Квартирантка успокаивает: и откроем, и накормим, и тут же телеграмму дадим.

А у меня в Остре клиенты, каждый день расписан по часам. Поехала.

Как-то вечером смотрю новости. В Израиле неспокойно. Опять евреев выселяют, чтобы арабам отдать по соображениям политики. Интервью дают, кто там живет, мол, не уйдем, с автоматами будем сражаться. А их выселяют. Один вечер смотрела, второй. А на третий опять. Рассуждения всякие насчет ближневосточной проблемы, местные жители перед микрофоном клянутся и так далее.

И вдруг вижу – Давид. Корреспондент его спрашивает, как дела, что намерен делать в сложившейся тяжелой ситуации.

Давид говорит:

– Я приехал из Иерусалима, чтобы поддержать своих товарищей. Мы отсюда не уйдем. Тут наша последняя граница.

Ой! Опять граница. Опять граница. Где она, та граница, с которой нельзя уйти? Кто ее видел? Я ему кричу в телевизор, чтоб не кобенился, а то свои же и пристрелят случайно.

Ну, ладно. Живой пока. Разберутся. Хорошо, что Любочки с ним нет.

Пришла Нина Александровна, подышать воздухом перед сном. Гуляем, обсуждаем положение в мире. Я рассказала, что увидела знакомого в новостях. Она поинтересовалась, что за знакомый. Я вроде хотела рассказать историю, но почему-то расхотела.

– Один человек, у нас с ним отношения были.

На старости лет вспомнила про отношения. Какие отношения? К кому? По какому поводу?

Навещала Камского. Он уже не вставал. Но говорил. Ум у него просветлел, меня называл Женей. Но все равно спрашивал про Фейгу, про Айзика, про Гришу. Я с ним поговорю – и мне легче на душе.

И вот прибыла Любочка. Как раз квартиранты съехали. Красивая, как американская артистка. Слова из нее не вытянешь, только курит и курит. Курит и курит.

– Я, – говорит, – абсолютно счастлива. У меня есть постоянный заработок. У меня есть бойфренд. Я по всему свету езжу с путешествиями. На все хватает. Волноваться тебе, мама, не надо.

Я спросила, как все-таки личная жизнь. Она опять как заведенная:

– У меня есть бойфренд. Есть работа. С тетей Любой работаем на пару в салоне. О’кей.

Сходили на кладбище. Посидели там на лавочке, повспоминали.

Я ей рассказала про Остер, про Арончиков дом, что по полгода живу на даче в раю.

Она одобрительно кивает головой.

Спросила:

– Документы в порядке на дом, на квартиру?

– Конечно. Я тебе покажу, где что.

Думала, она отнекиваться начнет, но она посмотрела по-деловому. Правильно. Не то что мы, никогда не знали, за что хвататься со своими дурацкими тайнами.

Она обняла меня и говорит:

– Мамочка, как я тебя люблю. К себе не приглашаю. Обстоятельства. Ты не в претензии?

Какие претензии? Никаких претензий. Лишь бы ей хорошо было.

Спросила:

– Про Давида не слышала? Я его по телевизору смотрела, с автоматом. Выглядел неважнецки.

Она:

– У него всегда проблемы. Ничего.

За день до отъезда как подменили мою Любочку. Терпела-терпела – и закончилось ее терпение.

С утра заявляет: необходимо написать завещание на квартиру и на дачу, чтоб потом не было лишних мытарств по инстанциям. Ну, конечно, она права. Как хочет, так и сделаем. Пусть ведет нотариуса. Или дарственную оформим. Как лучше, так и сделаем. Возраст берет свое, а если подумать, так и думать нечего. В следующий раз и про кожух трехпольный расскажу, и про Соломонов ящик, и про Евку, и про Тыщенко, и про Арончика, и про Камского одного и второго. А еще лучше – не расскажу.

Что касается Клары Цадкиной, то тут дело обстояло следующим образом.

Как-то получилось, что одной жизни ни на что не хватало. Оставалось еще, конечно, немало. Но без запаса.

Запас нужен.

Потому что с запасом надежней. Как говорится, уверенность в дне. Особенно если женщина и красоты все меньше. Если и была. Рост 170, вес 80, глаза красивые, волосы тоже ничего. Данные в целом неплохие. Но. Город небольшой. Одним словом – Чернигов. А запросы высокие. Плюс сорок лет со дня рождения.

Клара хотела любить всем сердцем, а не получалось. Поддержать ее на этом пути было некому, так как родители один за другим быстро умерли.

Сильнейшая ее по времени любовь был Константин, заведующий предприятием, где она работала. Конечно, обычный производственный роман, когда люди не ищут по всему свету, берут, что ближе.

Константин, человек женатый, мог уделять внимание Кларе урывками и ограничивался только материальной частью. Романтики никакой.

И вот Кларе надоело. Пришла к Константину в кабинет и решительно заявила, что их отношениям наступает естественный итог – расставание.

То ли в силу характера, то ли под влиянием места работы – Константин принял Клару как она есть и не перечил. Только попросил остаться на месте, чтобы не подводить коллектив.

Клара уходить из коллектива не думала. Во-первых, заработок на жизнь, во-вторых, ей нравилось.

Клара работала в ритуальном предприятии, ООО «Переправа», вела бухгалтерию и произносила последнюю напутственную речь над гробом. Ее очень ценили, главное – за двуязычность: в последнее время всё больше требовали на украинском языке. А Клара – пожалуйста.

И вот по прошествии небольшого отрезка Клара снова влюбилась. И сильно. Еще когда произносила речь, не могла отвести взгляда.

Сергей Владимирович ее отношения не замечал, потому что был поглощен постигшим его горем – смертью жены.

Клара звонила, переписав номер из накладной, напрашивалась проведать, вызнавала, когда предстоит визит на кладбище, чтобы побыть хотя бы несколько минут рядом.

Однако безуспешно.

Клара решила: еще не пришел срок, необходимо дать возможность очнуться от потери и потом предлагать новую жизнь.

Прошло еще несколько месяцев, и Клара снова позвонила. Ее пригласили в гости.

Все прошло хорошо, но совершенно бесперспективно, и Клара отчаялась. Спросила прямо:

– Вы теперь вдовец, вы никому ничего не должны.

Я вас полюбила. Подумайте.

Вдовец взглянул на нее и сказал:

– Я уже подумал. Идите вы к черту! Простите, конечно, девушка.

– Зачем же вы меня позвали? – не обидевшись, заметила Клара.

– Чтоб тему закрыть.

Клара задумала страшное.

Она задумала самоубийство. Смерти не боялась, так как видела ее со стороны раза по три-четыре за рабочий день.

Обычно страшит неизвестное, а Кларе все было известно: куда звонят, что говорят, как и что делается.

Клара остановилась на снотворном. Сжевала горсть таблеток.

Почти заснула по всем правилам. Но ее стошнило, как часто бывает с новичками, и она осталась жить.

Первым про это событие узнал Константин со слов Клары. Пожурил, поцеловал, заверил в добром отношении. Потом Клара сообщила о попытке Сергею Владимировичу, чтоб и он знал.

Он узнал и предложил:

– Ладно. Раз уж так.

Стали они жить вместе.

Но Кларе не легчало.

Она опять захотела полюбить.

Сергей Владимирович замечал непорядок, но был занят переживаниями и не сосредотачивался. К тому же инженерная должность, которую он занимал, требовала внимания.

Наконец Клара призналась ему, что не считает возможным совместное проживание.

Расстались хорошо. Только словесно неприятно. Сергей Владимирович захотел выяснить, почему же Клара с ним объединялась, если ее любовь так быстро прошла. Клара ответила в духе непонимания собственного состояния и перегруженности на работе.

На самом деле, если бы не работа, было бы совсем плохо. Работа отвлекала и показывала наглядно, как много в мире горя и несправедливости и как надо жить, чтобы потом не жалеть.

Любви все не было и не было. Клара подолгу беседовала с Константином как с другом и как с мужчиной. Спрашивала, не совершает ли ошибку, ожидая чего-то, ведь годы не те. Константин ее уверял: ошибки нет. Клара успокаивалась и опять ждала.

И дождалась через два месяца.

Артист облдрамтеатра хоронил маму. Отношения с Кларой завязались прямо в скорбный день, потому что мама артиста оказалась последней клиенткой и Клара приняла предложение поехать на поминальный обед, чего обычно не делала – запрещалось с этической точки зрения. Но здесь чувство.