Я пристально посмотрел на него; его глазки поблескивали.

Мать нахмурилась.

— Не поняла юмора. Алан, а ты?

— Боюсь, для меня он тоже слишком тонок, милая. Как насчет «Красной смерти»?

— Нет, благодарю. За последний месяц я нахлебался ее по горло. Пиво, если не возражаете.

— — Какие могут быть возражения? — Алан исчез за стойкой бара, оттуда донеслось бормотание: — Пиво, пиво… Где же пиво? Ага, вот оно! — Он выпрямился с тонкой зеленой бутылкой в руках. — Из личных запасов. Исключительно для вас!

Он церемонно открыл бутылку и стал наливать пиво в стакан.

— По стенке, пожалуйста, — попросил я. — А?

— Пиво наливают по стенке стакана, а не льют на середину.

— Теперь все равно поздно. Простите. — Он вручил мне стакан с пеной и полупустую бутылку. — В следующий раз буду знать, ладно?

— Да, конечно, — ответил я и подумал, что следующего раза не будет.

— Наверное, я просто не привык наливать, — сказал Алан, усаживаясь. Он посмотрел на мою мать и похлопал по кушетке. Она подошла и села, пожалуй, слишком близко. — Я чересчур избалован. — Он улыбнулся и обнял мать за плечи.

— Алан, Джим сражается с этими ужасными хаторра-нами.

— Неужели? — Он, похоже, заинтресовался. — Вы в самом деле видели их?

— Прежде всего, они называются «хторранами». Звук «ха» глухой. Как в имени Виктор, если опустить первые две буквы.

— О, я ведь никогда не смотрю новости. — Мать, как бы извиняясь, взмахнула рукой. — Я только читала о них в утренних газетах.

— А что касается вашего вопроса. — Я повернулся к симпатяге Алану и холодно бросил: — Да, я видел несколько штук.

— Правда? — удивился он. — Они существуют?

Я кивнул, отпил пива и вытер рот тыльной стороной ладони. Я не мог решить, оставаться ли в рамках приличий или резать правду. У матери было выражение «потанцуй для бабушки», на лице Алана Уайза застыла широкая пластиковая улыбка, но мистер Такахара внимательно смотрел на меня. Правда одержала верх.

Я окинул взглядом Алана Уайза и спросил:

— Где вы жили, если не знаете, что происходит? Он пожал плечами.

— Здесь, в старых добрых Соединенных Штатах Америки. А где были вы?

— В Колорадо, Вайоминге, Северной Калифорнии.

— Вы шутите! Как их там?.. Торране уже в Калифорнии?

— Самое обширное заражение, какое я видел, находится на северном берегу Клеар-Лейк.

— Но… Черт меня возьми. — Он посмотрел на мать и слегка сжал ее плечи. — — Я этого не знал. Давай как-нибудь в воскресенье прокатимся туда и полюбуемся ими. Как ты считаешь, Нита?

Неужели он всерьез? Я поставил стакан и тихо сказал:

— Там запретная зона. Но даже если бы ее не было, я не думаю, что такая прогулка закончится хорошо.

— Ну-ну, рассказывайте. — Он отмахнулся от меня так же легко, как если бы я рассказал о розовом небе. Здесь, далеко на юге у побережья, оно не было розовым. — Я думаю, вы слегка преувеличиваете. Это просто образчик армейского мышления, благодаря которому нас втянули в пакистанский конфликт двадцать лет назад. Вы, разумеется, не помните — были тогда крохой…

— Я знаю о Пакистане, В больнице у меня было много времени для чтения.

— Джим, разрешите мне кое-что сказать. Задеревьями вы не видите леса. У вас отсутствует чувство перспективы и не хватает объективности. Понимаете, дело с вашими кторранами, хторранами — или как их там — явно раздуто. Нет, погодите. — Он поднял руку, чтобы я не перебивал. — Я не сомневаюсь, что за этим что-то скрывается. Я даже верю в существование пожилой леди, которая испачкала свое белье при виде больших розовых гусениц. Но если вы взглянете на картину в целом — как привык делать я, — то поймете, что молодой человек вашего возраста уже должен задуматься о будущем.

— Если оно есть, это будущее, — сухо заметил я. Глаза Такахары сузились.

— Только не повторяйте этот либерально-пораженческий вздор. Такая песня может разжалобить разве что конгрессмена, но перед вами Алан Уайз, и вы знаете, что ваша матушка не станет связываться с каким-то болваном.

— М-м-м, не спорю.

— Послушайте, я же знаю правила игры. Армии необходимо, чтобы война выглядела серьезной, иначе не оправдать крупные военные ассигнования. Изучай историю, сынок! Чем больше тратится денег, тем хуже идут дела на войне. Все затеяно ради простака налогоплательщика и его потом заработанных денежек. Правда заключается в том, что сейчас перед умным человеком, знающим, как правильно читать газеты, открываются необыкновенные возможности.

— Не понял.

— Я толкую о деньгах, сынок. Акционерные общества, лицензии, федеральные субсидии. Я хочу, чтобы ты знал, где кроются неограниченные возможности!

— А?

— Манна сыплется с неба! — воскликнул Алан. — Хватай лопату и греби! Я работаю над освоением заброшенных земель и каждый день вижу, как люди сколачивают целые состояния. Огромные территории ждут снятия вето, целые города. Кто-то должен позаботиться о них, и этот кто-то станет богатым. Очень богатым. Правительство это знает. Армия тоже. Но военный психоз мешает людям правильно оценить реальное положение дел. Правительство снова запускает руку им в карман. Все эти военные страсти — отличный повод для армии наложить лапу на невостребованную собственность. Не поддайся на обман, сынок. Читай в газетах не только байки об этих кторранах, и ты увидишь, что творится вокруг.

Мать погладила его руку.

— Алан так много работает. — Ее взгляд предостерегал меня: не спорь.

— Мистер Уайз.

— Просто Алан, — поправил он.

— Мистер Уайз, — повторил я. — Я лейтенант Специальных Сил. Мы выполняем задания, не входящие в компетенцию регулярной армии. А раз так, — пояснил я, — мы находимся в прямом подчинении президента Соединенных Штатов. В настоящее время перед Спецсилами поставлена одна, и только одна, задача: уничтожить всех хторранских брюхоногих — мы называем их червями — на всей территории США и Аляски. Гавайи пока не заражены. В ходе выполнения операций я столкнулся с более чем сотней этих монстров, На моем личном счету два десятка — это один из самых высоких показателей в Спецсилах. Я считаюсь асом и расскажу вам о червях…

— Джим, — перебила меня мать. — — По-моему, сейчас не время и не место для фронтовых баек.

Я запнулся и посмотрел на нее и Алана Уайза. Они раскраснелись от выпитого и выглядели довольными. О мистере Такахаре я не мог сказать ничего — сфинкс, да и только.

О чем однажды меня предупреждал Дьюк? Когда спорят пьяный и дурак, нельзя определить, кто из них кто. Надо подождать, пока пьяный протрезвеет — тогда другой и есть дурак. Как узнать, что спорят именно они? Проще простого. Тот, кто вступает в спор с пьяным, уже дурак.

Все правильно.

— Нет, нет, дорогая. Пусть говорит. Я хочу послушать. — Алан Уайз повернулся к матери и потерся о ее щеку, шею, куснул за мочку уха. Она взвизгнула и запротестовала, но не отодвинулась.

Я не выдержал.

— Я вообще-то сомневаюсь, что у нас получится разговор…

— А? — Он вскинул на меня глаза.

— У вас нет ни малейшего представления о предмете разговора, мистер Уайз. Когда вы будете лучше информированы, тогда и побеседуем. — Я встал. Их лица вытянулись. — Прошу извинить. Я хочу принять ванну.

Мать ждала меня под дверью ванной. Я бы удивился, если бы ее здесь не оказалось.

— Какая муха тебя укусила? — зло прошипела она. — Я хотела всего лишь посумерничать с двумя самыми близкими людьми. Разве это так много? Почему ты всегда все портишь? Вот что, надо вернуться и извиниться…

Вместо ответа я направился к двери. Ее голос зазвучал на октаву выше: