Появились первые признаки усталости летчиков. Иначе не объяснишь, почему, например, Екатов в Нижнеудинске, а затем Волковойнов в Иркутске посадили свои самолеты по ветру (самолеты, особенно тех лет, всегда сажали только против ветра). Такая посадка была столь же несуразна, как, скажем, если бы летчик сел в кабину машины задом наперед. Громов вспоминал, что, как он ни пытался выяснить причину такой посадки у летчиков, ни один из них ничего вразумительного сказать не мог.

Впереди отрезок пути Иркутск – Улан-Батор, перелет Байкала. Отвратительная погода. Вся шестерка в день вылета из Иркутска до Улан-Батора не добралась.

Оба Р-1, самые быстрые машины, полетели вдоль по руслу реки Селенги в горном ущелье, лавируя между скалами.

Иду в «молоке», наконец стало светлее, выхожу из облака в 30 метрах от горного массива, неприятно, сразу появляется мысль, не вернуться ли обратно, на аэродром? Метрах на 60 иду по реке. Горы с боков образуют форменный коридор, местами они так близко сходятся, что, кажется, можно их задеть крыльями, – вспоминал Волковойнов.

Летчикам удалось с трудом приземлиться на крохотном аэродроме в Верхнеудинске. Только на другой день они добрались до Улан-Батора. Там их ожидал не так давно прилетевший Томашевский. Остальных пока еще не было. Следующим достигли столицы Монголии «Юнкерсы». Долго не было Екатова, но к вечеру объявился и он: пережидая плохую погоду среди холмов у Байкала, успел даже побродить по тайге с ружьем.

Улан-Батор тех дней Громов описал так: В то время, в 1925 году, во всем городе, как мне помнится, стоял всего лишь один каменный двухэтажный дом. В нем местные власти столицы торжественно принимали нашу экспедицию. Один большой деревянный дом служил гостиницей. В ней мы и остановились. Остальной город представлял собой рассыпавшиеся маленькие деревянные домики вперемешку с юртами.

Следующий участок перелета пролегал над пустыней. Жара, 50-60 градусов в тени. Где-то в середине этапа Славороссов выискал участок с более или менее плотной почвой, на который можно посадить самолеты, и оставил там запас бочек с горючим, маслом и продовольствие. В 150 километрах от этого места сел и, зарывшись в песок, скапотировал (перевернулся вверх колесами) самолет Томашевского. От всякой помощи летчик отказался, сказав, что починит машину своими силами и догонит экспедицию. Это свое обещание он выполнил с блеском.

Наконец в унылом пространстве пустыни стали появляться сначала небольшие, а затем все более и более крупные зеленые оазисы. Машины подходили к Китаю. На первом китайском аэродроме Мяотан произошла первая серьезная беда. Поляков, сажая свой «Юнкерс», ударился колесами о земляной вал, заросший травой и потому незаметный с воздуха, и снес машине шасси. Самолет после этого удара требовал большого ремонта. А до Пекина оставалось всего 200 километров. Поломанную машину оставили в Мяотане, и в дальнейший путь стартовал уже один «Юнкерс».

Пекин очень торжественно встретил летчиков. На аэродроме огромное количество народа, море цветов и флажков. Прибыли высокопоставленные чины, вручившие летчикам китайские ордена. Советский посол сообщил, что ВЦИК принял решение наградить всех командиров экипажей орденами Красного Знамени и присвоить им почетное звание «Заслуженный летчик СССР».

Вскоре выяснилось, что посадкой в Пекине перелет еще не завершен: пока наши шесть самолетов совершали свое 33-дневное путешествие, им навстречу (из Японии через Мукден в Москву) летели японцы. В связи с этим советское правительство приняло решение об ответном визите и дало распоряжение Громову и Волковойнову продолжить полет из Пекина в Токио. Месяц ушел на смену моторов, которые, хотя и служили верой и правдой, но выработали свой ресурс.

Лететь в Японию предполагалось через Корею и Японское море. Громов с Волковойновым рассчитывали быть в Токио через три дня. 29 августа при ясной солнечной погоде взлетели. Первый участок пути – до Мукдена – длиной в 900 километров прошли плохо: Волковойнов в пути садился и на Мукденский аэродром прилетел на полдня позже Громова. Почти весь полет плохо работал новый мотор на машине Громова. К тому же летчиков очень угнетали непрекращающаяся жара и очень высокая влажность – внизу сплошные рисовые поля, залитые водой. Дышать трудно, не просыхает одежда. Ночью мучают москиты. Повозившись с моторами, поняли, что в Пекине не нашлось масла нужного качества. Занялись поисками, но безуспешно. Тогда послали механиков – Родзевича и Кузнецова – скупать в аптеках Мукдена касторовое масло. Касторкой (ста пятидесятью флаконами), и заправили моторы.

Очень сложным оказался перелет Японского моря. Мало того, что на самолеты обрушился тропический ливень, – японцы запретили лететь над определенными участками их территории, пригрозив зенитным огнем и перехватом дежурными истребителями. Вынужденные посадки на сухопутном самолете на воду сами по себе не сулили экипажам ничего радостного. Вдобавок летчики знали, что море в этих местах буквально кишит акулами.

В Хиросиму Громов прилетел один. Самолет же Волковойнова приземлился... в запретной зоне, чем вызвал ночное заседание кабинета министров Японии. Японцы решили самолет разобрать, доставить его в Хиросиму багажом, собрать и позволить лететь дальше. Естественно, летчиков такое решение не устраивало: они теряли, как минимум, дней шесть-семь. Поэтому Громов с Родзевичем улетели в Токио, а Волковойнов с Кузнецовым приехали туда поездом.

Михаил Михайлович вспоминал интересную подробность. Подлетая к столице Страны восходящего солнца, он вел машину на довольно большой высоте. Вдали показался красавец-вулкан Фудзияма. Экипаж любуется вулканом, а рядом летит японский самолет в качестве почетного эскорта. Посадка в Токио, короткая торжественная встреча, летчиков приглашают на чашку кофе и тут же демонстрируют им уже смонтированный кинофильм об их полете рядом с Фудзиямой, посадке, торжественной встрече. Гости были приятно обрадованы такой оперативностью.

По оценке Громова, перелет из Пекина в Токио был хотя и вдвое короче, чем из Москвы в Пекин, но опаснее и труднее во много раз.

Восемь дней летчики пользовались традиционным гостеприимством японцев. Экскурсии по самым любопытным и красивым местам столицы и ее пригородов, банкеты, встречи с интересными людьми, интервью и цветы, цветы, цветы...

Михаил Михайлович Громов, лучший советский летчик, прожил долгую и интересную жизнь. Вы познакомились только с одним, первым из его дальних перелетов. Мы выбрали именно этот перелет, как наименее известный массовому советскому читателю. Все последующие – по городам Европы на АНТ-3 «Пролетарий» и АНТ-9 «Крылья Советов», через Северный полюс в Америку на АНТ-25 – прогремели по всему миру. «Несть числа» испытательным полетам...

22 января 1985 года Михаила Михайловича не стало. Ему шел 86 год. Почти до последних дней своей жизни – только тяжелая болезнь смогла приковать его к постели – это был энергичный, увлеченный человек.

Старость отступает перед умом человека, когда он держит себя в боевой форме, когда он соблюдает режим, занимается строгим самоконтролем, презирает излишества. И не ради того, чтобы пожить подольше. Ради дела, – в этих словах весь Громов.