Наташу неприятно удивило, что на голове у Гоши была яркая аляповатая бандана с зелеными растениями – такие носят неуверенные в себе юнцы.

Наташа знала, что побеги эти изображают коноплю, почти в такой же щеголял один из приятелей старшей дочери. Впрочем, повязка даже шла

Гоше.

Наконец, и он заметил Наташу, не удивился, а сказал громко, ни к кому, впрочем, не обращаясь: вот и Татка пришла! Будто не было этих двадцати лет разлуки, будто всякий день они говорили по телефону, будто в эту мастерскую она время от времени заглядывала – как своя. И Наташа не знала: обидеться ли ей или порадоваться? Она только улыбнулась застенчиво и тихо произнесла: да, это я, – а

Гоша приложил руку к сердцу и сделал жест в ее сторону. Наташа быстро отвела взгляд, потому что почувствовала, как ее глаза задрожали от волнения; взяла рюмку и выпила, хотя водки давно не пила; попыталась вслушаться в слова тоста, который продолжал говорить кавказец. И вдруг совершенно растерялась, обессилела, поскольку неожиданно поняла из по-восточному витиеватого тоста джигита, что повод сегодняшнего застолья – получение Государственной премии. И премию эту получил Гоша. Ее Гоша, о котором злые языки судачили, что, мол, спился, перестал работать и сошел с катушек.

Оказалось – все ложь, вполне себе он на катушках. И она, Наташа, сложись жизнь иначе, могла бы сидеть сегодня рядом с ним, и по праву разделять его триумф, и принимать поздравления. Она, а не смазливая сменщица… И тут под общее громкое ура гости вскочили с мест, стали тянуться к виновнику торжества, кто ближе – лез целоваться;

Гоша громко говорил ладно, ладно, господа, будет, что мы – государыню не брали; и Наташа тоже встала и сказала негромко в воздух свое поздравляю. Но никто ее не услышал, конечно. Гоша говорил, обращаясь к оратору: ты Везувий, Гоги, настоящий Везувий!

Почему Везувий – Наташа не поняла… Все уселись, застолье пошло своим чередом. Стало шумно. Какая-то морщинистая дама с комсомольским задором все кричала надо Ваське позвонить в Америку!

Но даму никто не слушал. Кто такой Васька, Наташа не знала, зачем ему звонить – тоже не поняла и опрокинула еще рюмку, потом еще одну; на тарелке у нее оказалась селедка под шубой, она съела и селедки.

Тут произошло маленькое смешное событие: тамада, совсем упившись, упал лицом на стол, опрокинув при этом свой бокал с вином. Кто-то откомментировал: был Везувий, а теперь Помпея. Все захохотали, и

Наташа вместе со всеми, со стыдом понимая, что уже не совсем трезва.

Она спохватилась, что не помнит, зачем, собственно, пришла, – так было ей тепло среди этих громко кричащих людей: наверное, потому, что было заметно, как все здесь друг друга любят, и как искренне радуются за Георгия. Так, во всяком случае, Наташе стало казаться…

И тут она вспомнила: ну да, она же пришла узнать новый адрес

Валерки. Но вспомнить, зачем ей понадобился Валерка, она тоже уже не смогла.

Появилась гитара, и кто-то, отчего-то в сомбреро, запел А на нейтральной полосе цветы, и все присутствующие тоже хором запели, и вдруг стало заметно, что все эти люди отчаянно не хотят стареть, а хотят хоть ненадолго – назад, в прошлое и в молодость. Но видно было, что получается это у них неважно, не слишком натурально.

Впрочем, Наташа тоже с энтузиазмом подпевала, вот только на втором куплете слова иссякли – никто уже не помнил этих старых слов, поэтому повторили кряду раза три припев, и хор сам собой распался…

Наташа почувствовала, что кто-то обнимает ее сзади за плечи, дышит в ухо, и по этому дыханию она узнала Гошу и даже чуть поежилась – насколько же она его не забыла. Она обернулась, сказала еще раз

поздравляю и прибавила зачем-то совсем глупое не знала, что ты такой знаменитый.

Ладно, Татка, сказал Гоша, ты-то как сама? И Наташа открыла было рот, чтобы сказать – как она и чем-нибудь похвастаться, – дочками, чем же еще, не званием же доцента, – но Гоша уже говорил с кем-то через стол, а потом кто-то протянул ему зажигалку, потому что он держал во рту незажженную сигарету. И Гоша сказал, затянувшись и отвернув лицо, чтоб не выдохнуть Наташе в нос: знаешь, сейчас модно разводить страусов. Каких страусов, зачем страусов? Они несут, понимаешь, Татка, во-от такие яйца! Кто несет, куда, какие яйца?

Представляешь, на Пасху можно наклеивать на них аппликации – жизнь

Иисуса в картинках и делать роспись. Какие аппликации? Наверное,

Гоша сильно пьян… И вот, Татка, мы с тобой чокаемся разноцветными страусиными яйцами – как думаешь, чье первое разобьется? И тут

Наташе предательски захотелось зареветь. Давай похристосуемся,

Татка, и все забудем.

– Сейчас не Пасха, – выговорила Наташа и икнула.

Гоша пристально взглянул на нее и молвил: подожди. И исчез.

Наташа выпила еще рюмку, потому что соседка нежданно ее узнала, после того, видно, как к ней подходил Гоша. Принялась нести обычную в таких случаях околесицу, мол, помнишь того, а помнишь этого, и потом брякнула бестактное ты была такая хорошенькая. А ты и тогда не была, хотела срезать ее Наташа, но промолчала; поднялась и нетвердо направилась в туалет.

Неожиданно Гоша перехватил ее, увлек на кухню, приговаривая:

нашел. Наташе представилось, что Гоша сейчас обнимет ее, как когда-то, на этой самой кухне, и поцелует, но вместо этого он вытащил из нагрудного кармана рубашки какую-то открытку. Вот, держи, здесь для тебя привет. И обратный адрес… И посмотрел на

Наташу насмешливо, как ей показалось.

Наташа протянула руку автоматически, взяла открытку, поражаясь: как мог Гоша все угадать? Не мог же он знать про Указ. Или мог, быть может, уже опубликовали? И, стыдясь, кивнула. Ну вот, оставь себе, сказал Гоша и еще раз заглянул ей в глаза – теперь, кажется, с некоторым даже сочувствием. И отвернулся, пошел к гостям.

Наташа посмотрела на лицевую сторону открытки – там был изображен кактус, обвитый, как рождественская елка, гирляндами лампочек. И подпись Merry Christmas. Перевернув открытку, Наташа узнала Валеркин почерк: четкий бисер, всякая буковка отдельно. Руки ее задрожали.

Она посмотрела на обратный адрес, написанный не как у нас, внизу, а сверху. Открытка была из Мексики. Наташа не поверила, попыталась разобрать дату на штемпеле, унимая дрожь, а то буквы так и прыгали.

Выходило, что открытка пришла не к нынешнему Рождеству, а к прошлогоднему. Может быть, Валерка был в это время в Мексике как турист, вот и послал… Но нет, обратный адрес был не отель, а город

Мехико. И начинался он c Valeriy Adamsky.

Наташа достала очки из сумки и пробежала глазами мелкий текст. После дежурных поздравлений и пожеланий, после какой-то только ее бывшим мужьям понятной хохмочки, смысл которой не дошел до Наташи, в открытке была приписка: “Если увидишь мою, передай привет из-под кактуса. Я часто Наташку вспоминаю. Даст Бог, еще свидимся. Думаю,

Бог даст, он же всемилостив”. Наташа как стояла, так и опустилась на табуретку. Выронила открытку: мою. Но опомнилась, быстренько подняла, сунула в сумочку.