«Калькуттский курьер» в начале июля 1831 года опубликовал большую статью Артура Конноли «Сухопутное вторжение в Индию».

Статья Конноли внимательно читалась в Пограничной комиссии, и Яна Виткевича возмутила в ней смесь лицемерия и цинизма: народы и страны открыто трактовались как пешки в британской игре, и на эти циничные расчеты набрасывался покров фраз о «свободе», «могуществе», «единстве» народов, обеспечиваемых Англией.

Особенно заинтересовало Виткевича все сказанное в статье об Афганистане. Конноли полагал, что Россия может пообещать изгнанной династии Саддозаев свою помощь в восстановлении ее власти и тем подчинить Афганистан своему влиянию.

За этой мыслью английского разведчика Ян угадывал её политическое продолжение: решимость Англии повести борьбу против властителя Кабула Дост Мухаммеда, как наиболее сильной фигуры среди афганцев.

Но, конечно, не эта афганская часть статьи привлекла наибольшее внимание Генса и Сухтелена. Хива — вот был фокус, в котором скрещивались главные направления российской политики в Центральной Азии. Так полагали и в Петербурге. Директор Азиатского департамента Родофиникин торопил Сухтелена с представлением записки о мерах для приведения Хивы к покорности.

Рассуждения Конноли о трудности такого предприятия подлили, так сказать, масла в огонь.

— Правительство английское устремляет свои взоры на Хиву — и потому именно, что хочет упредить нас и утвердить в Хиве свое влияние во вред интересам российским во всей области от Сыра до Аму. Из Хивы подстрекаются волнения в Малой орде, а за этим стоят господа вроде Конноли и золото Ост-Индской компании. И разве хан хивинский был бы так дерзок, ежели бы не чувствовал поддержки британской!

Так говорил Генс Виткевичу, приказывая быстрее закончить составление материалов для записки Сухтелена об экспедиции в Хиву.

Этому разговору в кабинете председателя Пограничной комиссии предшествовала беседа в доме военного губернатора.

Федор Родионович Пичугин, первостатейный московский купец, Федор Осипович (он же Кедралий Юсупович) Измайлов, астраханский татарин, компаньон богатейшего московского негоцианта, откупщика, золотопромышленника Голубова, и оренбургский купец первой гильдии Фома Гордеевич Деев попросили у Сухтелена свидания для чрезвычайно важной беседы.

Собеседники собрались в просторном кабинете, за расположенным у боковой стены круглым столиком, на котором сервирован чай со сладостями, фруктами и ромом…

Сухтелен внимательно слушает Пичугина, который говорит горячо, но степенно, слегка окая, что выдает его происхождение с верховьев Волги.

— Вот так и выходит, ваше сиятельство, что уповать нам, российской земли коммерсантам, кроме бога, надлежит на отца нашего и повелителя царя-батюшку. Промышленность и торговля наши расти могут только при совершенном с их пути устранении иноземного совместничества да при рынках, на коих произведения их находят обеспеченный сбыт. Рынки сии — тут они…

Пичугин показал на окно, обращенное к восходу солнца.

— Тут, ваше сиятельство, искони торговали деды и прадеды наши с Бухарией, Коканом, Яркентом. И далее доходили до Кабула, шли в Индию товары российского производства. Я, ваше сиятельство, один только, не далее, как двенадцать лет назад, отправил отсюда и из Оренбурга товаров наших на сто с лишком тысяч да привез из Бухары товаров тамошних и индийских на полсотни тысяч. Да вот он, — Пичугин указал на Измайлова, — торг имел на сто и более тысяч, и он, — Пичугин коснулся руки сидевшего рядом Деева, — с зимним караваном слал по триста вьюков верблюжьих и поболе. А теперь что же? Теперь наш оборот от года к году упадает. Я едва-едва на полсотни тысяч в год делаю, а вот Фома Гордеевич и того меньше. Англичанин жмет, ваше сиятельство! Поверите ли, нигде нет от него убежища.

— Зло, ваше сиятельство, в указе, коим в 1830 году разрешено было свободно вывозить золотую, серебряную и платиновую монету нашего чекана, — сказал с небольшим акцентом Измайлов. — Купцы азиатские, распродав у нас свои товары, наших не берут, а увозят с собою деньги и на них покупают в Индии товары британские и везут их затем в Бухарию, Ташкент — на исконные наши рынки.

— Мы близки и к самой Индии, не только к Бухарин. А вот что, ваше сиятельство: нет у нас духа компанейского, как у этих мистеров и сэров… Был я в Лондоне о прошлом годе по делам торговым. Знакомец мой Джексон сводил меня в Индиа-хауз — дом огромный, где заседает Ост-Индская компания. Купцы, ваше сиятельство, купцы, а не солдаты доставили короне британской ее жемчужину — Индию! Мистер Джексон сказывал мне, что господа британцы очень большой интерес в Бухарин, Хиве имеют, чтобы потеснить торговлю российскую в тех местах. Думаю я, что пришло время учредить у нас компанию русско-азиатскую для торговли и сбыта наших товаров. От вас, начальников и радетелей наших, просим помощи. Я так считаю, ваше сиятельство: тысяча наших русских орлов да восемь пушек под командою офицеров ваших в трепет приведут всю Среднюю Азию! Мы и деньги дадим, только бы дело двинулось…

— Я рад слышать, господа, — проговорил Сухтелен, — что купечество российское так радеет о пользе отечественной промышленности и торговли, и сочту долгом о том всеподданнейше донести государю.

Купцы при этих словах встали и низко поклонились.

— Прошу вас, садитесь! Его величеству известен тот урон, который наносят нам степные разбойники. И я совершенно согласен с предложением полковника Генса: задерживать хивинские караваны и отпускать каждого хивинца в обмен на одного нашего пленника в Хиве. А кто из хивинцев останется необмененным по истечении двух лет, того… в Сибирь.

— Верно, верно! — воскликнул Пичугин.

— Что же до планов ваших коммерческих и касательно проектируемой вами торговой кампании, то тут, извините, я пасс. Но обязательно напишу министру финансов графу Канкрину — это по его части.

— Дозвольте, ваше сиятельство, еще сказать. — Пичугин даже понизил голос. — Прослышал я, через знакомца мистера Джексона, что в скорости пожалуют сюда, в Оренбург, гости к нам с берегов Темзы — благочестивые пасторы с библиями… Так, полагаю, не слово божие у них на уме…

— Вы говорите, почтенный Федор Родионович, об Евангелической миссии библейского общества — я получил из Петербурга предписание разрешить такую миссию в Оренбурге. Не извольте тревожиться, мы за ней присмотрим! Чтобы господа пасторы не занимались чем не положено! Засим, господа, благодарю вас и желаю всего лучшего!

Учрежденная по разрешению из Петербурга в Оренбурге Евангелическая миссия была филиалом британского библейского общества и русского библейского протестантского общества.

Библейское общество возникло в Лондоне в 1804 году для перевода библии на все языки мира и распространения ее среди «язычников» на всех континентах. В 1812 году общество получило согласие Александра на учреждение первого российского библейского общества.

Российское библейское общество получило из Лондона семнадцать тысяч фунтов стерлингов (более трехсот пятидесяти тысяч рублей). На эти средства и на пожертвования русской знати общество открыло 289 отделений во всех концах России, устроило издательские базы в Астрахани и Казани, отпечатало более двухсот тысяч экземпляров библии, четыреста тысяч евангелий на татарском, тюркском, калмыцком, монгольском и других языках.

Руководители британского библейского общества Гендерсон и Пинкертон исколесили всю Россию. Плодом их путешествия были труды: книга Гендерсона «Библейские разыскания и путешествия по России» и книга Пинкертона «Россия, или разнообразные наблюдения прошлого и настоящего положения этой страны и ее обитателей».

Евангелическая миссия в Оренбурге нашла приют в доме на тихой улице вдали от центра города.

Не успела миссия открыться, как ее начали посещать прибывшие с караванами люди разного толка: и купцы, и дервиши, и просто нищие. Обстоятельство это не ускользнуло от Пограничной комиссии.