Зеваки сопровождали Виткевича, Абдул Керима и казаков до дома, стоявшего в большом саду, окруженном высоким дувалом.

В саду под навесом, столбы которого были увиты виноградными лозами, на коврах было приготовлено угощение.

Подав гостю медный кумган для омовения рук, Абдул Керим затем усадил Виткевича на почетное место, а рядом с ним расселись пять человек, — как объяснил хозяин, его друзья и домочадцы. Среди них Виткевич узнал Балты Кули-бека, эмирского посланца, пятью годами ранее приезжавшего в Оренбург.

Фрукты, сласти, овощи были великолепны, сок гранатов и зеленый чай помогали одолевать пахучий острый плов. Крепких напитков, разумеется, не было. Но хозяин намекнул, что для гостя разрешается нарушить запрет корана. Однако Виткевич отклонил его предложение, чем, он заметил, немало были огорчены остальные участники пиршества…

Никаких деловых и политических разговоров никто из бухарцев не затевал, а Виткевич и подавно не касался таких тем.

Когда спустя часа три угощение пришло к концу, Абдул Керим словно невзначай сказал, что кушбеги Хаким-бек будет рад видеть у себя знатного гостя из России.

Оставшись, наконец, в отведенной ему комнате, Виткевич мысленно обозрел впечатления первого дня в священной Бухаре.

«Пестро, шумно, грязно и очень-очень сложно!» — так подвел он итог и заснул крепким сном впервые за пятьдесят пять дней под крышей, а не под открытым небом.

На другой день Виткевич в сопровождении казачьего эскорта верхом направился к кушбеги. Первый сановник Бухары жил, как и его повелитель, в Арке-цитадели, возвышающейся на главной площади города — Регистане.

О Регистане и Арке Виткевич незадолго до отправления в Бухару уже читал в древней рукописи, но вот, что. он увидел:

«Регистан в нашем смысле едва ли может назваться площадью: это — неровное, нечистое место, застроенное лачужками и лавками, заваленное сором и грязью, изрытое какими-то канавами, рытвинами и пробоинами, бугристое, ямистое, так что иногда с трудом только можно пробраться по ней по узким тропинкам. С одной стороны Регистана на искусственном холме, в древности насыпанном людьми, высотой в 10–13 метров, поднимается крепость, внутри которой стоит „Арк“ — дворец эмира. Он представляет сбор лачужек, небольшой мечети, навесов и полуразвалившихся конюшен. Вход во дворец запирается двойными воротами. Одни изнутри, другие снаружи. В заломах входа сидят сторожа — караульные в изорванных халатах. Оружие их — ружье гекан, сабля — подле. Во дворце под навесом лежат двенадцать пушек и две мортиры; тут же посиживают и невольники ханские. Наружная отделка ханского жилья ничем не отличается от глиняных мазанок прочих жителей. Внутренность, говорят, отделана немного почище, т. е. выбелена. Один покой обит русским ситцем, а потолок расписан красками. Жилище кушбеги разваливается, оно в самом плохом состоянии».

Так Виткевич описывал Регистан и Арк, вернувшись в Оренбург.

Кушбеги принял Виткевича очень приветливо, пожал его руку двумя руками, усадил с собой рядом на ковре, расспросил, как положено, о здоровье царя, оренбургского губернатора, самого Виткевича.

Виткевич ответил вопросами о здравии эмира Нассыр-Уллы и самого кушбеги.

«Кушбеги Хаким-бей, — писал Виткевич, — косой старик, человек пронырливый, крайне корыстный и в самом деле богат — богаче всех бухарцев и самого хана. Ни одного дела не допускает он до хана и делает совершенно что хочет, хан уже не в силах ему противостоять». Виткевич, за время пребывания в Бухаре — немногим более месяца, — очевидно, не разобрался до конца в сути отношений эмира и кушбеги. Безраздельное влияние Хаким-бека в то время уже начало клониться к. упадку. Его вытеснял беглый афганец Абдул Самед-хан, и в 1840 году, когда в Бухару прибыла русская миссия во главе с Бутениным, Хаким-бека уже не было в живых. Об этом периоде Генс, со слов бухарских купцов, записал:

«Бухарцы недовольны эмиром своим и управлением его. Визиря в Бухарин нет, дела делаются кем-нибудь и как-нибудь. Эмир сам о делах не думает, предался совершенно сладострастию и занимается только женщинами и мальчиками…»

Первая беседа Виткевича с кушбеги велась за дастарханом. Виткевич объяснил цель своего приезда. Торговля российская с Бухарой обильна и выгодна обеим странам — России и Бухаре. Купцы бухарские посещают ярмарку в Нижнем Новгороде, бывают и в Москве и повсюду встречают радушный прием и никогда не терпят обиды.

Кушбеги слушал внимательно и выказывал знаки согласия.

Купцы российские также не жалуются на обращение в Бухаре.

Кушбеги одобрительно покивал головой.

Но злые осы жалят гостя, не спрашивая разрешения у хозяина, к которому гость направляется. Тогда хороший хозяин убивает ос и разоряет осиное гнездо. Так и хивинцы: нападают на караваны, разоряют и грабят их, причиняя убытки и бухарцам, и русским.

Долготерпению государя российского приходит конец, так как неистовства хивинские превзошли всякую меру. Так караван, с которым следовал Виткевич, хивинцы готовились разграбить и подослали под видом проводника некоего туркмена, давно состоящего на примете в Оренбурге как соглядатай и разбойник.

Кушбеги выразил на своем лице ужас и негодование…

— Надо положить конец разбойничеству хивинцев, — продолжал Виткевич. — У государя нашего достаточно силы, чтобы справиться с осиным гнездом в Ургенче. Но, всегда памятуя об узах приязни и дружбы, связывающих Россию с Бухарой, государь наш в своей неизреченной мудрости и благости желает, чтобы, от этого была польза и Бухаре…

Виткевич умолк. Молчал и кушбеги, выжидательно глядя на гостя: не скажет ли он яснее, чего ждут от Бухары, каких действий и поступков?

А Виткевич, выдержав приличествующую тонкому восточному этикету паузу, спросил, знает ли кушбеги, что инглиз Сикиндер Бернс, побывавший в Бухаре, написал о ней книгу.

Кушбеги уже слышал об этом от Абдул Керима. Тогда Виткевнч достал книгу и показал ее Хаким-беку.

— Тут написано, достопочтенный кушбеги, что инглизам следует прибрать к своим рукам Бухару, ибо она — страна обильная и богатая. Инглиз исчислил все доходы светлейшего эмира, подсчитал всех его солдат, чтобы знать, что можно захватить в Бухаре и как этого добиться…

Кушбеги изобразил на лице еще больший ужас и большее негодование, но ничего не сказал.

— Слышали ли вы, достопочтенный Хаким-бек, — снова заговорил Виткевич, — что когда паша египетский угрожал султану, намереваясь убить его и самому стать халифом, султан обратился за помощью к царю нашему. И достаточно было кораблям российским бросить якоря в Босфоре, как мятежный паша смирился и оставил свои гнусные замыслы.

Кушбеги сказал, что слухи о помощи, оказанной султану, доходили до Бухары, но ничего верного он, кушбеги, доселе и не знал. И не очень верил, что всемогущий султан, тень бога на земле, которому подвластны все государи мира, просил помощи у русского царя. А теперь, просвещенный своим высокоученым гостем, он, кушбеги, видит, сколь могуществен великий государь России, и о том незамедлительно доложит своему повелителю Багадур-хану, да продлит аллах его дни до ста двадцати лет.

На этом первая дипломатическая беседа Виткевича с кушбеги и закончилась.