— Хальдер!
— Да-да! Лгал и еще раз лгал! Я был возле Источника!
— И что?
— А вот об этом, к сожалению, — с тяжелым вздохом сказал Хальдер, — я должен молчать. Ведь я поклялся — там, возле Источника. Конечно, я потом об этом сильно сожалел. О многом передумал. И много чего понял. Много! И потому я, очутившись здесь… Да, сын мой, вот как было дело: попав сюда, на первом же пиру, я не вскочил, как все остальные, а остался сидеть. А ведь мне тогда так же, как и сегодня тебе, очень хотелось поскорее встать, обнажить меч — и броситься, сражаться без оглядки, когда нет никакого страха быть убитым! А этот страх — там, в моей прежней жизни, — он есть у всех, даже у самых храбрых! А здесь, казалось бы, меня ничего не должно было удерживать. Но я не встал — сидел. Ибо еще раз говорю, я был уже не тот после того, как побывал возле Источника! И я сидел, не шевелясь, и убеждал себя: жди, Хальдер, жди, пусть прежде Винн придет, пусть Винн придет, ибо какой же это Пир Бессмертия, когда на нем нет Винна?! И я сидел и ждал. И вот они уже все полегли, как и сейчас лежат — только тогда это были другие, — и тихо было в горнице, а я сидел и ждал, и, как сейчас… Ты слышишь, Айгаслав?
— Н-нет!
— А сейчас? Сейчас ты все узнаешь, Айгаслав! И ты тогда поймешь…
Я вновь прислушался. И мне почудились шаги. И были те шаги довольно странные — короткие, тяжелые. И это шел не человек, а зверь — на четырех ногах… Нет, на копытах. Все ближе, тяжелей шаги. И вот уже трясется стол и мечутся огни в светильниках — и гаснут, гаснут, гаснут! И мы уже в кромешной тьме! Хальдер шепнул:
— Сиди!
Да разве бы я встал? Дышал — и то с большим трудом! А этот — я его не видел — ввалился к нам в Чертог и, топоча, накинулся на распростертых воинов и принялся их пожирать!
— Кто это? — в страхе спросил я.
— Н-не знаю, — тихо отозвался Хальдер. Потом спросил: — Ну как, теперь ты убедился в том, что я не лгал? Ведь если б я хотел, чтобы и ты был мертв…
И замолчал. Скамьи тряслись. Я слышал хруст и чавканье. Так, значит, если бы я тогда, как и все остальные, вскочил и бросился сражаться, то сейчас бы меня, как и их…
— Не бойся, — прошептал мне Хальдер. — На нас нет крови, нас он не учует. Но если хочешь, можем отойти и спрятаться…
— А после что?
— А после он уйдет. А утром снова распахнутся двери и явятся другие воины — и снова будет пир, а после снова будет сеча, а после снова Зверь придет и всех пожрет.
— А после?
— Я не знаю. Но мне-то что? Я уже мертв… Отдай мне ножны, Айга!
Я не шелохнулся. Он сказал громче:
— Отдай! Слышишь меня?! Он, может, только этого и ждет! И ты тогда еще спасешься. А я? Что я?! Я уже мертв! Отдай!
Но я не отзывался. Сидел, смотрел во тьму — и ничего не видел. Зато все громче раздавался хруст. И громче чавканье. Зверь приближался к нам. И приближался. Приближался! Вот он каков, этот Чертог! Вот каково оно, заветное бессмертие! И вот он, Зверь, каков — он поедает только лучших! Ведь только лучшие, храбрейшие могут попасть сюда…
И сами же себя убить, надеясь на бессмертие! А он…
— Хальдер, — громко спросил я, — это Винн?
Винн! Слово было сказано! Зверь перестал жевать. В Чертоге стало тихо…
А после Зверь шумно принюхался, шагнул ко мне. Потом еще. Потом еще…
А мне — не знаю, отчего — стало смешно! Я громко рассмеялся. Зверь злобно зарычал. А Хальдер закричал:
— Ножны! Сын мой! Отдай мне ножны!
— Да! — сказал я. — И впрямь, зачем мне теперь ножны? Держи, отец!
И, обнаживши меч, я отдал ему ножны, а сам шагнул вперед и изготовился. Зверь перестал рычать. Хальдер сказал:
— Будь осторожнее.
А я ему в ответ:
— Это с каких же пор…
Но не договорил!
— Хей! — крикнул Хальдер. — Хей!
И первым кинулся на Зверя — и ударил! А следом за ним я! А после снова он! А после снова я! Зверь заревел! И…
Как тут все расскажешь?! Было темно, я ничего не видел. Бил наугад, рубил, что было сил — но Зверя меч не брал. И Зверь на нас кидался и ревел! Ну да и мы на месте не стояли. Удар — и отскочил, удар — и отскочил, удар и побежал. А следом — Зверь! Тьма! Грохот! Топот! Рев! Великий Хрт, я не робел! Я бил! Рубил! Колол! А Зверь меня пинал! Бодал! Топтал! Хальдер кричал:
— Держись, сын мой!
О, Хальдер! То великий воин! Когда я падал, он стоял — и прикрывал меня. И меч его был лют! И бил он так, что Зверь порою отступал, выл и стонал… И снова наступал! А мы — уже вдвоем — рубили и рубили и рубили Зверя!
— Винн! — кричал я.
— Винн! — кричал Хальдер.
— Смерть! — кричал я.
— Смерть! — кричал Хальдер.
— Смерть!
— Смерть! — и…
Хальдер вдруг упал. И едва слышно застонал. А Зверь затих. Молчал! Было по-прежнему темно, я ничего не видел. Тогда я опустился на колени, провел рукой…
Вот он, лежащий Хальдер — весь в крови. Я обхватил его, попробовал поднять…
Но он был так тяжел, что вам и не представить! И я спросил:
— Да что это с тобой?
А он сказал:
— Не знаю. Оставь меня.
— Нет, — сказал я. — Зачем? Однажды я тебя уже оставил — и довольно.
И вновь попробовал его поднять, и вновь не получилось. Зверь засопел, принюхался. И подступил к нам на шаг. Хальдер сказал:
— Беги. Вон, видишь, свет? Еще успеешь, сын!
Я обернулся… И действительно! В кромешной тьме, в каких-то десяти шагах от нас зиял яркий проем распахнутой двери. Вскочить и побежать! И…
Нет! Я усмехнулся и сказал:
— Довольно! Я уже набегался. Теперь покоя хочется. И чести. Ярл я или не ярл?!
— Ярл, сын! Отважный, настоящий ярл!
И тут… Зверь зарычал! А я на то ему насмешливо ответил:
— Чего рычишь? Когда бы ты был смел, то показался бы. А если прячешься, то, значит, ты передо мной робеешь!
Но и тогда Зверь не открылся мне, а подступил еще, еще… И по его горячему, зловонному дыханию я понял — он уже склонился надо мной, разинул пасть… Ну что ж! И я тогда — р-раз! — подскочил! И — целя Зверю в пасть мечом! И…
Х-ха! Меч провалился в темноту! Зверь был неуязвим, невидим и недостижим! Он только хохотал — громоподобно! А я, словно безумный, бил в пустоту, бил, бил!.. Пока Зверь не вскричал:
— Глупец! Дерзкий мальчишка! Живым здесь делать нечего! Пр-рочь! Пр-рочь! — и…
Гр-рохот! Пламя! Гр-ром! Истошно закричал петух!..
А после я очнулся у скалы на той самой поляне, куда меня когда-то, еще осенью, привел Торстайн. Теперь же я лежал, сжимая в руке меч. А ножен при мне не было. Я встал, спустился вниз, в поселок, встретил Сьюгред. Она мне рассказала обо всем, что здесь произошло, пока я был у Хальдера. Потом мы поженились. А потом…
Я замолчал. Меня трясло. Во рту все пересохло. Я прошептал:
— Жена моя!
И Сьюгред подала мне рог. Я пригубил вина и осмотрел собравшихся. Молчали все, никто не порывался говорить. Еще бы! После того, что я им рассказал… хоть, правда, и не все — я про Источник им ни словом не обмолвился, да и про ножны я… но, тем не менее, страху они, конечно, тогда натерпелись немало!
И все же вскоре Аудолф — да, снова этот Аудолф! — заговорил, правда, не очень твердым голосом:
— Итак, ты нам сказал: «Мы поженились». А было ли у вас на то согласие ее согласие, Торстайна?
— Было! — ответил я. — Вот, убедитесь сами! — и с этими словами я поднял правую руку, на которой все желающие смогли увидеть Хозяйское Запястье, знак полной и законной власти над Счастливым Фьордом. Подобные Запястья там, в Окрайе, имеются у всех хозяев Фьордов. И то не просто украшения, а в них заключены благословения Великих Братьев-Прародителей, и потому надеть Запястье может только тот, кому оно завещано — и завещано только законно. Чужой хозяйское Запястье не наденет — Винн того не позволит. И поэтому…
Х-ха! Да вы бы только видели, как растерялся Аудолф, когда увидел на моей руке Запястье! И поэтому он уже совсем нетвердым голосом сказал:
— Так, хорошо. Тогда последнее: а есть ли в тебе кровь?
