Четвертый переход был посложней, потому что тогда поднялся сильный встречный ветер, запуржило. А когда мои сородичи наконец остановились на привал, развели костры и только приготовили еду…
Как из темноты вдруг показался странный человек. Он шел мимо костров и всех приветствовал по именам… хотя никто его не знал! А был он из себя ничем не примечательный — плащ, под плащом кольчуга, меч, а на лицо он был не стар, но и не молод, был как все мы белобров и как все бородат. Других примет у него не было.
И вот этот странный и никому не известный человек подошел к костру Торстайна и сел там, не спросясь и не представившись. Он только сказал:
— Торстайн, я очень голоден.
Торстайн велел подать ему еды, и незнакомец ел. Торстайн был очень недоволен, но молчал. У нас ведь так заведено: кто бы к тебе зимой ни пришел, пусть это будет даже твой самый злейший враг, ты все равно должен кормить его до тех пор, пока он окончательно не насытится.
А незнакомец ел и ел и ел! И мы уже почуяли неладное…
Но гость, это на то и гость, тем более гость незваный. Если к тебе пришел незваный гость, значит, тебя испытывает Винн. А может, это и сам Винн к тебе пришел! И потому, когда незнакомец съел все, что было в наших котлах, Торстайн велел развязывать мешки с припасами, и незнакомец снова ел — уже холодное, сырое. А ветер завывал и завывал. А снег сыпал все гуще и гуще. Мороз крепчал…
И незнакомец съел все до последней крошки! Встал и утер ладонью рот, сказал:
— Прощай, Торстайн!
— Прощай.
Незнакомец надел рукавицы, поправил капюшон плаща, неспешно развернулся…
И тут же исчез! Исчезли и последние сомнения: конечно, это к ним являлся Винн. Но для чего? Торстайн сказал:
— Он нас испытывал. Но пусть и не надеется! Да, у нас не осталось припасов. Но зато настойчивости нам не занимать! Мы пойдем и без припасов, налегке. Подумаешь — четыре дня поголодать! Случалось и похуже.
Да, несомненно, это так. Но, говорили многие, Винн нас пока что только предупредил, Винн показал, что он не хочет пускать нас на Шапку Мира. Но если мы будем упорствовать, он снова придет к нам, и этот второй его приход принесет нам немало беды!
— Нет! — возражал Торстайн. — Он больше не придет. Он же сказал: «Прощай!»
— Да, — соглашались, — этот — да. Но Винн-то не один, их трое!
Только Торстайна разве переспоришь? Он дал им отдохнуть, а после сам развел костер и приказал бросать в него дары. Бросали. А после запрягли собак и двинулись прямо в пургу. Пурга не унималась. Но свет от Шапки Мира был уже так ярок, что заблудиться было уже просто невозможно.
А на привале развели костры и только полегли…
Как снова появился незнакомый человек, прошел мимо лежащих, всех поприветствовал, потом подсел к Торстайну и сказал:
— Я очень голоден.
Торстайн сказал:
— Вчера я уже угощал тебя…
— Нет, — усмехнулся незнакомый человек, — то был не я.
— А кто?
— Мой младший брат. А то, что у тебя сегодня нет никакой приличной для гостя еды, так ты не волнуйся, я не привередливый. Я съем твоих собак.
— Всех?
— Да.
Торстайн не спорил. И Средний Винн съел всех собак, утерся, встал — и исчез. Дружинники, опомнившись, кричали:
— Назад! Домой!
— Пешком? — со смехом спрашивал у них Торстайн. — Недалеко же вы уйдете!
— А что, — кричали все, — ждать, когда Старший явится?
— Да, получается, что так. И я с ним буду разговаривать. Я, а не вы.
— Ты уже дважды разговаривал! Мы видели, чем эти разговоры кончились.
— Еще не кончились!
— Да уж!
— Уж да!
И так они кричали, спорили…
Вдруг ветер стих, небо очистилось, и им открылась Шапка Мира. И эта чудесная гора была уже так близко от них, что теперь мои сородичи видели не только ее сияющую вершину, но и ее покрытые вечным льдом склоны. Но, говорят, это не лед, а волшебный хрусталь, в бесчисленных гранях которого отражается такое же бесчисленное множество судеб людей уже умерших, а также ныне живущих и даже тех, кто еще только когда-нибудь может родиться. Разве можно при виде такого кричать? Все притихли. Даже Торстайн, и тот тогда не вымолвил ни слова — смотрел, смотрел…
А после подошел к своим саням, перевернул их и поджег. Таков был его дар богам — последний. Он, значит, собирался идти дальше…
Но тут из темноты вдруг снова показался незнакомый человек. Теперь уже все совершенно точно знали, что это Старший Винн, и потому поспешно расступились перед ним. Старший Винн прошел через толпу дружинников, присел перед горящими санями и сказал:
— Я очень голоден.
— Ты опоздал, — сказал Торстайн. — Один твой брат съел все мои припасы, второй — моих собак.
— Да, — согласился Старший Винн, — все это так. Но я так сильно голоден, что не побрезгую съесть самого тебя.
— Ну, это вряд ли.
— Почему?
— А вот…
И тут Торстайн вскочил, и ловко вырвал меч из ножен, и — р-раз! пронзил Винна насквозь! И — гр-рохот! Гр-ром!..
…А после — тишина и тишина и тишина, скрипят полозья, тявкают собаки, дружина едет на санях, летит поземка, холодно, вокруг — ни зги. То есть совсем, точь-в-точь как это было восемь дней назад. И так же, как тогда, все их мешки полны разных припасов. А Шапка Мира где? Где Винн? Или все это — сон? Торстайн сошел с саней, остановил свою упряжку, велел и всем другим остановиться. Они долго стояли, мерзли на ветру и озирались…
Вдруг Дарки закричал! И указал рукой! И все опять увидели, что где-то очень-очень далеко над горизонтом горит полоска ослепительного света. Но на этот раз никто уже не ликовал — все молчали. Торстайн нахмурился, сказал:
— Чего глазеете? Да нет там ничего! Мерещится! — и, возвратившись к своим саням, он развернул их и велел: — Домой! Хей, хей!
И вот они вернулись. Пьют, веселятся. Счастливы! Один Торстайн был хмур. Да это и понятно — он поднял меч на старшего из Виннов, такое не прощается, теперь он в любой момент может умереть. А мы тогда достанемся…
Кому? Ведь сыновей у него нет и не было, есть только дочь, да и та еще не замужем. Значит, нужно спешить! И вот, вернувшись из похода, Торстайн сперва три дня молчал и думал, а после собрал нас всех и сказал:
— Мне скоро уходить, вы это знаете. И меня мой уход нисколько не печалит — я в этой жизни совершил немало славных дел, я даже сразил хитроумного Старшего Винна — пронзил его насквозь невзирая на то, то под плащом у него была надета двойная кольчуга. Но, правда, в одном — и, может быть, едва ли не в самом главном — моя жизнь сложилась весьма неудачно: я не имею сыновей. Так что как только я уйду, Счастливый Фьорд станет ничьим. Нет, даже больше, чем ничьим, потому что принадлежать незамужней женщине это, скажу я вам…
Но только больше ничего он не сказал; сел, молча смотрел в стол. Мы ничего не понимали! Да, незамужняя — это, конечно, плохо. Но незамужнюю всегда можно выдать замуж. А Сьюгред, хоть я и не терпел ее, скажу: была умная, работящая и, главное, богатая невеста. Так все тогда и стали говорить! Все тогда очень много говорили. Один Торстайн молчал. Молчал. Молчал!..
Потом сказал:
— Да, это так. И я нашел бы ей женихов. Мало того. В эти три последних дня я предлагал Сьюгред на выбор этого и этого и этого… — тут он повернулся к дочери и с гневом продолжал: — А что ты мне на все это ответила? Ну! Повтори при всех!
Сьюгред встала и ответила:
— Мне по нраву только Айгаслав, ярл Земли Опадающих Листьев. Я буду ждать его.
— Ждать! — закричал Торстайн. — Да ты в своем уме?!
— Без всякого сомнения.
— А если он не явится?
— Значит, я недостойна его.
— Так, может, ты тогда выйдешь за другого?
— Нет.
— Почему?
— А потому что не желаю.
— Сьюгред! — Торстайн был бел как снег, его всего трясло. — Одумайся! Не то я вот прямо сейчас, при всех…
— Как посчитаешь.
— Так и посчитаю. Так вот! Все слушайте! Я говорю: если я умру, а ты, дочь моя, к тому времени так и найдешь себе жениха, то с того самого дня моей смерти все мои люди становятся свободными. Вы, моя верная дружина, забираете мой корабль и уходите на нем куда пожелаете. А вы, мои рабы, снимаете ошейники, открываете мои сундуки и делите мое добро — всем поровну. А дальше… Дальше я вам уже не указчик, ибо свободные люди сами определяют свою судьбу. Да будет так! — и с этими словами Торстайн обнажил меч и троекратно прикоснулся к нему губами.
