— В Аризоне, кажется, жарко.

— Ничего, молодой.

— Выдворила?

— В каком смысле?

— Уже знает... про него?

— Про кого него?

— Про Мамию.

— Ребенку об этом говорить пока рано.

— Встречаетесь?

— Я не обязана.

— Что не обязана?

— Отвечать тебе.

— Точно, не обязана. Но хоть поздороваться с тобой можно? Мы с ним долго работали вместе, теперь все кончено.

— А что вам мешает? Личная жизнь тут ни при чем.

— Так, да не так.

— Ах, вот ты о чем. Ты же сам хотел развода. Надеюсь, не будешь ревновать меня к Мамии.

— Вот еще.

— Тогда в чем дело? С какой стати ты вмешиваешься?

— Резонно. Вот только с ним непросто иметь дело, верно?

— Верно. Но я, кажется, не занимаюсь прелюбодеянием. Что тебя так беспокоит? Развелась, и теперь могу делать, что захочу.

— Или делала еще до развода?

— Ты что такое говоришь?

— Не слишком ли рано? Еще и месяца не прошло, а уже того...

— Ну что ты за человек, а? Если хочешь знать, я все это время ничего к тебе не испытывала. Был бы любимый человек, все получится хоть сразу после развода.

— Неужели сойдетесь?

— Я же говорила, что не обязана тебе отвечать.

— Сигэки — и мой сын тоже. Уж переживать, как это на нем отразится, мне никто не запретит.

— Ловко ты впутываешь ребенка. А сам хоть бы капельку о нем побеспокоился.

— Я позвонил, потому что хотел с ним встретиться.

— Ну ты и мерзавец. Я кладу трубку. Больше не хочу с тобой говорить.

Раздались гудки.

Если удалось сбежать от такого мерзавца, могла бы хоть спасибо сказать. Не брось она трубку, я б не вытерпел и сказал: верни хоть часть тех денег, что у меня оттяпала. Пожалуй, она права — действительно я мерзавец. Так и выходит. Поговоришь с ней — так и выходит. Да и она мегера, стоит лишь с ней заговорить. И все так неожиданно.

Из окна одноместного номера на девятом этаже виднелись огни другой высотной гостиницы и поток машин на улице Аояма.

Встреча не удалась, но Сигэки тут не виноват. Однако всматриваясь в беспрерывный поток фар, я осознал, что отчаяние — мое привычное состояние, когда дело доходит до сына. Оно преследовало меня еще с тех пор, как он пошел в среднюю школу[16]. Пожалуй, мои отцовские чувства и надежды были направлены совсем не в ту сторону.

И в отчаянии этом по большей части Сигэки не виноват. Детское «я» формируется не только с удобной взрослым стороны. Это я понимал, но все равно злился, если он меня игнорировал или противился по пустякам.

Но как бы я ни злился, результата, который меня бы устраивал, я не добивался. Только расстраивался, а когда он перешел в старшие классы, просто смирился. С тех пор при каждой встрече с Сигэки я готовил себя к очередному легкому разочарованию. И наоборот, предлагая, скажем, вместе выпить кофе, я приходил в замешательство, слыша в ответ простодушное «угу».

Конечно, виноват в этом только родитель. Я — такой же плохой отец, как и муж. Все плохо. Сам я так не считал, но за разглядыванием ночных огней, очернив себя с ног и до головы, мне стало легче.

Утром, в начале одиннадцатого, я уходил из гостиницы.

Оплатив счет, я уже направлялся к дверям, когда увидел входящего Мамию.

Менять направление внезапно было бы странно. Я остановился в отдалении и смотрел, как он проходит в автоматическую дверь. А сам при этом думал: хорошо, если он меня не заметит.

Мамия вошел, коротко окинул взглядом холл и направился было в кафе, но вдруг ошеломленно оглянулся на меня.

Я улыбнулся и кивнул. Вспомнил прошлое, и на душе стало хорошо. Даже подумал: «Аяко права — личная жизнь тут ни при чем».

— А-а, — приоткрыл рот Мамия, и как обернулся, так и замер.

Такой взгляд, будто увидел перед собой пришельца. С чего бы? Но стоило мне приблизиться, как ужас на его лице сменился улыбкой и он поздоровался.

— Ты чего... в такую рань?

Для телевизионщиков десять утра — очень рано.

— Меня ждут. — Мамия повел глазами на кафе.

Там какой-то человек вдруг поднял руку. Ба, да это мой лучше оплачиваемый коллега.

Мамия тоже махнул ему рукой. Я слегка поклонился. Он показал жестом: мол, не торопитесь, — и опустился на стул.

Но в таком месте говорить нам было не о чем. Не будь встреча случайной, всегда бы нашлась дежурная фраза, но легкомысленным «А что, если нам вместе...» сейчас не отделаешься.

— Что с тобой? — спросил Мамия.

— Ничего. Вот, переночевал в гостинице.

— В смысле, с телом... Так резко...

— С телом?

— Мы же вот только с тобой виделись. Так сильно похудел.

— Что, заметно?

— Если честно, то на удивление...

— Осунулся?

— Не то чтобы очень. Что с тобой?

— Да, одна нелепость.

— Это ты зря.

— Когда один, тормоза не держат.

— Ходил к врачу?

— Нет. У меня нигде не болит. Я смотрелся в зеркало и не заметил ничего такого.

— Сходи обязательно.

— Да ты не пугай меня так.

— Сходи-сходи, эта худоба неспроста.

— Ладно, схожу. Ну, пока... — Я изобразил рукой некий жест и направился к выходу.

— Ты куда?

— Домой.

Я повернулся спиной к открывшему было рот Мамии и вышел на улицу.

Как и предполагал — после вчерашней встречи с родителями окружающим я казался еще более худым.

Я подошел к стоянке такси.

При этом поймал себя на мысли: «Что поделаешь, если я, так и не осознав этого, однажды умру».

У человека, повстречавшего своих мертвых родителей, особого выбора нет.

Дом, словно сопротивляясь потоку окутавших его выхлопных газов и реву моторов, по-прежнему доносившихся с восьмой кольцевой дороги, стоял с наглухо закрытыми окнами.

Окно Кей не отличалось от прочих. Оно лишь отражало раскаленные лучи полуденного солнца и ничем не выдавало человеческого присутствия.

Открыв замок, я надавил на толстое стекло внутренней двери и вошел в холл.

В мрачном углу громоздились семь-восемь новых коробок одинаковой формы, а рядом стоял, будто охраняя их, высокий парень. Я окинул его взглядом, но он, похоже, витал в облаках и никак не отреагировал.

Я вошел в открытые двери лифта. Нажал кнопку седьмого этажа. Пока двери закрывались, я еще раз взглянул на того парня. Теперь он смотрел на меня со странным блеском в глазах. Когда наши взгляды встретились, он тут же отвернулся, но я понял, что это — от любопытства. Видимо, я настолько исхудал, что привлекаю к себе внимание. Вот только почему я сам это не вижу? Выходит, таков замысел отца и матери?

Вдруг лифт остановился. Для седьмого еще рано. Поднял глаза на табло — третий. Кей. Открылась дверь. Действительно, она.

— О! — вырвалось у меня. — Сегодня у тебя что — выходной?

Она молча смотрела на меня. Одета в длинное платье до пят, белое, без рукавов, чем-то похожее на неглиже. Но внутрь Кей не вошла.

Я нажал на кнопку открытия дверей и улыбнулся:

— Ну, ты как?

По ее серьезному лицу проскользнуло такое выражение, будто она видит нечто жалкое.

— Где ты был? — неподвижно спросила она.

— Поработал в гостинице. Хотел немного сменить обстановку.

— Опять врешь, — сказала она низким, но сильным голосом.

Не спуская с меня глаз, вошла в лифт. Приблизилась ко мне так, будто собиралась поцеловать.

— Опять врешь, — проворчала она.

Приторно запахло духами. Двери лифта закрылись.

— Впервые, да? — тоже не сводя с Кей глаз, мягко спросил я и прижал ее к себе. Кей напряглась. — Этот запах духов впервые, верно?

— Я смотрела в окно. Все это время смотрела в окно. Наконец ты вернулся.

Кей говорила медленно, словно читала книгу. Похоже, сердилась.

— На работу не пошла?

Прежде чем она успела ответить, двери лифта разъехались.

Кей вышла первой и зашагала по коридору седьмого этажа.