот и идут они, вот и ведет их Кнас. Вот и лежит Ярлград.