Луиза оглянулась. Это бежал Томас.

– Я сейчас позвонил в конюшню, мэм. Мистер Прэгер выехал на прогулку раньше, но…

– Что, Томас, что?

– Лошадь мисс Джеми тоже исчезла, мэм. Дасти ничего не может понять. Он хорошо видел, что мистер Прэгер выехал один.

Луиза облегченно вздохнула. Слава Богу, с Джеми все в порядке. Она, наверное, услышала, что отец ушел в конюшню, и решила пойти за ним. Девочка такая эмоциональная, порывистая!

– Вы сказали Дасти поехать за ними? – спросила хозяйка голосом, охрипшим после отчаянных поисков дочери.

– Да, мэм. Он как раз сейчас поехал.

Луиза увидела их у конюшни.

Дасти уже спешился и бежал к стойлам, громко выкрикивая какие-то непонятные, бессвязные приказания. Белое лицо Макса было перекошено от боли и горя. На его руках лежало маленькое обмякшее, безжизненное тело.

Луиза в ужасе попыталась двинуться с места, но почувствовала, что ноги не слушаются. Она открыла рот, но не смогла произнести ни звука. Все вокруг стало расплываться и исчезать. По телу разлился холод, хотя стоял теплый летний вечер. И вдруг земля разверзлась под ее ногами. Со слабым стоном, скорее похожим на недоуменное восклицание, чем на крик боли, Луиза упала, словно подкошенная.

Врачи сказали, что Джеми осталось жить всего несколько часов. Но она боролась за жизнь девять дней. Ее истерзанное тело лежало на стерильной белой постели, голова была забинтована, глаза закрыты.

На четвертый день она впала в кому, и ее подключили к системе «сердце – легкие». Если Луиза не сидела у постели дочери, то проводила время в больничной часовне, склонив голову в молчаливой молитве. Макс почти все время просиживал в маленькой комнатке рядом с отделением реанимации, пил холодный безвкусный кофе, бессмысленно уставясь взглядом в пол. Лишь изредка он присоединялся к жене.

Когда у Джеми начались конвульсии и система жизнеобеспечения подала сигнал тревоги, Макс кинулся в палату. Он услышал рядом отрывистое, хриплое дыхание жены и, обняв ее за хрупкие плечи, крепко прижал к себе. Система контроля перестала подавать резкие, короткие сигналы и перешла на жуткий, непрерывный свист. Врачи отступили на несколько шагов, молча пропуская вперед отца и мать.

Максу и двум сиделкам понадобилось не меньше десяти минут, чтобы оторвать Луизу от постели дочери.

Через два дня после того, как Карен разрешила Джеку поговорить с Максом Прэгером о «Королевской сцене», дом в викторианском стиле на Проспект-авеню был выставлен на продажу. Джек так и не повидал бизнесмена. После несчастного случая его дочь попала в больницу, и Прэгеры никого, кроме близких родственников, не принимали. Даже в газетах не было никаких сведений о состоянии здоровья девочки или о том, сколько она пробудет в больнице.

– Попробую добраться до него через несколько дней, – сказал Джек, когда Карен у себя на кухне отмечала в «Курьер пост» объявления в разделе «Требуется помощь». Она уже обзвонила все театры Нью-Джерси и Филадельфии, но ничего не нашла, несмотря на свой бесспорно высокий профессионализм и прекрасные связи.

Попытки Брайена обеспечить семейный бюджет, похоже, не пошли дальше оформления пособия по безработице. С тех пор как Карен объявила мужу, что вынуждена закрыть театр, они с Брайеном перестали разговаривать, если не считать нескольких ничего не значащих фраз за ужином, которые произносились ради Элизабет.

Вот, требуется официантка «У Розы». Вздохнув, Карен подчеркнула объявление. Знакомое место – заведение чистое, хорошо налаженное, а главное – всегда много посетителей.

На следующей неделе они услышали, что дочь Макса Прэгера умерла. И вся ненависть, которую Карен питала к этому человеку, мгновенно исчезла. Какие бы неприятности миллионер ей ни причинил, он не заслуживал такого наказания. Потерять ребенка – это самое страшное.

Джек хотел позвонить позже, после похорон, но Карен остановила его:

– Оставь все как есть. Теперь ему не до нас.

После похорон маленькая процессия последовала за Прэгерами в их дом, где прислуга приготовила поджаренный хлеб и бутерброды, к которым никто и не притронулся.

Луиза, сохранявшая удивительное спокойствие со дня смерти дочери, ходила по огромной, залитой ярким солнечным светом гостиной и как заботливая, внимательная хозяйка перекидывалась словом то с одним, то с другим из присутствующих. Макс молча смотрел на жену, ожидая, что она может сорваться в любую минуту. Когда проводили последнего гостя до дверей, он обнял Луизу за плечи и хотел увести в дом. Но вдруг она оттолкнула его с такой силой, которой трудно было ожидать от хрупкой женщины, и подняла руки, словно обороняясь от нападения.

– Не… прикасайся… ко мне. Не смей прикасаться ко мне мерзкими руками убийцы!

– Луиза…

Огромные темные глаза с расширенными зрачками горели откровенной ненавистью, и на какое-то мгновение Максу показалось, что жена сошла с ума.

– Ты убил ее! – выкрикнула она, брызнув слюной. – Ты убил Джеми, да, да! Это так же верно, как если бы ты сам сбросил ее с этой проклятой лошади!

– Луиза, перестань! – умолял Макс.

– Что? И ты еще смеешь оправдываться?

– Я ни в чем не виноват. И никто не виноват. Произошел несчастный случай.

– Нет, ты виноват, виноват! И не забывай об этом! – Голос Луизы дрожал от ярости. – Если бы ты больше бывал с нами, а не мотался по всему свету… если бы ты помогал ей выполнять правила, а не поощрял ее нарушать их… если бы ты был настоящим отцом и настоящим мужем, то ничего бы…

Ее голос сорвался, и она закрыла глаза, пытаясь избавиться от видения, которое преследовало их обоих все эти дни. Луизу трясло как в лихорадке, она издала вопль страдания и отчаяния и, сжав кулаки, стала бить его в грудь.

– Чудовище! Убийца! Ублюдок!

Макс в ужасе отшатнулся, по его щекам катились слезы. Луиза продолжала размахивать кулачками, и тогда он прижал ее к себе и держал так, пока несчастная женщина не затихла.

Карен была принята в закусочную «У Розы». При полном отсутствии опыта она, со своей приветливой манерой и привычкой все делать быстро и аккуратно, сразу понравилась хозяевам и завоевала их доверие. Работа была тяжелая, зато она получала щедрые чаевые, а кроме того, Роза давала своим официанткам домой столько всякой еды, что хватило бы на взвод солдат.

Непривычный трудовой день Карен сначала внес некоторую сумятицу в семейное расписание Маерсонов, но благодаря Элизабет, которая почти без всяких уговоров взяла на себя часть домашних дел, жизнь вскоре вошла в обычное русло, и у них даже появилось время иногда посидеть вместе.

Угрюмый Брайен провожал жену до дверей закусочной – единственный его вклад в домашние обязанности – и на весь день оставался в таверне с двумя такими же безработными. Это времяпрепровождение окончательно отбивало у него всякое желание искать новое место и только усиливало тоску.

Охотников купить дом, как назло, не находилось. Никто даже не приходил посмотреть. Брокер, занимающийся недвижимостью, сказал, что, если они хотят продать дом до зимы, им придется снизить цену.

– Я согласился продать дом, – закричал муж как-то прямо в лицо смущенному брокеру, – а не подарить его!

Брайен посмотрел на Карен, и она была потрясена злостью и ненавистью в его взгляде. Впервые после свадьбы у Карен появилось ощущение, что она живет с совершенно незнакомым ей человеком.

Он почти месяц ничего не знал о столкновении между женой и Максом Прэгером. Вечером двенадцатого июля, когда Карен готовила ужин, а дочь внизу смотрела телевизор, Брайен с синюшно-серым лицом ворвался в кухню, распространяя вокруг себя запах алкоголя.

Карен бросилась закрывать дверь в столовую, чтобы Элизабет их не услышала.

– Брайен, ради Бога, что с тобой?

– Ах ты, шлюха, – выдавил он, едва ворочая языком. – Грязная, продажная шлюха!