— А как?
— Подумай сам. Когда ярла зовут те, с кем он распрощался навсегда, тогда ему нельзя давать советы. А посему… Помни о Хальдере и помни об отце. И это все, что я могу тебе сказать. Иди!
И я ушел. Вышел из Хижины, шапку надел, бросил Хвакиру кость, прошел мимо Бессмертного Огня. Ярл Верослав и все они ждали меня; стояли молча. Я также молча им кивнул — и мы пошли. Теперь я не запахивал корзно, и всякий, кто хотел, мог видеть ножны Хальдера, а в них — мой меч. Мой меч не полностью скрывался в ножнах. Они, должно быть, думали, что это — некий знак. На самом деле все намного проще: когда я уже достаточно возмужал для того, чтобы отправляться в свой первый поход, Хальдер велел, чтобы мне вместо моего прежнего, отроческого меча, выковали новый — боевой. И в тот же день мы вместе с Хальдером явились в кузницу. Там Хальдер достал свой меч, показал его мастеру и сказал:
— Вот, посмотри внимательно! И сделай моему хозяину меч еще лучше этого. И чтоб он был длинней! Так, Айгаслав?
Я засмущался, но кивнул — да, так.
И мастер сделал мне действительно прекрасный меч, который оказался на целых два вершка длиннее меча Хальдера. Вот отчего теперь получается так, что мой меч не может полностью скрыться в его ножнах. А если кто-то думает иначе, так пусть и думает. И мне ведь тоже есть о чем подумать.
Да вот не думалось! Не думалось, пока я шел по деревянной мостовой, которая на все лады скрипела под моими ногами, не думалось мне и в пыльном дворе, не думалось и на крыльце, застеленном моими самыми дорогими руммалийскими коврами. Не думалось и за столом, когда мы уже сели за него. То есть времени у меня тогда уже почти совсем не оставалось, нужно было срочно что-то придумывать. И потому, когда были наполнены рога, я сразу встал и сказал пока так:
— Пью за храбрых врагов!
Все подхватили:
— За врагов! — и дружно выпили, и сели есть кутью.
А я стоял, молчал, не зная, как мне быть дальше. Белун напутствовал: будь мудр и помни об отце и Хальдере. И, значит, он мне как бы намекал: не обнажай меча на Верослава, не убивай его, а вспоминай. Но что? И это мне поможет ли? Но… Мало ли! Попробую — и буду вспоминать и вспоминать, а чтобы мне никто не помешал, чтобы никто не встрял, я буду говорить и говорить! И… я заговорил:
— Хальдер ушел. Подлый посол помог ему уйти. Но Хальдер счастлив! Белун сказал, что боги белобровых уже встречают Хальдера. А боги там, на севере, за Морем Тьмы, суровы. Там и земля сурова. Там на деревьях листьев нет — одни иголки. И снег там лежит почти что весь год подряд, а море сковано льдом. То есть там почти все время зима, море замерзшее и кораблям нет по нему ходу. Так что, спрашивал я, зимой там не воюют? Воюют, отвечал мне Хальдер, только совсем не так, как летом. Зимой, он говорил, белобровые ходят в поход на собачьих упряжках. Это весьма опасные походы! Ведь там зимой живут без солнца, зимой у них всегда темно и небо в тучах, и не видно звезд. Ушел в поход — и заблудился, не пришел. Потом, уже весной, тебя найдут замерзшего… Зато зимой там можно легко добыть себе любой корабль! Еще по осени, при первых холодах, у них все корабли выносятся на берег, с них снимают мачты, забирают весла. Зимой за кораблями приглядывают только сторожа, а остальные к берегу не ходят. Остальные всю зиму сидят по своим хижинам, плетут сети, кольчуги, вспоминают о битвах, ждут весны. А если заметет, завьюжит, запуржит… И если псы твоей упряжки не собьются с пути, если они учуют дым и след даже тогда, когда за снежной пеленой не видно уже самой ночной тьмы… Тогда ты беспрепятственно подъедешь прямо к сторожам, спрыгнешь с саней и крикнешь: «Хей! Руби!» Вот так! И корабли — твои! И потому, как только Хальдер возмужал и дважды побывал вместе с отцом в походах, на третий раз отец сказал ему: «Довольно, ты уже не мальчик, пора уже тебе и самому думать о собственном пропитании» — и не пустил его на свой корабль. Тогда, оставшись дома, Хальдер купил себе собак, стакнулся с Бьяром и Ольми…
И так я говорил и говорил и говорил! Они молчали, ждали, что же будет дальше. Ярл Верослав, и тот не смел меня перебивать, ибо таков у нас обычай — на тризне, вспоминая об ушедшем, ты можешь говорить, сколько твоей душе угодно. Точнее, не твоей — его, ушедшего, душе. А раз я говорю, не замолкая, то, значит, так угодно Хальдеру. А я уже, конечно же, устал, но замолкать все не решался. И снова говорил и говорил, а сам надеялся, что вспомню то, что надо, и тогда…
Не вспоминалось! Так слушайте же, слушайте! Я продолжал:
— И Хальдер соскочил с саней и крикнул: «Хей! Руби!» И порубили сторожей. Добыча была славная — четыре корабля. Лучшим из них был «Быстроногий Лис», его и запрягли в упряжки. А остальные, думал я, они сожгли. Но Хальдер объяснил, что жечь корабли, даже своих самых злейших врагов, у них нельзя. У них ведь очень мало леса, и потому не то что корабли, но даже простые деревья никогда не жгут, иначе их боги им этого не простят. А для костров у них есть черный жирный камень, и он, кстати, горит намного жарче дров…
Вот что я говорил им тогда. И еще многое другое говорил. Все это истинная правда; так мне Ольми рассказывал, а сам Хальдер никогда не вспоминал ни о себе, ни о других. Только однажды он мне рассказал о том, из-за чего Мирволод выступил на бунт. Но я и без того об этом знал. Зато…
Вот что еще сказал тогда мне Хальдер:
— Когда Мирволод с братьями вбежал в опочивальню твоего отца, ярл Ольдемар уже успел проснуться и даже схватил меч. И, думаю, он мог бы запросто сразить Мирволода, а вместе с ним еще и двух, а то и трех из его братьев. Но остальные все равно бы его убили! А ты и твоя мать были уже убиты — люди Мирволода несли с собой ваши головы. И Ольдемар — вот это настоящий ярл! — встал, поднял меч и дал себя убить.
— Зачем?
— Затем, что умирать с мечом в руке — это совсем не страшно. Удар упал — и ты уже не здесь, а в далекой счастливой стране, и там ты снова ярл и всеми уважаем. А что Мирволод? Как он был убит? С позором. Затравили псами! И что с ним теперь? Теперь он там же, где и твой отец, в недоступной счастливой стране. Но он там — раб! И будет там рабом всегда — пока светит солнце и пока течет вода, стоит земля и пылает Бессмертный Огонь. Вот так, мой господин! Запомни: порой лучше уйти, чем победить врага, зато потом опять прийти и отомстить, но так, что даже небу станет жарко! Или другой придет вместо тебя — но это уже как бы и не важно! А важно… Сам потом поймешь, что важно!
И я…
Я замолчал на полуслове. Хей! Хей! Я наконец-то вспомнил, да! Как и напутствовал Белун, я вспомнил и отца, и Хальдера, и понял, как мне быть! Хальдер зовет меня — и я уйду к нему, чтобы потом опять прийти сюда и посчитаться с ними всеми. Конечно, я могу прямо сейчас сразиться с Верославом и одолеть его. Но и меня убьют. И так получится, что я уйду с мечом и Верослав с мечом. И тогда в той дальней и неведомой стране он, как и я, будет всегда…
Нет, это не годится! И лучше я пока повременю, зато потом… Вот именно! И я сказал:
— Вот все, что мне хотелось вспомнить! — и сел.
Сидел, молчал. И все они теперь молчали. А за окном уже стемнело. Вот как я долго говорил! Во рту все пересохло, очень хотелось пить. Я сделал знак…
И сразу Верослав по-хозяйски велел:
— Налить ему! И всем налить!
Он думал, что я встану и скажу: «Как ты смеешь говорить такое?! Я старший здесь, я здесь распоряжаюсь, я…» Но я молчал.
Налили мне, налили всем. И снова Верослав, желая разъярить меня, насмешливо спросил:
— Позволишь мне сказать?
Я не ответил, лишь кивнул — да, позволяю. Тогда он встал и начал так:
— Хальдер ушел. И это хорошо — когда уходят старые, тогда приходят молодые. Так и в лесу. Там, правда, не уходят — падают. Там, значит, так: стоял, стоял старик, всех заслонял, а после р-раз! — упал. И солнце достается молодым, они быстрей растут. А если старые долго стоят и падать не желают, то их приходится рубить. Так мы и делаем. И снова солнце достается молодым, которые до той поры чахли в тени от старости. Вчера старик упал. Теперь все солнце, весь почет, вся власть — нам, молодым. И это справедливо. Так выпьем же за стариков, которые упали!
