— Ублюдки! Целовали варварам руки! И это еще хорошо, что они большего с вас не потребовали!

И выли трубы, и гремели тимпаны, визжали кимвалы. Мы шли по улицам, как будто шли в атаку. Тонкорукому некого было нам противопоставить — одним он не доверял, другие полегли в недавних битвах с северными варварами. Так разве это автократор, если он…

Вот потому-то мы и шли! Шли. Шли…

И подошли к Наидворцу. И окружили его со всех сторон. Я вызвал к себе начальника дворцовой стражи и повелел, чтобы его люди немедленно покинули здание. И это повеление было неукоснительно и в самый кратчайший срок выполнено.

Когда из дворца вышел последний стражник, я обратился к своим воинам, сказав:

— Божья помощь всегда бывает с теми, кто выступает за правое дело. Вот потому-то мы и пришли сюда, не потеряв ни единого человека. Однако это только начало. Так сказал я, Нечиппа Бэрд!

— Дер-жава! — прокричали воины. — Нечиппа! Автокр-р-ра!..

А я верхом на лошади поднялся по мраморным ступеням дворца, еще раз поприветствовал своих верных соратников, они еще раз громогласно мне ответили — и только после этого я сошел с седла и двинулся во внутренние покои. Дворец без стражи — это уже не дворец, а нечто вроде огромной, помпезной, запутанной мышеловки. Бедняжка мышь, пятнадцать лет тому назад попавшая сюда, сейчас сидит в своей золоченой каморке на третьем этаже справа по лестнице налево поворот еще налево а потом уже направо, вцепилась в сыр, дрожит и думает…

Однако на самом деле Цемиссий был тогда не один — он не спеша расхаживал по кабинету и диктовал писцу какой-то весьма маловажный документ касательно чиновничьих злоупотреблений в Ларкодском феме. То есть он делал вид, будто ему нет совершенно никакого дела до того, что творится в столице, и что его совершенно не впечатляет то, что я привел под его окна легионы, и что я сам, в конце концов, пришел прямо к нему. А он ведь знал, зачем я пришел! И тем не менее он лишь рассеяно кивнул мне в знак приветствия, а затем вновь повернулся к писцу и как ни в чем не бывало продолжил:

— А посему напомните ему, что я, великий и могучий государь, более не стану терпеть подобные нарушения, а собственноручно вычеркну его имя из Второй Почетной Книги, а самого его и всю его родню вплоть до четвертой степени родства повелю уморить посредством посажения на осиновые колья. Кроме того, еще хочу сказать…

— Цемиссий! — сказал я.

Он замолчал. И я продолжил:

— Ты призывал меня, и я пришел.

Он усмехнулся и сказал писцу:

— Ступай, я после призову тебя.

Писец ушел. Цемиссий же стоял, опершись одной рукой о стол, а вторую держал на поясе — в том самом месте, где у настоящих мужчин крепятся ножны. Однако при тех просторных и бесформенных одеждах, в кои был облачен автократор, ножны смотрелись бы смешно. Да и обут он был не в красные сапоги, а в золоченые сандалии. И волосы у него были подстрижены на женский манер, пальцы холеные, бородка чуть заметная.

— Цемиссий, я пришел, — напомнил я. — И я хочу узнать, почему ты посмел нарушить данное мне слово?!

— А потому, — с усмешкой сказал он, — что это слово было вырвано из меня силой. Да, я хоть и пообещал, но не открыл ворота варварам. Я и тебе бы не открыл. Но в том и в другом случае я поступил так, как поступил, единственно ради того, чтоб оградить от бед своих любезных подданных.

— Но честь автократора втоптана в грязь! — гневно воскликнул я.

— Грязь смыть недолго, это пустяки. Зато я дважды спас Наиполь от разорения. И именно об этом и будет помнить мой народ.

— Народ не может помнить о том, чего не случалось.

— Конечно! И потому они не смогут вспоминать о том, какую блистательную победу ты одержал над северными варварами.

— Но эти самые варвары никогда не осмелились бы вступать в наши пределы, если бы знали, что будут вынуждены встретиться с Нечиппой! Однако вместо того, чтобы успешно противостоять вражескому нашествию, вышеупомянутый Нечиппа был вынужден сохнуть в Великой Пустыне.

— Но если бы Нечиппа не был отправлен туда, куда он был отправлен, он бы взбунтовал легионы, пришел в Наиполь, ворвался во дворец…

Я засмеялся и сказал:

— Что он в конце концов и сделал. Так чего ты добился, Цемиссий?

— Время покажет, брат.

— Брат! — снова засмеялся я. — Хвала Всевышнему, но я тебе не брат, иначе б ты давно уже подло прикончил меня.

— О, нет, — улыбнулся Цемиссий. — Напрасно ты меня в этом подозреваешь. Ты слишком искусный и удачливый воин, Нечиппа, чтобы я мог позволить себе такую роскошь, как лишиться тебя. Мало того, я никому никогда не позволю причинить тебе хоть малейшее неудобство. Но и это не все: я прекрасно осведомлен и о том, в каких именно отношениях ты состоял с моей любимой и благословенной супругой вплоть до того момента, как ты отправился покорять Великую Пустыню. Но разве я хоть словом упрекнул тебя? Или ее? Да и как мне было ее упрекать? Ведь я же понимал: разве могла она устоять пред столь неистребимым искушением, как…

— Замолчи! — крикнул я.

Он замолчал… Но очень ненадолго! И вновь заговорил:

— И вот что получается, Нечиппа! Я — автократор, ты — архистратиг, у нас с тобой одна судьба, одна Держава. И оба мы, не щадя своих сил, радеем за ее мощь и процветание. Да, к сожалению, порой между нами случаются досадные размолвки, недоразумения. Вот так и в этот раз: ты гневаешься на меня за то, что я, поцеловав руку варвару, убедил его покинуть наши пределы и тем самым лишил тебя удовольствия разгромить его бесчисленные орды. На самом же деле все было не так, ибо я унижался перед Старым Колдуном единственно ради того, чтобы еще хоть на некоторое, пусть даже на самое непродолжительное время задержать его под неприступными стенами нашей славной столицы, однако ему уже донесли о том, что ты, Нечиппа Бэрд Великолепный, спешишь тройными переходами — и он бежал самым постыдным образом! А ты…

Он нагло лгал! Бесстыжий лжец! Я задыхался от негодования! А Тонкорукий уже схватил две чаши, полные вина, одну из них взял себе, вторую протянул мне и сказал:

— Так выпьем же, брат, за тебя! За истинного и единственного спасителя Наиполя от беспощадного вражеского нашествия!

Но я стоял, не шевелясь. Эти чаши явно были заготовлены загодя, вино в одной из них отравлено! И я сказал:

— Мне кажется… — но тут же замолчал.

— Ты хочешь поменяться чашами? — спросил Цемиссий. — Да?

Но я молчал. Мне было стыдно признаваться в трусости. А он сказал:

— Тогда бери другую.

Я не взял. Но сказал:

— Если со мной, не допусти Всевышний, что-нибудь случится, то ты, надеюсь, знаешь, что тебя ждет?

— Да, безусловно, знаю, — совершенно спокойно ответил Цемиссий. — Я знаю даже больше: что будет со мной, если с тобой ничего не случится.

— Что?

— Ты убьешь меня. Вот прямо здесь. Ведь ты за этим и пришел. Но все равно я считаю своим святым долгом осушить эту чашу в честь того, одно имя которого привело неисчислимые полчища варваров в трепет!

Я прекрасно понимал, что он чудовищно неискренен. Но в то же время мне было приятно наблюдать за тем, с каким бесстрашием он движется навстречу своей смерти.

И мы выпили. Он тотчас же спросил:

— И как вино?

— Чудесное, — ответил я… точнее, мой язык. Ибо не я это сказал! Не я!

— Еще?

— Достаточно.

— Тогда ты можешь приступать.

— К чему?

— К тому, зачем ты и пришел сюда. Ведь ты желал меня убить.

— За что?

Он рассмеялся и сказал:

— Вот в том-то все и дело, что я этого не знаю. Ведь и действительно: я — автократор, ты — архистратиг, у нас с тобой одна судьба, одна Держава, и оба мы, не щадя своих сил… Так?

— Так, — ответил мой язык, а после продолжал: — Мы шли тройными переходами, я не щадил людей, но, видно, так того хотел Всевышний, что подлый псевдоархонт севера был вовремя предупрежден о нашем приближении — и снялся, и ушел. Увы!

— Увы, — кивнул Цемиссий.

— Но, повелитель, — сказал мой язык, — я и мой меч…