За день до окончательного переезда соседка, двадцатилетняя студентка-художница по имени Дебби Рескот появилась на пороге с шестью огромными шоколадными пирожными, которые только что испекла.

– У меня в Спокане осталась маленькая сестра, так она ест эти пирожные быстрее, чем я успеваю их выпекать. И я подумала, что вашей дочери они, наверное, тоже понравятся.

Карен рассмеялась и поблагодарила.

– Мне кажется, вы с Элизабет станете хорошими друзьями.

Дебби, симпатичная голубоглазая блондинка с длинными кудрявыми волосами, обладающая тонким художественным вкусом, прошлась по гостиной и заглянула в бледно-розовую спальню Элизабет.

– Вашей дочери наверняка понравится.

«Боже, как я надеюсь на это! – горячо взмолилась про себя Карен. – Как надеюсь!»

Они переехали утром двадцать первого сентября. Стоял великолепный солнечный день.

– Ну, как тебе? – спросила она дочь, поставив чемодан на пол.

Элизабет прошла до середины гостиной, медленно окидывая взглядом потертый ковер, обеденный уголок, в котором едва умещались стол и самая необходимая посуда, коричневый вельветовый диван и стул, которые Карен купила на распродаже в подвале их дома.

– Это и есть квартира? – спросила дочь.

Карен закрыла дверь и сделала вид, что не заметила разочарования Элизабет и ее мрачного взгляда. Всю последнюю неделю она держалась угрюмо и замкнуто, но мать понимала, что девочке трудно смириться с такими переменами в жизни, и поклялась себе быть терпеливой.

– Это, конечно, не дворец, – весело сказала она, – но я покрасила все в твои любимые цвета, а наша соседка такая симпатичная. И согласна посидеть с тобой, когда будет нужно.

– Мне не нравится вся квартира! Она ужасная, темная. И в ней плохо пахнет.

– Ее просто нужно проветрить и немного обжить.

Элизабет продолжала стоять посреди комнаты, сложив на груди руки и стиснув зубы.

– Я не хочу здесь жить. Я хочу домой. Хочу вернуться в Хэддонфилд.

– Элизабет, ну будь умницей. Я же объяснила, дорогая, почему мы не можем вернуться. Мне очень жаль, что тебе не понравилась квартира. Я и сама от нее не в восторге, но это лучшее, что я смогла найти.

В три часа того же дня Карен записала дочь в школу и загрузила холодильник. Поскольку это был их первый вечер в новом доме, она решила немного покутить: приготовила гамбургеры и картошку фри. А с завтрашнего утра начнет экономию.

Карен уже чувствовала какое-то новое возбуждение. Работать в Нью-Йорке – мечта всей ее жизни, и вот теперь эта заветная мечта была близка к осуществлению.

В середине ночи Карен почувствовала, что дочка пришла к ней на диван.

– Я не могу заснуть, – жалобно сказала Элизабет, дергая ее подушку.

Карен подвинулась, давая ей место, и крепко обняла.

– Ничего страшного, малыш. Я тоже не могу.

После двух недель бесед и прослушиваний Карен чувствовала себя совершенно измученной, но мужества не потеряла, хотя и начала понимать, почему так часто слышала от актеров, что в их профессии мало привлекательного. Она обошла почти все театры Манхэттена, Сохо и Вилидж в поисках хоть какой-нибудь должности, где бы чувствовала себя на своем месте. Но, к великому разочарованию, в театрах либо никто не требовался, либо предлагались такие ничтожные деньги, что ей пришлось бы трудиться на трех таких работах, лишь бы как-то свести концы с концами.

Карен решила сменить тактику, прекрасно понимая, что ей необходимо освежить, восстановить свои актерские навыки. Поэтому она нанялась на неполный рабочий день официанткой в бистро «У Мирры», шумный французский ресторанчик, посещаемый по большей части безработными артистами. Заработав немного денег, Карен поступила в класс актерского мастерства к очень известной в прошлом венгерской актрисе. Ее рекомендовали завсегдатаи бистро.

– Она женщина прямолинейная, – сказала ей напарница-официантка. – Может и не принять. Но если тебе повезет и ты ей понравишься, она будет поддерживать тебя изо всех сил. – Колин, мать двоих малышей, добавила: – Да смотри, не показывай ей свою Элизабет, венгерка не любит детей.

Петралин Колини или Петри, как все ее называли, жила в отреставрированном особняке на Лексингтон-авеню. Ее квартира на первом этаже была необыкновенно уютной.

После долгой беседы, в ходе которой пожилая актриса подробно расспросила об образовании, опыте работы и о целях, приведших Карен к ней, Петри согласилась записать ее в группу повышенного уровня, которую только что набрала. Занятия проходили по вторникам и четвергам во второй половине дня.

– Первое, что вы должны запомнить, – сказала Петри пяти ученикам своего элитного класса, – главный ваш учитель – это жизнь. Мы все знаем, что такое боль, радость, любовь, надежда и страх. А некоторые из нас, возможно, испытывают такие страстные желания, что могли бы и украсть, а может, даже и убить. В ближайшие недели будем учиться передавать эти чувства так, чтобы нам поверили. Мы будем черпать вдохновение из собственного опыта и будем делиться своими знаниями друг с другом. Потому что представление на сцене – это прежде всего взаимодействие актеров друг с другом.

Петри говорила это низким завораживающим голосом с венгерским акцентом и ходила по гостиной, выразительно жестикулируя, когда хотела что-то особенно доходчиво объяснить. Карен была восхищена энергией этой женщины, силой, которую она излучала, и возбуждением, которое вызывала.

В свои пятьдесят шесть лет это была высокая гибкая женщина с густой копной ярко-рыжих волос, уложенных на затылке в изящный пучок, тонкими чертами лица и живыми синими глазами. Ее одежда, которую она носила с непередаваемым достоинством, была элегантной и дорогой. Где бы Петри ни появилась, она вызывала неизменный шепот восхищения, даже в своем уже далеко не юном возрасте.

Карен за первые же два часа узнала больше, чем за целый семестр в университете, и чувствовала, что отрабатывает свою смену в ресторанчике с какой-то новой энергией, с нетерпением ожидая по вторникам и четвергам двух часов пополудни. Она вполне могла сказать, что Петри ею довольна. С каждым занятием голос у старой актрисы все больше теплел, когда она здоровалась с Карен, и Петри часто оставляла ее одну, чтобы пройти еще раз какую-нибудь сцену. И очень скоро, когда талант Карен раскрылся во всем своем многообразии, Петри стала ей другом и учителем, откровенно продвигая и поддерживая ее больше, чем других своих учеников.

– У тебя есть силы, которые ты еще и не пыталась использовать, – говорила она. – Верь в себя, Карен! И не будь такой нетерпеливой.

За неделю до Дня всех святых Карен услышала у себя в бистро, что в Гринвич-Вилидж открывается театр «Аркадия» и устраиваются собеседования для актеров на роли в новой пьесе.

Маленький театр, рассчитанный не более чем на шестьдесят мест, был зажат между гаражом и таверной. Стив Ганнер, исполняющий обязанности главного режиссера, оказался молодым человеком лет двадцати пяти с грязными светлыми волосами, свисающими на плечи, и бородой, явно нуждающимися в парикмахере.

– Не будем терять времени, – сказал он, складывая на груди руки и окидывая ее долгим оценивающим взглядом. – Мне нужна талантливая актриса на роль Дездемоны, вторую главную роль в моей новой пьесе «Небесные видения». Речь в ней идет об умершем человеке, которому дана возможность вернуться на землю, вернее, герой думает, что ему предоставлена такая возможность. Когда он в своем воображении возвращается, то видит, что мир, в котором когда-то жил, уже не тот.

– Спектакль будет идти по вторникам, пятницам и субботам с девяти вечера, а в воскресенье – в два часа дня, – продолжал Ганнер. – До тех пор, пока будем собирать полный зал. Платить много я не смогу. Каждый будет получать какой-то процент от выручки, примерно пятьдесят – шестьдесят долларов в неделю. – Он снова посмотрел на листок с ее данными. – Но поскольку у вас есть опыт режиссерской работы, вы можете заработать еще немного баксов, если будете заботиться о текстах, присматривать за реквизитом, костюмами и все такое, то есть делать то, чем вы уже занимались, но в меньшем масштабе.