Лев Толстой.

27/V — 9 июня 1909.

1909 г. Июня 3. Ясная Поляна.

Ясная Поляна, 3 июня 1909.

Очень благодарен вам, Василий Дмитриевич, за присылку вашего альбома^*. По рассказам я имел очень неопределенное понятие о вашей выставке, но альбом ваш произвел на меня сильное впечатление. Воображаю, как подействовала бы на меня сама выставка, и очень, очень сожалею, что не мог видеть ее. Не говоря уже о красоте картин и том вполне сочувственном мне отношении вашем к изображаемому предмету, самый этот огромный труд, положенный вами на это дело, вызывает глубокое уважение к художнику.

Само собой разумеется, что раскрашивание, хотя вы его и начали, не может передать красок, но благодарю вас за намерение сделать это для меня^*.

Кроме всех других значений, ваша выставка имеет, по моему мнению, еще значение педагогическое. Нельзя в лучшей форме передать детям историю Христа, как по вашим картинам.

Еще раз благодарю вас.

Ваш^*

1909 г. Июня 23. Кочеты.

Получили нынче твое письмо Тане^*, милая Соня. Мне здесь очень хорошо, но хочется и домой и для тебя, и для Левы^*, и для Саши^*, так как она не приезжает сюда, и для самого себя. Определять времени вперед не люблю, но думаю, что скоро^*. Нынче получил письмо от Черткова со вложением копии письма тебе. Он предлагает отдать рассказ «Дьявол» в литературный фонд, который просит об этом^*. Я еще не решил. Рассказ мне не нравится. Надо будет перечитать его. У нас теперь довольно тихо, гораздо тише, чем в Ясной, в смысле посетителей. Нынче приехал сын Михаила Сергеевича Миша^*. Я себя чувствую хорошо. Кое-что работаю^*, и хочется столь многого, что ясно, что это обычные старческие неосуществимые мечты. Хочется только не даром провести оставшиеся месяцы, дни, часы, когда так многое, непонятное и скрытое прежде, стало ясно. Вчера была Наташа Абрикосова^*. Повторяю совет не придавать важность хозяйству, а тому, как ты верно пишешь, чтоб быть доброй^*. Только одно это нужно. И доказательство, что это одно нужно, то, что это одно всегда можно.

Целую тебя, Сашу, Леву, привет Варваре Михайловне.

Л. Т.

1909 г. Июля 12/25. Ясная Поляна.

Председателю XVIII мирного конгресса, Стокгольм.

Господин председатель,

Вопрос, который подлежит обсуждению конгресса, чрезвычайно важен и интересует меня в течение уже многих лет. Я постараюсь воспользоваться честью, которую мне оказали моим избранием, изложив то, что я имею сказать по данному вопросу перед столь исключительной аудиторией, как та, которая соберется на конгрессе. Если силы мне позволят, я сделаю все возможное, чтобы прибыть в Стокгольм к назначенному сроку;^* если же нет, я пришлю вам то, что хотел бы сказать, в надежде, что члены конгресса пожелают ознакомиться с моим мнением.

Примите, милостивый государь, уверение в моем совершенном уважении.

12/25 июля 1909.

1909 г. Июля 23. Ясная Поляна. Ясная Поляна, 23 июля 1909.

Павел Петрович,

Прочел оба ваши рассказа^*, и первый рассказ «У виселицы»^*, особенно в том виде, в каком он в рукописи, то есть не ослабленный цензурными выпусками, мне очень понравился, и думаю, что не ошибусь, сказав, что он и сам по себе очень хорош, и производит то самое чувство ужаса, которое, очевидно, переживал автор и которое переживают многие и многие люди теперь в России. Очень жалею о тех выпусках, которые ослабили его, потому что в рассказе все хорошо, особенно, как вы и говорите, первая глава, которая, к сожалению, выпущена. Так что, повторяю, рассказ очень хорош, и желательно, чтобы он получил наибольшее распространение без выпусков. Второй же рассказ «Казнь» не понравился мне^*.

Благодарю вас за обращение ко мне и присылку рассказов. Нужно ли вернуть вам их обратно?

Лев Толстой.

1909 г. Июля 26. Ясная Поляна.

Ясная Поляна. 26 июля 1909.

Петр Иванович,

Сейчас прочел с некоторыми из моих друзей вашу замечательную статью: «Крестьянский Генрих Блок»^*. Слушателями были: товарищ председателя судебной палаты^* (он же и читал статью), известный литератор^*, художник^*, врач^*, крестьянин^* и наши домашние. На всех слушателей она одинаково подействовала своим обстоятельным и смелым изложением возмутительных гадостей, совершаемых Крестьянским банком под видом помощи несчастным крестьянам. Поразительно, как эти «несчастные» крестьяне, служащие дойной коровой для всех дармоедов, служат для них тоже и оправданием совершаемых над ними гадостей под видом служения им. Для меня то, что я узнал из вашей статьи, было совершенно ново, и хотелось не верить в возможность таких случаев, так они ужасны. Но приводимые вами примеры и цифры неоспоримо убеждают, что дела, кажущиеся невозможными по своей безнравственности, совершаются как нечто самое обыкновенное и — смешно сказать — законное. В особенности поразила меня и понравилась мне ваша глубоко верная мысль о различии положения людей, занятых денежными предприятиями для своего обогащения, от положения крестьян, занятых только тем, чтобы прокормить свои семьи и отдать правительству все то, что с них требуется. Понятно, что по отношению первых, стремящихся к своему обогащению, которое всегда совершается не иначе, как отнятием у трудящихся произведений их труда, могут представляться необходимыми такие же мошеннические меры, задерживающие осуществление поставленной ими для себя цели. Но применение таких мер к крестьянам поразительно по своей несправедливости и жестокости, как это вы ясно доказываете в вашей статье. Мысль эта для меня совершенно новая и многое объяснила мне.

Хотя я и не имею на это никакого права, мне хочется благодарить вас за вашу смелость и правдивость, которая, вероятно, поставила вас в материально тяжелое положение.

Письмом этим только отвечаю на ваше. Очень хотел бы написать подробнее о той деятельности правительства по отношению к земельному вопросу, которая, как я ни далек от интересов внутренней политики, неудержимо возмущает меня с многих и разных сторон.