„Старый барабанщик…“ Старый барабанщик, Старый барабанщик, Старый барабанщик Крепко спал, Он проснулся, Перевернулся, И указ тотчас издал. Всю свою команду, Всю свою команду, Всю свою команду — За порог. Чтобы знали И не забывали, Кто у нас тут царь и бог. Старый барабанщик, Старый барабанщик. Старый барабанщик, Наш пахан, Ищет хмуро, Чью еще бы шкуру Натянуть на барабан. „Стихи мои, простые с виду…“ Стихи мои, простые с виду, Просты на первый только взгляд И не любому индивиду Они о многом говорят. Вот вы, к примеру бы, смогли бы В один-единственный присест Постичь их тайные изгибы И чудом дышащий подтекст? Да я и сам порой, не скрою, Вдруг ощущаю перегрев Всей мозговой своей корою, Пред их загадкой замерев. В них разом густо, разом пусто, А иногда вообще никак, Но всякий раз из них искусство Свой подает товарный знак. Идет в моем культурном слое Неуправляемый процесс, Формально связанный с землею, Но одобряемый с небес. 1995 „Стоит могила…“ Стоит могила Незнамо чья, А все же мило, Что не моя. „Страна моя не так уж и проста…“ Страна моя не так уж и проста, Как кое-кто наивно полагает, Не подставляет каждому уста, Не перед каждым ноги раздвигает. Немало в ней таится разных „но“, Неразличимых посторонним взором, Ее понять от века не дано Заезжим верхолазам-гастролерам. Вся тайна, вся загадка, вся секрет, Неразрешимый ни людьми, ни Богом… Другой такой на целом свете нет. И это, кстати, говорит о многом. 1998 „Страна у нас, товарищи, большая…“ Страна у нас, товарищи, большая, За что средь прочих слава ей и честь. В ней можно жить друг другу не мешая, Поскольку место, слава богу, есть. Так отчего же два достойных мужа, Сединами покрытые уже, И властью облеченные к тому же, На самом дальнем нашем рубеже Взамен того, чтоб в солнечное завтра Вести своих сограждан за собой, Не сдерживая юного азарта, Сцепились, увлеченные борьбой? А мы следим лишь, разводя руками, За схваткой двух враждебных лагерей, Что битыми чревата черепками И жутким видом порванных ноздрей. Странный гость Как-то утром за обедом засиделся я с соседом, Что живет со мною рядом на другом конце страны, Был сырой осенний вечер зимней скукою отмечен, Но вплетались краски лета в синь зеленой белизны. Не в преддверьи ли весны? Помню, темой разговора были тезы Кьеркегора И влияние кагора на движение светил. Нить беседы прихотливо извивалась и на диво Обстановка климатила и сосед был очень мил — Он практически не пил. Словом, было все прекрасно, но, однако, не напрасно Я от тяжести неясной все отделаться не мог. Тишину моей гостиной вдруг нарушил очень длинный И достаточно противный электрический звонок. Кто вступил на мой порог? Кто же этот гость нежданный, что с настойчивостью странной В этот вечер столь туманный нарушает мой покой? Это кто возник из ночи и на кнопку давит очень? Неужели на мерзавца нет управы никакой? А милиция на кой?! Звон меж тем раздался снова. — Что за наглость, право слово?! — И нахмурив бровь сурово, повернул я ключ в замке. Предо мною на пороге неулыбчивый и строгий Вырос странник одинокий в старомодном сюртуке С черной птицей на руке. Позабытые страницы мне напомнил облик птицы, Утлой памяти границы вдруг раздвинулись на миг, Вспомнил я: все это было — „…мрак, декабрь, ненастье выло…“ И как будто из могилы доносился хриплый крик, Вызывавший нервный тик. Уловив мое смятенье, он шагнул вперед из тени: — Извините, вы Иртеньев? У меня к вам разговор: Мой кисет, увы, непрочен, а табак дождем подмочен, Что вы курите, короче? Я ответил: — „Беломор“. — Боже мой, какой позор, — Прошептал он с возмущеньем и, обдав меня презреньем, Устремился по ступеням темной лестницы во двор. Хлопнув дверью что есть мочи, из подъезда вышел прочь он И исчез. Но с этой ночи не курю я „Беломор“. Никогда. О, nevermore! 1979 |
