Катастрофа разразилась внезапно. Столь внезапно, что радист не успел даже передать в эфир просьбу о помощи. Дирижабль упал на лед с высоты 300 метров.
...Мы стукнулись о поверхность. Раздался ужасающий треск. Я ощутил удар в голову. Почувствовал себя сплющенным, раздавленным. Ясно, но без всякой боли ощутил, что несколько костей у меня сломано. Затем что-то свалилось сверху и меня выбросило наружу вниз головой. Инстинктивно я закрыл глаза и в полном сознании равнодушно подумал: «Все кончено!» – вспоминал Нобиле.
Дирижабль упал в 10 часов 33 минуты 25 мая примерно в 100 километрах от северных берегов Северо-Восточной Земли. От удара о лед разлетелись на куски командная и моторная гондолы. На льду остались девять человек, из которых трое – Нобиле, моторист Чечиони и метеоролог экспедиции профессор Мальмгрен – были ранены, а находившийся в этот момент в моторной гондоле моторист Помелла убит. Разбитый дирижабль с остатками команды на борту вновь оторвался ото льда, улетев в вечность. Судьба людей, унесенных полунаполненной оболочкой «Италии», осталась загадкой.
Так печально закончился полет. С тех пор прошло более полувека. Много книг и статей, посвященных ледовой трагедии, опубликовано за это время. Часть из них провозглашает Умберто Нобиле едва ли не национальным героем. В других он объявляется непосредственным и единственным виновником катастрофы и гибели людей. Бесспорно одно: этот темпераментный и смелый человек, прекрасный инженер, был излишне самоуверенным и честолюбивым. Иначе он не решился бы без тени сомнений на самостоятельный перелет к Северному полюсу, не имея никакого опыта борьбы с суровой полярной природой (разумеется, его полет на «Норвегии» нельзя считать достаточным для обращения на «ты» с Арктикой).
Заметим, что сам Нобиле после первого перелета над Северным Ледовитым океаном сознался, что ему удалось вкусить некоторые прелести, кои может презентовать путешественнику этот суровый край. Он вспоминал: Заботы об успехе самого полета были так тяжелы, что не было никакой возможности думать о каких бы то ни было научных исследованиях. Но эти слова принадлежат командиру «Норвегии», а командир «Италии» ставит перед собой вот какие задачи: С чисто географической точки зрения наиболее важные исследования предстояло выполнить в районе Новой Земли, Земли Франца-Иосифа, Северной Земли, Гренландии и Канады... Помимо географических исследований надо было осуществить комплекс научных наблюдений в области атмосферного электричества, океанографии и земного магнетизма...
Трудно поверить, что оба высказывания принадлежат одному и тому же человеку. Трудно понять, зачем жителю знойного Средиземноморья понадобилось решать столь сложные задачи за тысячи километров от своей родины. Трудно объяснить, почему так тщательно скрывали цели и планы экспедиции итальянское правительство и сами путешественники при подготовке к полету (приведенные выше слова Нобиле относятся к более позднему времени). Трудно, наконец, ответить на такой вопрос: зачем на борт дирижабля был взят ящик, набитый... флагами со свастикой.
Думается, подобным экспедициям дал наиболее правильную оценку советский журнал «Самолет», на страницах которого в 1937 году напечатано следующее: За этими экспедициями зорко следят и их направляют капиталистические группы, ищущие пути для эксплуатации богатейших полярных пространств, за ними следят и генеральные штабы, ищущие пути для организации и закрепления опорных стратегических пунктов в арктических странах, открывающих для авиации кратчайшие пути в любую страну северного полушария.
На этом, кажется можно было бы и завершить рассказ о печальной судьбе «Италии», однако на борту дирижабля был человек, имя которого должно быть причислено к лику героев и мучеников Белого Безмолвия, таких как Скотт, Нансен, Амундсен, Седов. Это тридцатидвухлетний норвежский профессор-метеоролог Финн Мальмгрен, который в отличие от Нобиле знал, что такое Север. Капризной судьбе было угодно распорядиться так, что именно он стал наиболее трагической фигурой этой странной экспедиции. Отдавая должное памяти этого человека, посвятим несколько строк его последним дням.
Как читатель заметил, Мальмгрен оказался в числе девяти человек, оставшихся на льду после падения «Италии». Сильным ударом он был контужен. У него оказалось расшибленным левое колено, сломана левая рука. Люди на льду пытаются связаться по радио с берегом. Убедившись в бесплодности этих попыток, радист Мариано предлагает Нобиле снарядить пешую группу, которая за две-три недели достигнет западного Шпицбергена или, в крайнем случае, Нордкапа, где велика вероятность встретить рыбаков или рыболовецкое судно. Нобиле соглашается с предложением Мариано и разрешает трем участникам экспедиции – Мариано, Цаппи и Мальмгрену – предпринять этот пеший переход. Вряд ли можно отнести это решение Нобиле к числу правильных, еще более удивительным кажется, что старшим группы был назначен раненый Мальмгрен.
30 мая группа покинула лагерь. Вполне естественно, что Мальмгрен вскоре стал быстро терять силы и, отморозив вдобавок ноги, после двух недель перехода не смог двигаться дальше. По воспоминаниям Цаппи, Мальмгрен, лежа на льду, сказал: Друзья, дальше идти я не могу. Для вас я только обуза. Бросьте меня. Так делается во всех полярных путешествиях. Умирающий не должен мешать возвратиться к жизни имеющим надежду. Все равно я умру. Не сегодня-завтра начнется гангрена отмороженных ног. Мне осталось жить несколько дней. И не все ли равно, от чего умирать – от холода, голода или от пламени гангрены? Я предпочитаю заснуть на льду, чтобы завтра уже не проснуться. Мужчина должен уметь умирать, и особенно мужчина, идущий в полярные льды. Если бы вы родились не под лазоревым небом Италии, а у нас, в Скандинавских горах, вы бы знали, что такое поход в Арктику, и не удивились бы тому, что человек, идущий в полярное плавание, возвращает обручальное кольцо своей жене. Мне уже ничего не надо. Возьмите мое продовольствие и теплое платье. Без них я вернее умру. Моя пища и одежда облегчат вам дорогу к земле.
Цаппи и Мариано с удивлением смотрели на Мальмгрена, который добровольно обрекал себя на смерть. Они ожидали увидеть, что в эти минуты слезы брызнут из глаз Мальмгрена. Но его глаза были сухими. Слезы катились по щекам Мариано. Он был очень крепок телом, но, с точки зрения Цаппи, был нервен, как девушка. Когда Мальмгрен заговорил о том, что Цаппи и Мариано должны взять его пищу и одежду, Мариано запротестовал. Цаппи рассуждал совершенно по-другому: Скажите, разве Мальмгрен не был прав? Разве имели мы право оставлять продовольствие умирающему и обречь на смерть себя, мы, на которых была возложена ответственность за жизнь товарищей, оставшихся на льду?
Цаппи согласился с Мальмгреном, что предлагаемый им выход является единственно правильным.
Хорошо, коллега, – сказал он. – Вы совершаете подвиг. Мы возьмем ваши продукты и ваше теплое платье. С ними дойдем мы к земле и передадим людям священную память о вашем поступке. Что вы имеете передать на землю вашим родным?
Мальмгрен отстегнул от пояса походный компас и протянул его Цаппи:
– Этот компас служит мне давно. Его подарила мне мать, когда еще совсем молодым человеком я ушел в первый поход. Ей, моей старушке, верните его с приветом от ее маленького Финна. Скажите, что ее сын умер так, как должен был умереть ее сын.
Глядя куда-то в сторону, Мальмгрен пожал руку Цаппи, обнял Мариано и попросил взять его теплое платье. Мариано расплакался и отказался брать вещи. Тогда Цаппи взял их. Когда итальянцы собрались уходить, Мальмгрен обратился к ним с просьбой:
– Друзья, вы уносите мое последнее оружие – топор. Вырубите этим топором длинную яму вот здесь, во льду. В эту яму я лягу, чтобы умереть. Когда волна захлестнет мою ледяную могилу, я останусь в ней замурованным, и, может быть, какой-нибудь корабль найдет меня в этом прозрачном гробу.
