Дядечка рядом с Кларой рассудил, что немцы тут своих не бросят, пришлют люфтваффе – и ауфвидерзеен. А мы будем сидеть, как всегда.
Клара не волновалась. Даже нравилось, что она находится между небом и землей и нет хода ни туда, ни сюда.
И пусть тут хоть потоп, а она когда-нибудь, когда передохнёт, улетит поверх воды.
Прощание еврейки
Рассказы
Третья Мировая Баси Соломоновны
В 1969 году вся страна готовилась к столетию со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Собственно, до юбилея оставался еще год, но успеть предстояло много чего.
У Баси Соломоновны Мееровской были собственные соображения по поводу надвигавшегося юбилея. Она пребывала в уверенности, что в 1970 году, утром 22 апреля, начнется Третья мировая война.
Сидя за швейной машинкой «Зингер» и «комбинируя» очередное платье для внучек-толстушек, которые ни в один детский советский размер не влезали, Бася Соломоновна напевала:
– Майнэ страдание знает один только Бог.
Бася Соломоновна выходила во двор и беседовала с соседками. Слушали ее всегда внимательно, потому что Бася Соломоновна считалась умной.
– Ну и вот, они же обязательно приурочат к столетию, – делилась своими подозрениями Бася Соломоновна. – Потому что это должно быть неожиданно. У людей праздник такой, день рождения вождя, в Москве все отмечать будут, тут они и ударят.
Они – значит, естественно, американцы.
Соседки интересовались:
– Бомбу сбросят или как?
– По-разному. Где бомбу, а где не бомбу. Ой, вейз мир…
– Да… Мы-то пожили. А внуки… Господи, Господи…
Погоревав несколько минут, разговор сворачивал в другое русло:
– А вы сколько сахару в сливу ложите?
Бася Соломоновна подробно отвечала. Потом объясняла, как нужно делать компресс, сколько водки лить и что бумага должна быть пергаментная, чтобы не протекала.
Соседки с бумагой соглашались, а насчет водки сомневались – купят бутылку для компресса, обязательно муж или сын вылакает. Так нельзя ли чего придумать, чтобы вместо водки?
Бася Соломоновна отвечала, что можно и без водки. И даже лучше – картошечку в мундире сварить и так, в мундире же, размять.
Соседки кивали: Бася Соломоновна – золотая голова.
Поговорив таким манером, Бася Соломоновна шла домой и снова садилась за машинку.
Возвратилась дочь Вера – инструктор лечебной физкультуры.
Явился с работы зять Миша – непьющий прораб, потому что еврей.
Накрывая на стол, Бася Соломоновна принялась за свою тему:
– Миша, что говорят насчет столетия?
– Все хорошо, Бася Соломоновна. Готовимся. 102 процента. Центральный кинотеатр достроим. В районах клубы доведем. Успеем. Я вот придумал, чтобы потолок в кинотеатре обклеить картонными поддончиками из-под яиц. Ну, покрасить, конечно. В голубой цвет, к примеру. Начальству рассказал. Приняли идею.
Бася Соломоновна обрадовалась:
– Сам придумал? Молодец, Миша. И премию выпишут?
– Не знаю.
Бася Соломоновна на мгновение задержала разливную ложку над супницей и, осторожно ставя полную тарелку с борщом напротив зятя, добавила:
– Кушай, Миша. У тебя работа нервная.
Потом налила борщ дочери, потом внучкам-толстушкам.
Потом – половинку тарелки себе.
За чаем, когда внучки, убедившись, что ничего мучного и сладкого больше не предвидится, выползли из-за стола, Бася Соломоновна возвратилась к главному:
– Миша, положение серьезное. Скоро война.
Миша, с шумом размешивавший сахар в чашке, выразительно посмотрел на Веру.
Вера натренированно перевела стрелки:
– Мама, Миша устал. Сейчас он пойдет отдыхать, газеты почитает. Потом поговорите…
Бася Соломоновна поджала губы. С дочерью о текущем моменте она говорить не собиралась, и дочь это знала. Значит, нужно переждать час-полтора, пока Миша прочтет газеты, и затем наконец обсудить проблему.
Однако Миша заснул с газетой. Разговора не получилось.
Приехали родственники из Киева – брат Баси Соломоновны Оврам Погребинский и его жена Люся. С Оврамом на эти темы говорить было бесполезно – он мог рассуждать только про футбол, а с Люсей стоило попытаться.
Люся – курящая одну папиросу за другой фронтовичка, донская казачка, похожая на еврейку больше, чем Бася Соломоновна, выслушала со вниманием и попросила «не волновать Абрашечку, потому что у него диабет, как ты знаешь, Бася».
Люся за словом в карман не лезла (этим-то она и покорила, как утверждала Бася Соломоновна, Оврама Соломоновича на фронте, где они и познакомились. У Оврама Соломоновича жена и четверо детей погибли в оккупации, у Люси ребенок умер еще до войны, так что все одно к одному) и набросилась на американцев:
– Ну ты подумай, Бася, они же во Вьетнаме что делают… Так то Вьетнам! Там же люди неграмотные, бедные, затурканные. А у нас! И что ж, мерзавцы, начнут войну против Советского Союза? Знаешь, если даже они бомбу сбросят, у нас тоже бомба найдется! Так что тогда уж – ни нас, ни их! Чтобы знали, гады ползучие! Ку-клукс-клановские морды! Недобитые! – смачно добавила Люся последнее слово.
Бася Соломоновна согласилась – да, тогда уж ни нас, ни их.
Бася Соломоновна не сомневалась, что Людмила Ивановна поделится соображениями по поводу Третьей мировой с киевской общественностью. Бася Соломоновна жалела только, что на нее, Басю Соломоновну, Люся ссылаться не станет. Люся была хоть и хорошая женщина, но немного завистливая насчет чужого ума.
Через некоторое время из Киева приехал Мишин старший брат Вова, демобилизованный в чине капитана в 1949 году и с тех пор работавший по снабжению на военном заводе.
Приезд Вовы явился неожиданностью. Потому что с Мишей они почти не общались.
И вот Вова без звонка приехал в Чернигов к Мише и позвал его прогуляться. Это после обеда, за которым не было сказано ни слова.
Миша гулял минут сорок, а когда вернулся, то сказал, что Вова уехал и попрощаться не зашел, так как опаздывал на автовокзал.
Весь вечер Миша молчал.
В доме было тихо, как перед бурей.
Наконец Миша пригласил Басю Соломоновну пройти на кухню.
Состоялся следующий разговор.
Миша: «Бася Соломоновна, вы знаете, как я вас уважаю».
Бася Соломоновна: «Да, Миша, я это всегда знаю».
Миша: «Бася Соломоновна, Вова рассказал мне, что вы распускаете слухи, за которые по головке не погладят».
Бася Соломоновна: «Какие слухи, Мишенька? Вейз мир! Что Вова тебе наговорил?»
Миша: «А такие слухи, Бася Соломоновна, что в год столетия Ленина американцы начнут войну и сбросят на нас на всех бомбу».
Бася Соломоновна: «Вейз мир, Мишенька! Я Вове такого никогда не говорила! Я же с ним и при тебе не разговариваю, а без тебя мне и в голову не взбредет ему хоть слово сказать! Ведь всё на твоих глазах!»
Миша: «Бася Соломоновна, вы это Люсе говорили? Про войну?»
Бася Соломоновна: «Ну, говорила…»
Миша: «Бася Соломоновна, вы Людмилу Ивановну хорошо знаете?»
Бася Соломоновна: «Хорошо знаю».
Миша: «Так зачем же вы ей такие вещи передаете? Вова говорит, что она по всему Киеву рассказывает про то, что с Третьей мировой дело решенное и что у нее точные сведения. А Вова на оборонном заводе работает… И должность у него такая, что он со всякими тайнами военными связан. Да мало ли что… Вы же знаете, Люся не остановится. Она куда надо письмо настрочит, чтоб меры приняли насчет войны. А с Вовы спросить могут. На него же сразу подумают, что он военную тайну Люсе разболтал. Как же так вы, Бася Соломоновна, безответственно поступаете?
А от Вовы и ко мне ниточку протянут, вы же знаете, как это делается».
Бася Соломоновна оцепенела. Ужас объял ее. Она разрыдалась. И, сморкаясь в край коричневой, послевоенной (Второй мировой) кофты, запричитала:
– Мишенька, прости меня… Но ведь все говорят…
Миша припечатал:
– Теперь все говорят, Бася Соломоновна. Но первой сказали вы!
