Не помня себя, Наташа выбралась на грязную улочку, прикрыв ворота: отчего-то ей сейчас казалось, что здесь, на улице, много безопаснее, чем в этом малогостеприимном мексиканском доме. Она развернула бумажку: по-видимому, это был адрес, написанный знакомым Наташе почерком. Но она в этой записи ничего не поняла.

Наташа побрела, не зная куда. Скорее всего, думала она, Валерка съехал, причем задолжал за квартиру. Да, неважны были у него дела, если он жил в этих трущобах. Да еще не смог расплатиться…

Наташа увидела распахнутую дверь, за ней ступеньки вели вниз.

Наверное, это было кафе. И в кафе наверняка есть телефон. Наташа осторожно и боязливо ступила на лесенку, спустилась вниз и оказалась в темном, мрачном помещении. Здесь действительно были расставлены столики и царил влажный полумрак. Когда глаза привыкли, Наташа разглядела в углу за столиком троих смуглых мужчин, игравших в карты. Все трое повернулись к ней и неприязненно, как ей показалось, на нее смотрели. У Наташи подкашивались ноги, и она опустилась на стул за ближайшим столиком. Один из мужчин поднялся и будто нехотя подошел. И встал перед ней.

– Дринк, плиз, – громко прошептала Наташа – от страха у нее пропал голос. – Дринк, – повторила она.

Мужчина развернулся, подошел к стойке и через мгновение поставил перед ней рюмку, полную до краев. Наташа поднесла рюмку к лицу и, зажмурившись, выпила одним махом. И закашлялась – таким крепким оказалось вонючее пойло: Наташа не сообразила, что дринк означает во всем мире пить алкоголь, а вовсе не воду, которую она пыталась попросить. Мужчина стоял над ней, ухмыляясь.

– Вотер, плиз, – выдавила Наташа.

И мужчина, будто сжалившись, принес ей стакан воды. Вода была тоже отвратительного вкуса, но и ее Наташа выпила одним махом. – Ду ю хэв э телефон? – спросила Наташа. – Ай нид э тэкси…

– Тэн долларс, – сказал мужчина и показал ей растопыренные пальцы на обеих смуглых пятернях. Наташа достала из сумочки сотню песо и

отдала ему, понимая, что ее грабят. И вдруг ужаснулась, что забыла, куда дела Валеркину бумажку. Она перерыла сумочку, потом спохватилась – мятая бумажка нашлась в правом кармане ее юбки.

Наташа вздохнула с облегчением, спрятала бумажку в сумочку. Хозяин тем временем выставил телефонный аппарат на стойку бара. Наташа разыскала карточку Сольвейг, подошла к стойке, инстинктивно прижимая сумочку к груди, набрала номер. Лишь бы она была дома, лишь бы была… Наташе сейчас казалось, что только Сольвейг может ее выручить. И ей повезло – после четвертого гудка она услышала в трубке голос своей подруги по перелету.

– Сольвейг, – прошептала Наташа.

– Что, детка, у тебя уже начались проблемы?

– Да… то есть, нет. – И Наташа вкратце изложила ситуацию.

– Да, угораздило же его туда забраться, – подвела итог Сольвейг. -

Ты говоришь из бара? Кажется, тебя приняли за самку гринго. Дай трубку бармену! – приказала Сольвейг.

Наташа подняла глаза и к своему изумлению увидела, что бармен улыбается.

– Русо, си? – сказал он.

– Си, си, – заулыбалась Наташа от счастья. И краем глаза заметила, что мужчины в углу тоже улыбаются ей.

Бармен взял трубку и четырежды повторил си, сеньора. Потом отдал трубку Наташе.

– Слушай меня, детка. Сама я, как ты понимаешь, не вожу машину. -

Наташа только сейчас вспомнила о ее костяной ноге. – Но у нас есть друг, он приедет за тобой. Именно он, потому что он хорошо говорит по-русски. В баре тебе оставаться не следует. Бармен отведет тебя в ближайшую церковь. Жди там – и ни шагу. Сейчас службы нет – просто присядь на скамейку и жди. Дашь бармену пять песо. – И Сольвейг дала отбой.

– Плиз, русо сеньора, – сказал хозяин, еще шире улыбаясь.

– Адьёс! – хором весело крикнули оба мужчины из-за дальнего столика.

– Адьёс, сеньора русо!

Они прошли несколько кварталов, свернули направо и оказались на небольшой площади. Здесь стояла небольшая, как и сама площадь, церковь, а вот голубей не было – наверное, их съели кошки, которые шныряли повсюду. Как и улицы, по которым они шли, площадь тоже была вся в мусоре. Провожатый открыл тяжелую дверь, пропустил в нее

Наташу и исчез, не перекрестившись. И деньги Наташа не успела ему вручить – впрочем, она и так уже ему заплатила…

В церкви было прохладно и темно. Яркое уличное солнце, преломляясь в витражах, смутными цветными бликами падало на каменные плиты пола.

Приглядевшись, Наташа обнаружила в другом конце храма алтарь и раскрашенное распятие, на котором, свесив набок голову, висел в деревянной набедренной повязке очень худой Христос – совсем темный, как если бы он был негром. Наташа когда-то была в Риме, и на экскурсии по Ватикану группе дали двадцать минут на осмотр

Сикстинской капеллы. Там Христос, вершивший Страшный суд, был принаряжен в какую-то тунику с перевязью. У него оказалось довольно атлетического сложения тело, бугристые икры и толстые ляжки. Его мощная фигура подавляла роящихся у подножья престола маленьких грешных людишек, на каждом из которых были только бордовые трусики, похожие на детские… Наташа тогда еще подумала, что это довольно странно – Страшный суд все-таки, а не олимпиада.

Здешний храм был отчасти похож на лекционный зал. Рядами стояли скамейки, отчего-то красные, как в Малом театре. Наташа и решила сначала, что они обтянуты то ли бархатом, то ли плюшем, но нет, они были просто деревянные, покрашенные красной краской. Наташа неловко перекрестилась в сторону распятия – она знала, что христианин может молиться в любом христианском храме, – смирно присела на краешек крайней скамейки и принялась думать.

Так, завтра Новый год, то есть сегодня тридцать первое число.

Странно, но в городе не заметно было никаких приготовлений к празднику. Должно быть, мексиканцы празднуют лишь Рождество, а Новый год для них не праздник, ведь здесь не растут елки. И очень далеко до Лапландии, где, по слухам, живет Дед Мороз… Если бы Наташа курила анашу, то поняла бы, что поймала кайф, словила приход, как говорят друзья старшей дочери, – такое у нее было состояние.

Со стороны алтаря ей почудился какой-то шорох, она оглянулась – но нет, Христос висел себе смирно, не шелохнется. А больше никого не было: только она и Спаситель. Наташа еще раз перекрестилась и подумала, что скоро православное Рождество. А там и святки, а потом в России будут святить воду на Крещенье. И купаться в прорубях. Как это называется – иордань… И вдруг впервые она поняла, как далеко она сейчас от родины. И как одинока в этой чужой стране, где даже

Новый год не празднуют по-человечески. И что никто ей не подарит подарков. Наташе стало так жаль себя, что она прослезилась. И тут же сделалось лучше. Где же ты, Валерка, бедный, бедный мой, сказала она шепотом и с испугом услышала в ответ тихое-тихое эхо ее слов, мигом умершее где-то под сводами храма.

Она вспомнила, что согласно программе ее тура второго числа ее повезут на какой-то остров в Карибском море. Назывался остров

Косумель. Красивое имя для острова, сонно подумала Наташа, похоже на

форель. Интересно, есть ли там в океане акулы. В конце концов действие фильма Челюсти происходило где-то здесь, на берегу

Мексиканского залива… После смутного воспоминания – она очень давно смотрела этот фильм на видео – Наташа задремала.

Ей приснилась бабушка Марья Петровна Стужина. Одно время после смерти бабушка очень часто снилась Наташе, грозила пальцем, о чем-то предупреждая: Наташа понимала, что душа бабушки еще не успокоилась, болеет о внучке. Но сейчас бабушка была весела. Кажется, они ехали в поезде, и бабушка что-то показывала Наташе в окне, лукаво улыбаясь.

Наташа выглянула и увидела бескрайнюю глиняную пустыню, в которой кое-где торчали елки. Некоторые были наряжены и мигали разноцветными лампочками. Но как-то внезапно деревья стали обглоданными и желтыми.