Утром в квартире Наташа осталась одна – муж ушел на службу, девочки разбежались по учебам. И всю первую половину дня Наташа провела перед зеркалом. Грустно усмехнулась, когда услышала, как по телевизору какая-то певичка отвечала интервьюерше на вопрос о шейпинге и о тренажерах: иногда увидишь у себя изъяны, здесь лишнее и здесь лишнее… И Наташа вскользь подумала – не без раздражения,

– что редактор мог бы и поправить: изъяны – это не когда лишнее, а когда чего-то не хватает… И, разглядывая свое постаревшее лицо,

Наташа поняла, что она сейчас в критическом, последнем женском возрасте, когда еще сегодня все может случиться, а завтра уже будет поздно… Наташа достала заветную открытку, аккуратно переписала мексиканский адрес в записную книжку. Быть может, написать ему и он прилетит сам? Но эта мысль отчего-то не показалась Наташе удачной.

Чтобы отвлечься, она решила сделать маникюр и позвонила Зое.

Сосед-старик взял трубку, долго и неразборчиво ворчал, потом согласился Зою позвать. Наташа ждала несколько минут, пока подошла

Зоя. У той был голос, расползавшийся и слипшийся одновременно, и

Наташа поняла, что в таком состоянии Зоя никак не может быть ей полезна. Перебив Зою на полуслове, пожелав веселых праздников,

Наташа дала отбой.

Она решила прибраться и стала вытирать пыль, хотя пару дней назад была домработница и все было чисто. Тут новая мысль пришла Наташе в голову: не пойти ли ей к цыганке. Мысль была совсем бредовая, к тому же она понятия не имела, где, собственно, сейчас цыганку можно разыскать. Что-то такое она слышала от Женьки – та ездила куда-то за город к какой-то старухе, и та раскинула карты. Некий смысл, некая туманная надежда в этом были: а не перегадает ли эта новая столичная цыганка старую, свердловскую, и сразу все ляжет по-другому? Не прочтет ли, скажем, по картам – карты же не врут, должны знать! – что на самом деле живет Наташа правильно и хорошо, в согласии с судьбой, и что написаны ей на роду три мужа (средний гражданский) и что с третьим у нее будет крепкая семья, две дочери, и проживут они счастливо до старости и умрут в один день… И тут Наташу передернуло одновременно от возмущения и от жалости к себе. Как, вот в этой квартире, которую она никогда не любила и которую сама не сумела сделать уютной, на даче с восемью сотками газона и с гамаком, со своим полковником Володей – и до старости! И больше ничего не будет, только что помрут в один день – хорошенький приз… И Наташа вдруг поняла не без испуга, что к такому итогу она решительно не готова.

Сейчас должна была вернуться младшая из школы, и Наташа стала спешно собираться – она решила улизнуть, чтобы до вечера не встречаться с домашними. Она поехала в центр, на Ордынку. Но вместо салона красоты, куда хотела направиться за маникюром, Наташа неожиданно для самой себя оказалась в церкви. Наташа помнила ее название, потому что когда-то оно показалось ей загадочным и чуть смешным: церковь

Николы на Пыжах.

Здесь было тесно, душно от ладана, жарко от свечей и шуб. Шла служба. Наташа перекрестилась на образа – не двуперстно, конечно, а как положено. Наташа всегда считала, что для счастья нужно не так много: быть любимой и самой любить, теплый дом и интересная работа, те сережки, что она видела недавно в витрине ювелирного магазина, двадцать четвертый Каприз Паганини и природа. И капелька Бога… У атеистки Наташи образ Христа всегда лежал где-то на дне ее сердца, подчас шевелясь и вздрагивая. Евангельская история казалась ей прекрасной до слез: как бы там ни было, но тень Христа на кресте всегда падала на душу Наташи, потому что ее душа была христианкой.

Конечно, она не ходила ни к исповеди, ни к причастию, но иногда ставила свечки за упокой бабушки, за здоровье своих девочек… Она купила свеч, поставила и за то, и за другое – под образом

Богородицы. Неожиданно для самой себя поставила свечку и за здоровье

Валерки.

Выйдя из церкви, она дошла до метро и вдруг купила на лотке дорогой

Космополитен в целлофановой обертке. Она не читала этот журнал после одного случая: однажды притащила домой номер – кто-то дал на работе – с надписью на всю обложку Все о его оргазме. И решила больше не прикасаться к гадости. Но на кухне за чаем все же развернула, стала читать – не без смущения и досады. Не заметила, как вошла старшая дочь, заглянула через плечо. И сказала: мам, что ты читаешь, это ж для молодых девушек. И Наташа тогда с раздражением журнал захлопнула, только и могла сказать: иди заниматься… А теперь вот купила зачем-то – разве что из упрямства. И поняла, что она – поедет!

Когда Наташа на что-то решалась – достать билеты на концерт, устроить дочь в нужную школу, получить автомобильные права, – она сжималась пружинно, концентрировалась и мчалась, как на треке, и было ее не удержать. Вот так когда-то сорвались они с Валеркой к

Нельке в Душанбе. Вот так и сейчас уже через полчаса она оказалась в агентстве горящих путевок – была здесь в начале лета, нашла адрес по

Интернету, тогда срочно добывала тур в Анталию: Володе внезапно выпал отпуск. Прежде чем идти в агентство, аккуратная и предусмотрительная Наташа открыла свой зарубежный паспорт – посмотреть, не просрочен ли, и увидела свою фотографию. На фотографии она себе очень не понравилась: мертвое, казенное выражение лица. Даже хорошенькой не назвать. Какие-то смутные колебания испытала Наташа, глядя на свое изображение. Но – поборола себя. В агентстве ей было сказано, что, приди она неделей раньше, ничем помочь ей не смогли бы, перед католическим Рождеством все было раскуплено. А сейчас – пожалуйста: курорт шесть дней, пирамиды ацтеков, до того два дня в Мехико, отель четыре звезды, бассейн,

все включено – странно, разве она была похожа на пьющего человека; и дорога совсем недорога – по апексу, то есть с фиксированной датой возврата, восемьсот уе, баксов по-нашему. Визу ей сделают за три дня, триста долларов, дешевле никак нельзя, у нее ведь индивидуальный тур… Знаю, знаю, отмахнулась Наташа и бросилась ловить такси – ехать домой за деньгами. В такси она вспомнила, что еще ее спросили почему-то: вы же не будете посещать северные штаты? Наташа переспросила: северные штаты чего? Северные штаты

Мексики. Нет, зачем мне, ответила Наташа, отчего-то чувствуя, что лжет.

Две тысячи у нее были тайно накоплены, хранились на книжной полке в ее комнате, засунутые в Розу мира: таких книг никто в семье, кроме

Наташи, не читал, – это как раз и на тур, и на расходы. Нет, мало, на всякий случай тысячу она возьмет у Аллы, у той богатый муж, правда скупердяй, иначе не был бы богатым, но наверняка у Алки есть кое-что в собственном загашнике… Теперь: что она скажет мужу? Как что? Скажет: мол, на работе дали почти бесплатную путевку.

Профсоюзную. Он скажет: господь с тобой, Натка, какие теперь профсоюзы! А она: это у вас, у военных, ничего больше не дают, а у нас, у работников сферы образования… Нескладно, но ничего, что-нибудь другое придумает: мол, это историческая экскурсия для отличников образования – историк она в самом деле или нет, – своего рода грант. А купальник взять? Нет, он старый, немодный, купальник она купит на месте. Все на месте. И Наташа представила себя на пляже, на берегу Мексиканского залива. А что, фигура у нее еще вполне того, пляжная. И продают же в стране Мексика приличные купальники-бикини…

Самолет улетал утром следующего дня. И в день перед отлетом Наташа опять была одна. Она бродила по комнатам, узнавая разные вещи, разглядывала их, как впервые. В комнате девочек она не задержалась – здесь она и так все знала наперечет, даже тайник за книгами, где старшая держала записную книжку с телефонами своих мальчишек.

Погладила большую плюшевую обезьяну, что недавно сама подарила младшей, – ведь будущий год обезьяний… В гостиной – так они называли большую, общую, комнату – тоже не задержалась, почему-то ей всегда бывало здесь неуютно и одиноко. Что-то чужое было в этом нагромождении техники, в большом фикусе на полу, который сама же и приволокла зачем-то: подружка дала черенок, Наташа ткнула в горшок с землей, а фикус разросся, стал давать ростки в разные стороны, ронял сухие листья и, казалось, стал мешать дышать. И в их с Володей спальне она почувствовала себя сейчас так, будто случайно попала в незнакомую комнату. Помимо кровати и прикроватных тумбочек здесь был устроен уголок для ее занятий, а его секретер стоял ближе к двери.