– Буэнос динас, сеньора, – сказал он.

– Хай, – сказала Наташа, как заправская американка – она ведь не знала, как его поприветствовать по-испански. – Ай нид э тэкси, плиз.

Энд чейндж долларс, плиз, сэр.

– Момент, сеньора, – откликнулся смуглый портье и выставил руки вперед растопыренными розовыми ладонями, будто успокаивал клиентку.

И взялся за трубку телефона.

Разменяв сто долларов – за них она получила солидную пачку желтых и фиолетовых мексиканских бумажек, курс был примерно один доллар к десяти песо, он значился на электронном табло рядом с электронными же часами, – Наташа присела в кресло в холле, рассеянно полистала какой-то испанский журнал с репортажами о серфинге в Акапулько.

Конечно, можно было бы попытаться позвонить Валерке по телефону – у них наверняка есть городская телефонная книга. Но нет, звонить она не будет. Она просто приедет. Возникнет, явится, предстанет. Так будет всего эффектнее… Наташе, разумеется, было томительно и страшно, но в душе царила странная легкость и зыбкость, – быть может, после выпитой в самолете текилы. И предвкушение необычайного.

– Тэкси вейт ю, сеньора! – крикнул из-за стойки портье.

– Сенкс, сэр, – отозвалась Наташа, чувствуя себя знатной дамой.

Иностранкой. И пошла по ковру, как по подиуму, к стеклянным дверям, и створки расступились перед ней.

Шофер уже держал нараспашку заднюю дверь такого же зеленого

“Фольксвагена”, что привез ее из аэропорта. Может быть, и шофер тот же? Наташа вгляделась. Нет, другой – этот, на удивление, был без усов. И отчего-то Наташа мельком подумала, что это недобрый знак.

Прежде чем влезть в салон автомобиля на заднее сидение, Наташа показала ему раскрытую книжку с адресом. Шофер изучал адрес довольно долго, потом очень внимательно поглядел Наташе в лицо.

– Колониа Дакторис, си? – спросил он.

Наташа не поняла, но сказала си, сеньор – на всякий случай.

– Эз каро, – сказал шофер. И прибавил по-испански какую-то фразу, но

Наташа ничего не поняла. Было ясно, что водитель не слишком обрадован ее заказом. Или просто в дурном расположении духа. Внутри машины Наташу неприятно удивило, что переднее сидение рядом с шофером было выворочено, а заднее – отделено от шофера решеткой. Не такси, а тюрьма какая-то.

Они покатили. Довольно быстро кончились высокие дома, пошли особняки за узорчатыми коваными оградами, оплетенными какими-то вьющимися растениями с розовыми цветочками. Но незаметно кончились и они, и постепенно облик города за окнами автомобиля принял какие-то чересчур театральные, на вкус Наташи, очертания. Как-то разом иссякла и полиняла краска на стенах зданий, сами дома скукожились и сделались меньше ростом. То и дело стали попадаться витрины, забитые фанерой или закрытые стальными жалюзи, тут и там красовались на облупленных стенах граффити и грубо нацарапанные надписи – те, что были по-английски, оказались, все как одна, непристойными; и не стало видно людей. Только груды мусора, обрывки тряпок, клочки бумаги, пустые банки из-под пепси на узких улицах… И город Мехико, показавшийся было Наташе нарядным, зеленым и веселым, стал напоминать декорации к английскому мюзиклу по “Оливеру Твисту”.

Они ехали долго, и Наташа, тревожно глядя в окно автомобиля, стала сомневаться, туда ли ее везут. Машина ехала сквозь натуральные трущобы. К тому же внезапно исчезло солнце, и заоконный мир предстал просто зловещим, в нем преобладали коричневые тона. И Наташе захотелось сейчас же повернуть обратно и опять оказаться в своем стерильно чистом номере в отеле. Такси то и дело куда-то сворачивало, пока улица не сузилась до ширины комнаты. И Наташа вдруг подумала, что ей отсюда, наверное, уже никогда не выбраться.

Ты идешь к дому, вспомнила она прорицание Сольвейг, и горько усмехнулась про себя. Да уж, занесло так занесло.

Наконец, машина остановилась, и водитель указал Наташе на криво висевшую табличку на углу дома. Да, это была та самая улица Мачете, что значилась в ее книжке – только сейчас до Наташи дошел зловещий смысл этого наименования. Наташа выбралась из автомобиля и растерянно и умоляюще сказала водителю:

– Плиз, вейт ми.

– Но, сеньора, – решительно сказал водитель и показал на счетчик.

Счетчик показывал цифру 90.

Наташа было испугалась величины суммы, но потом, посчитав, сообразила, что с нее причитается только девять долларов. И в своей пачке отыскала бумажку в сто песо. – Вейт ми, плиз, – повторила она жалобно, озираясь.

– Си, си, – сказал шофер и махнул рукой. – Но паса нада.

Наташа поняла так, что нужно идти вперед. Но едва она отвернулась, чтобы окинуть взглядом неуютный грязный проулок, как шофер включил зажигание и двинулся задом в обратную сторону. Наташа глядела ему вслед с отчаянием, пыталась помахать ему, чтоб тот остановился, но шофер смотрел назад, повернув свою безусую голову к ней затылком.

Постояв и решившись, Наташа двинулась вперед, ища нужный дом под номером двенадцать. Очень сильно воняло кошачьей мочой. Дом десять она нашла, но на следующем отсутствовала табличка с номером. Зато были облезлые и шаткие ворота, неплотно прикрытые. Наташа толкнула створку, которая приоткрылась ровно так, чтобы можно было протиснуться внутрь. Оказалось, что неприглядный фасад скрывает вполне уютный зеленый тенистый дворик. Разноцветное белье сушилось и здесь, и с бьющимся сердцем Наташа поймала себя на том, что перебирает взглядом мужские рубашки. Которая из них его? Только тут она увидела, что у стены за маленьким столиком сидит по пояс обнаженный индеец в красно-синей бандане, а перед ним – бутылка с какой-то желтой жидкостью. И рюмка. Он разглядывал Наташу ровно так, как смотрят индейцы в кино: зорко, но без видимого интереса, бесстрастно. Наташе стало не по себе. Однако едва они встретились взглядами, как мужчина громко крикнул что-то, по-видимому, обращаясь к кому-то в доме. И налил себе рюмку.

Кажется, индеец крикнул Люсия, но поручиться Наташа не могла бы.

Невольно Наташа подняла глаза, и на балкончике дома, куда вела крутая и узкая лесенка, она увидела женщину, но не индейского, а явно испанского происхождения. Впрочем, женщина смотрела на Наташу так же молча и бесстрастно, как и индеец.

– Буэнос диас, – вымолвила Наташа и самой себе удивилась, какая прорезалась в ней способность к языкам. Наверное, со страху, только и успела подумать она, как женщина быстро и непонятно заговорила гортанным громким голосом. И исчезла в доме. Наташа снова посмотрела на мужчину: тот пил свою текилу, не обращая на нее внимания.

– Эй! – окрикнули ее сверху.

Наташа обернулась: женщина манила ее рукой. Наташа на дрожащих ногах принялась подниматься по ступенькам, а женщина опять заговорила, причем голос ее звучал раздраженно, даже сердито. Когда Наташа взобралась, наконец, на площадку, сильно запахло тушеными овощами, чесноком и перцем. Наташа увидела, что женщина очень растрепана, халат на ней кое-как запахнут, лицо лоснится от пота: наверное, незваная гостья оторвала ее от плиты. На дряблой темной шее со многими светлыми поперечными морщинами болтались разноцветные стеклянные бусы. Женщина сильно размахивала рукой, не умолкая, а в другой руке у нее была зажата какая-то бумажка, и в эту бумажку она тыкала пальцем. Изредка в возбужденной речи этой дамы Наташе слышалось имя Валера, но, наверное, ей так только казалось. Каким-то образом Наташа поняла, что женщина хочет денег. Она расстегнула сумочку, достала кошелек, протянула женщине сто песо. Та схватила деньги, презрительно фыркнув, окинула Наташу с головы до ног уничижающим взглядом и сунула ей бумажку. И скрылась в дверном проеме, который был завешен пестрой циновкой. Наташа развернула засаленный клочок, спускаясь по ступенькам как во сне. И с трудом разобрала начало: Valery…