Доставленные в Вильно крамольные листки от ректора проследовали в следственную комиссию. Новосильцев тотчас же отрядил в Крожи членов комиссии Байкова и Ботвинко. В пути они перехватили письмо, которое один из служащих университета послал в Крожи к учителю Гурчину с предупреждением о едущих в Крожи следователях.

В Крожах Банков и Ботвинко принялись за дело с рвением. Им удалось дознаться, что «подметные письма» составлены и разбросаны учениками шестого класса Янчевским, Виткевичем, Сухоцким. Приведенные на допрос юноши не сумели скрыть от изощренных следователей, что состоят в тайном обществе «Черных братьев» и что «подметные письма» писаны Виткевичем.

Не тратя больше времени, следователи посадили в кибитки арестованных и отправились в Вильно.

Внимательно прочтя обращение к юношеству и письмо Девяте, Новосильцев вызвал к себе их автора.

Когда Виткевич был введен в кабинет, Новосильцев сказал ему на дурном польском языке:

— Я плохо знаю ваш язык, вы не знаете нашего?

— Будем говорить по-английски, — прервал его Виткевич. — Вы его знаете лучше меня!

— А вы тоже владеете языком Шекспира?

— И Байрона!

— Отлично! Английская речь точна и отчетлива, и мы, смею полагать, договоримся… Садитесь! Итак, вы призываете тень корсиканца, чтобы она воодушевила ваших соотечественников. Какое, однако же, трагическое заблуждение! Наполеон был злейшим врагом Польши. «Польша — труп, — говорил он. — Она не должна получить самостоятельного существования, я извлеку оттуда солдат, офицеров, продовольствие, фураж». И он обобрал ваше отечество до нитки, этот великий человек, вверг его в пучину бедствия. Вы не согласны?

Виткевич, сидевший прямо, со скрещенными на груди руками, с крепко сжатым ртом, смотрел в упор на пятидесятилетнего человека, плотного, неуклюжего, с красным лицом и сизым носом картофелевидной формы, с серыми, косыми, бегающими во все стороны глазами, с торчащими изо рта остатками зубов.

Услышав обращенный к нему вопрос, Ян сделал почти неприметное отрицательное движение головой и не промолвил ни слова.

— Вы не согласны. Наполеон дал Польше имя «герцогства Варшавского», и польские депутаты сказали, что это оскорбительно для польского народа. Наполеон прикрикнул на них, что дает много больше того, на что поляки могут рассчитывать. Ему не Польша нужна была, плевать ему было на нее. Ему нужен был трамплин для скачка на восток, и поляки сгоряча подставили ему свою спину….

Виткевич упрямо молчал. Новосильцев начинал раздражаться.

— Или вот еще вы написали: Иосиф, князь Понятовский… Какое заблуждение счесть национальным героем этого жалкого комедианта, этого бездарного генерала и никудышного политика.

— Вы негодяй, — сказал очень тихо, почти не разжимая зубов, Виткевич. — Вы не смеете оскорблять память последнего рыцаря Польши.

Новосильцев саркастически улыбнулся: входило в его расчеты заставить юношу потерять самообладание.

— Напрасно вы пытаетесь оскорбить меня, — сказал он дружелюбно. — Я много старше вас, и слова юнца не могут меня задеть. А вот вас мне искренне жаль! Ну что, в самом деле, вы тут нагородили?

Новосильцев взял со стола переписанное в его канцелярии на превосходной бумаге каллиграфическим почерком «обращение к юношеству».

— «Пожертвуем собой для завоевания свободы…» Очень красивые слова. А дела? Что вы можете сделать, вы — горстка юнцов? Благодарите бога, что ваши безумные замыслы остановлены в самом их начале, а не то и вас постигла бы участь Риего. Или вы хотите залить Польшу кровью, как залита Испания, погубить тысячи и тысячи обманутых громкими фразами юношей, толкнуть в пропасть вашу отчизну? Отвечайте же, если вы честный человек!

— Греция, — сказал Виткевич, в упор глядя на Новосильцева. И повторил с силой: — Греция!

— Греция… Греция прельщает вас, безумцы. Греция — узел, в котором сплелись противоположные интересы главенствующих держав европейских: России, Англии, Австрии — и столкновение их образовывает вокруг Греции как бы заколдованный круг, в коем греков допускают безумствовать.

Виткевич вскочил со стула, порывисто шагнул к огромному столу и заговорил страстно:

— У Польши есть истинный друг — это польский народ. Мы плоть от плоти, кровь от крови славных отцов и дедов наших, мы держим в своих руках будущее отчизны нашей. Да, мы, поляки, хотим, чтобы белый польский орел расправил вольные крылья свои.

Новосильцев отпрянул от Виткевича, схватил со стола колокольчик, резко взмахнул им. Два солдата мгновенно возникли в распахнувшейся позади стола двери.

— Попался, голубчик, вывел я тебя на чистую воду! — грубо крикнул Новосильцев. — Взять его и отвести в каземат! Тебя будут судить военным судом, как бунтовщика и изменника, и ты попомнишь, как оскорблять меня!

Кровь отхлынула от лица Виткевича. Дюжие солдаты схватили его с обеих сторон, поволокли к двери.

— Смерть тиранам! — крикнул он. — Да живет Польша!

Военно-судная комиссия во главе с генералом бароном Розеном приговорила Янчевского как учредителя и председателя «Черных брать-ев» к заключению в крепости на десять лет, затем к ссылке в солдаты без права выслуги. Виткевич и остальные «черные братья» присуждены были к лишению дворянского звания и сдаче в солдаты на Оренбургскую линию без права выслуги.

11 марта 1824 года великий князь Константин утвердил приговор, а в апреле Ян Виткевич, по личному распоряжению Новосильцева закованный в кандалы, отправлен был из Вильно в дальний путь в Оренбург.

Восемнадцатилетний Ян Виткевич очутился в Орске. А двадцатилетний Александр Бернс в это время находился за четыре тысячи километров от Орска, в пограничном с Индией княжестве Катч.

Но если для Виткевича, солдата без выслуги в Орском гарнизонном батальоне, будущее было покрыто беспросветным мраком, то перед двадцатилетним лейтенантом Бернсом открывалась карьера, о которой он мечтал с первых дней пребывания в Индии.

И ни тот, ни другой и думать не могли, что через тринадцать лет их пути скрестятся в Кабуле…

Принимая назначение адъютантом, Бернс честно признался полковнику Кемпбеллу, что хотя его помыслы направлены в другую сторону, однако ни один здравомыслящий человек не откажется от должности, оплачиваемой 60 фунтами в месяц.

Бернс добросовестно выполнял свои обязанности и в штабе полка, и в офицерском собрании за общим столом, где он должен был поддерживать традиционный порядок строгой респектабельности и наблюдать за поддержанием такой пышности, какая невозможна была даже в знаменитом Атендеум-клубе, где коротал свое время сам герцог Веллингтон… А свободное время Бернс посвящал занятиям языком, географией, историей сопредельных с Индией стран.

Его нетерпеливый, импульсивный, романтический характер влек его к полным приключений и опасностей странствиям по неизвестным землям. Но путешествия бывают разные: с научными целями, для изучения природы и народов, деловые, коммерческие и — самые интересные — странствия с политическими целями. Вступать в сношения с государями и вождями восточных стран, заключать договоры, распространять и упрочивать влияние Англии и тем самым увеличивать ее могущество и славу — вот что влекло скромного адъютанта скромного пехотного полка в Бомбее.

Своему имени Александр не мог не придавать особого значения, находясь так близко от тех стран, которые прошел великий завоеватель древности Александр Македонский — Искандер, или Искандер Зулькарнайн, как его называют на Востоке.

Бернс читал и перечитывал древних историков. По картам он следовал за своим героем… Вот македонянин, покорив Ассирию и Вавилонию, движется дальше на Восток, завоевывает Парфию, спускается к югу, захватывает нынешний Афганистан, подчиняет себе Согдиану, А потом взоры завоевателя обращаются к Индии — к заветной его цели. И вот он переваливает через Гиндукуш, переходит Инд и вступает в Пятиречье — Пенджаб, чтобы отсюда двинуться к Гангу… Увы! Тут усталость войск, их недовольство заставляют Александра повернуть назад…