Юморист закончил.

Я посмотрел в ту сторону. Там сидел отец. В профиль — как две капли похожий на отца при жизни. Я сразу же отвел взгляд и подумал: «Бывает же, встречаются на свете двойники».

Объявили следующий номер, и на сцену вышел цирковой дуэт.

Посмотреть еще раз на лицо того мужчины мужества больше не оставалось. Я видел его всего секунду. При этом — издалека. Как я мог быть уверен, похож он или нет? Пожалуй, если посмотреть в фас, выяснится, что это не он. И такое часто бывает.

Я с трудом сдерживался, чтобы не смотреть на него слишком пристально. Моего отца уже давно нет в живых, какой смысл что-то проверять?

Циркач поставил на кончик упертой в лоб трости мяч и пытался удержать равновесие. Сдвинулся влево, сделал несколько шагов вправо.

Чтобы развеять сомнения, я еще раз посмотрел на мужчину.

И вдруг он тоже взглянул на меня.

Я оторопел. Он еле заметно улыбнулся и слегка кивнул. Меня проняла дрожь. Я отвел глаза.

Почему он посмотрел на меня? Почему улыбнулся и дружелюбно кивнул?

Да потому, что меня высмеял юморист. Просто хотел посмотреть, что делает тот человек, и наши взгляды сошлись. «Как, нравится?» Его легкая улыбка примерно это и означала. Веселый человек. У жулика с улицы тоже была веселая улыбка. Хорошо в Асакусе, пока здесь остаются такие люди.

Кстати, о лице того мужчины в фас. Я его не узнал.

Ещё бы — потерять отца в двенадцать лет. Не могу же я досконально помнить черты его лица. Похож-то похож, но насколько — судить трудно. Я только хочу сказать, что он — вылитый отец из моей памяти. И в профиль, и в фас он вроде бы — отец, но именно поэтому им быть и не может. Выступление окончилось. Раздались вялые аплодисменты.

Чего разволновался? Другой бы на моем месте так и подумал. Человек улыбнулся, а я отвел глаза. Он мог обидеться.

— Привет, — раздалось рядом со мной.

Я поднял голову — в проходе стоял тот мужчина и смотрел на меня так, будто хотел сказать: пошли отсюда.

— Это вы мне? — Голос у меня дрожал. Нет, правда — очень похож на отца.

Мужчина, не дожидаясь моего ответа, побрел к выходу. Его спина как бы говорила: «Чего сидишь? Пойдем».

Объявили следующий номер.

Я встал и пошел за ним.

Человек стоял посреди опустелого квартала кинотеатров. Когда я вышел, он сказал:

— Не люблю я... вон этого, — и ткнул пальцем в афишу. Из колонок заверещал «вон этот» юморист.

— Я тоже... не очень.

— Точно, — зашагал мужчина. — На гвоздь программы он не тянет.

Мы направлялись к Международной улице.

— Пойдем к нам?

— Что?

— К нам домой.

Он подтянул брюки.

— А можно?

— Конечно. Ну, ты даешь... — Моложе меня лет на десять, а тыкает мне... — Асакуса. Рано смеркается — делать-то нечего. После десяти куда деваться?

Вышли на Международную улицу. Постояли у светофора. Обычная улица. Хотя раньше она казалась мне проспектом. Машин мало.

— Часто приезжаешь?

— Что?

— В Асакуса?

— Иногда.

— А-а.

Мужчина шустро зашагал по переходу. Я — следом, такие люди не нравятся, но расставаться с ним не хотелось. Переходя дорогу, он пошарил в карманах штанов.

— Сигарет вот прикуплю, — обернулся он ко мне. — Дом вон там. Постой тут.

Велев мне дожидаться у перехода, он враскачку направился к Международному театру. Там виднелся автомат с сигаретами. Кинул монеты. В белой хлопковой рубахе без ворота, навыпуск поверх тоже белых и хлопковых брюк. Коротко стриженный, опрятный. Я немного успокоился. Неприятно, если похожий на отца человек оказался бы неряхой.

Мужчина вернулся.

— Видел?

— Что?

— Какую гостиницу отгрохали.

— А-а.

Однако с того места за домами отеля видно не было. Мужчина шагал впереди. Я же с легкостью шел за ним по местам, куда моя нога не ступала с двенадцати лет. Запустелый токийский район, каких немало.

Иду к этому мужчине домой. Самому себе поражаюсь — иду беспрекословно. Был бы пьяный, дело другое. Почему я решился пойти домой к совершенно незнакомому человеку? Естественно, потому, что он похож на отца. Именно поэтому бдительность моя так притупилась? Хорошо, но зачем он ведет меня к себе?

Вряд ли потому, что к старости я стал похож на его умершего сына.

— Пивка, да? — говорит мужчина.

— Что?

— Жарко. Не откажешься от пивка? — Он остановился, пересчитал монеты в руке. На этот раз — у автомата с пивом. — А то у меня в холодильнике последняя банка. Хм, не в коня корм...

— Я куплю.

— Брось мне это. — С грохотом выпала пол-литровая банка. Доставая, он сказал: — Холодная. Прихвати платком, — и протянул мне банку.

— Хорошо. — Кажется, собирается купить еще одну. — Мы выпьем столько?

— Вот это? Шутишь, да? — С таким же грохотом выпала еще одна поллитровка. — В платке держишь?

— Да.

Вторую он понес сам.

— А ты что без платка?

— Не привыкать.

Видать, и впрямь не впервой. Я хотел сказать, что я тоже привычный, но не стал и чему-то обрадовался. Чему — не пойму сам.

Просто мне было интересно идти за человеком, который так важно вышагивал передо мной. Как будто я шел за своим отцом. Такой легкости я не чувствовал в себе очень давно.

«Я — в порядке, а ты держи в платке». Или как он там сказал?

Мне захотелось игриво хлопнуть его по спине.

— Здесь. На втором этаже. Он свернул во двор.

Вот он легко поднимается по внешней лестнице — шагает проворно. Я стараюсь ему подражать.

Вот и второй этаж. Мы дошли до дальней из трех дверей, он крикнул:

— Это я, — и слегка пнул дверь. Я остановился чуть поодаль. Внутри все опять похолодело.

Жена дома. Точно. Кажется, он говорил: «Не в коня корм». Сдается мне, это не его слова, а кого-то другого — скорее всего, супруги. И с этой минуты мне стало очень беспокойно.

Похоже, мне совсем не хочется встречаться с его женой. Возникшая было радость от встречи с похожим на отца человеком обернулась реальностью. Нет, не так. Не только. С одной стороны — тайная надежда, с другой — тайный страх. А в голове одно: «Да ну, не может быть».

— Ты что там застрял? Заходи.

Мужчина зашел в квартиру.

Я оцепенел. В сумраке показалось лицо женщины, она улыбнулась:

— Добро пожаловать.

У меня потемнело в глазах. Невозможно. Что со мной такое? Конечно, это не сон. Настолько все реально, что не может быть сном.

— Ты чего? Эй! — раздался мужской голос.

— Заходи, — сменил его женский. Голос матери. Выходит, женщина, которую я заметил краем глаза, — моя мать? Меня затрясло. Ноги подкосились. На глаза навернулись слезы, и я только смог еле выдавить:

— Ага.

— Ты где там? — высунул голову мужчина.

— Ага.

— Брось скромничать.

И он опять пропал.

— Ага.

Я едва сдерживался, чтобы не уйти. Не хотел уходить, не хотел расставаться с ними. Я собрал в кулак всю силу воли и поборол волнение. Я привык сдерживать себя. Я одинок уже давно.

Остановившись в дверном проеме, я как мог жизнерадостно сказал:

— Извините, что так поздно.

— Ничего, — ответила мама. Она умерла в тридцать пять. Выглядит не старше.

— Хорошее дело — вечер. Садись, — сказал отец.

Старая квартирка — кухня да комната в восемь татами, — но ухоженная. «Какой порядок», — отметил я про себя. И холодильник еще не старый, и термос с подкачкой. О, на стене — календарь офисного здания «Роке». Это не могут быть мои родители.

— Смотри, — сказал мужчина.

— А?

— Радиоуправляемые! Она помешана на моделях.

В углу квартиры на стопке газет стояли три довольно крупные модели машин.

— Эти, что ли? — Я не мог заставить себя посмотреть на женщину.

— Поверишь? В таком возрасте, а играет совсем как ребенок. Четыре или пять штук уже угробила.

Женщина засмеялась. Решившись, я посмотрел на нее: бледная, губы пухловатые, фигурой похожа на мать, такая же худощавая.