Эта дивизия навсегда останется жить в истории армии как танковое соединение, которое не проигрывало даже самые трудные битвы. Мы чтим память о воинах дивизии, которые пожертвовали жизнью или здоровьем ради победы в этом сражении» (11).

Через несколько недель 1-я танковая дивизия уже направлялась во Францию. На Восточном фронте она не воевала до тех пор, пока вновь не попала в огненный «котел» — на этот раз под Киевом в начале 1943 года. 5-я танковая дивизия так же серьезно пострадала в жестоких боях, принимая на себя и отражая удары русских на обагренных кровью берегах реки Вазуза. После 25 ноября за 10 дней тяжелых сражений дивизия потеряла 1640 человек, в том числе 538 убитыми и пропавшими без вести, лишилась 30 танков, из которых 12 были позднее отремонтированы (12). Потери в немецких пехотных дивизиях в секторе главного советского удара и на участке моторизованной дивизии «Великая Германия» были значительно выше, а в других танковых дивизиях усиления — несколько ниже. На этом этапе войны после таких потерь боеспособность подразделений серьезно снижалась, и этот факт оставался фактом.

Несмотря на эффектную победу Моделя, к середине января зловещие предзнаменования появились вновь. Немецкие укрепления не могли выдержать повторного удара советских войск. Как позднее писал выдающийся немецкий военный историк граф Цимке, «хотя в секторе группы армий „Центр“ в начале зимы 1942/43 годов было тихо, если не считать действий партизан, ее фронт по большому счету был не обороняемым. Резервов группа армий не имела. Левый фланг был слаб, а после поражения 2-й армии <в конце января> правый фланг повис в пустоте. Когда группа армий „Север“ получила разрешение эвакуировать войска из демьянского „котла“, выдвижение группы армий „Центр“ на восток утратило значение. Расширение Торопецкого выступа уже не представлялось возможным, никто всерьез не думал о наступлении на Москву. 26 января Клюге порекомендовал Гитлеру широкомасштабное отступление, чтобы сократить линию фронта и устранить угрозу окружения 4-й и 9-й армий. Как и следовало ожидать, Гитлер яростно протестовал, но наконец 6 февраля согласился с доводами Цейтцлера и Клюге» (13).

В немалой степени судьбу немецких войск подо Ржевом решил ущерб, нанесенный группе армий «Центр» бешеными, но тщетными ноябрьскими и декабрьскими наступлениями Жукова. Немцы оставили Ржевский выступ в марте, не подозревая о том, что Жуков как раз осуществляет очередной план наступления, намереваясь добиться того, чего не сумел в ходе операции «Марс». Время группы армий «Центр» пришло только летом 1944 года, когда Сталин и Жуков наконец-то отомстили ей.

Поскольку лишь в некоторых советских источниках открыто упоминается сама операция «Марс», только некоторые перечисляют и причины ее провала. В неполных и неточных воспоминаниях Жукова говорится следующее: «Разбираясь в причинах неудавшегося наступления войск Западного фронта, мы пришли к выводу, что основной из них явилась недооценка трудностей рельефа местности, которая была выбрана командованием фронта для нанесения главного удара.

Опыт войны учит, что если оборона противника располагается на хорошо наблюдаемой местности, где отсутствуют естественные укрытия от артиллерийского огня, то такую оборону легко разбить артиллерийским и минометным огнем, и тогда наступление наверняка удастся.

Если же оборона противника расположена на плохо наблюдаемой местности, где имеются хорошие укрытия за обратными скатами высот, в оврагах, идущих перпендикулярно фронту, такую оборону разбить огнем и прорвать трудно, особенно когда применение танков ограничено.

В данном конкретном случае не было учтено влияние местности, на которой была расположена немецкая оборона, хорошо укрытая за обратными скатами пересеченной местности.

Другой причиной неудачи был недостаток танковых, артиллерийских, минометных и авиационных средств для обеспечения прорыва обороны противника.

Все это командование фронта старалось исправить в процессе наступления, но сделать это не удалось. Положение осложнилось тем, что немецкое командование, вопреки нашим расчетам, значительно усилило здесь свои войска, перебросив их с других фронтов.

Вследствие всех этих факторов группа войск Калининского фронта, осуществив прорыв южнее Белого, оказалась в одиночестве» (14).

Объяснение Жукова — не что иное, как отговорка. В своих мемуарах он не только проигнорировал планирование и проведение ноябрьской операции, но и уделил основное внимание Западному фронту, умолчав об истинных причинах поражения. Командование Западного и Калининского фронтов имело превосходную оценку местности в районе Ржева, причиной последующих трудностей была плохая погода, а отнюдь не незнание особенностей рельефа. Поддерживающей артиллерии тоже хватало: генералы Пуркаев и Конев имели огневую поддержку, которая была соразмерна поддержке их товарищей в районе Сталинграда, если не превосходила ее. Только в одном Жуков прав. Он сам, командование фронта и советская разведка недооценили размеры немецких резервов, уверенные, что все они отправлены под Сталинград. Но, так или иначе, Жуков приводит совершенно неудовлетворительное объяснение причин этого поражения.

Немногочисленные советские авторы воспоминаний, в которых упомянута операция «Марс», более откровенны в своих оценках. Но очевидно, ввиду официального запрета все они игнорировали более широкий контекст операции. Командующий 6-м танковым корпусом генерал Гетман, который на протяжении всей операции был болен, впоследствии писал: «Наступление велось на укрепленные позиции, занятые танковыми войсками противника, в условиях лесисто-болотистой местности и сложной метеорологической обстановки. И то и другое благоприятствовало противнику. У нас же отсутствовали должное взаимодействие с пехотой и надежное артиллерийское и авиационное обеспечение. Пехота отставала от танков.

Недостаточно было организовано подавление вражеских опорных пунктов, особенно его противотанковых средств, огнем артиллерии и ударами авиации. Это приводило к тому, что танковые бригады несли большие потери.

Корпус, как уже говорилось, не имел своей артиллерии, за исключением истребительно-противотанкового полка. Слабы были наши средства разведки и связи, что отрицательно сказывалось на управлении войсками.[19] Все это во многом затрудняло выполнение задач» (15).

Самый откровенный из мемуаристов, командир 1-го механизированного корпуса генерал Соломатин, еще активнее критиковал командование армии:

«Рассматривая действия 1-го механизированного корпуса на Калининском фронте, следует иметь в виду, что окружения противником корпуса и некоторых стрелковых бригад 6-го стрелкового корпуса могло и не произойти. Эти войска еще можно было отвести, когда создалась явная угроза окружения. Однако командующий 41-й армией, видимо, не без указания командования фронта, считал, что захваченный район важно удержать до перехода к новому наступлению, а прорвавшегося противника он рассчитывал разгромить и вновь соединиться с корпусом. В ходе наступательных операций такое решение вполне допустимо, если это очень выгодно и командование имеет достаточно сил и средств для прорыва кольца окружения, созданного врагом. Однако в данном случае замысел командующего не был до конца осуществлен из-за значительного численного превосходства немецких войск, действовавших против 41-и армии. Вот почему корпусу был дан приказ выйти из тыла противника» (16).

Соломатин подробно перечислил ошибки командования его корпуса и армии, которой он подчинялся. Прежде всего, он приписал победу немцев своевременному прибытию крупных танковых резервов, ошибочно полагая, что они имели численное превосходство над силами 41-й армии. Далее он указал, что у советских войск не было возможности до конца выполнить маневр, поскольку немецкая оборона так и не была прорвана на достаточно широком участке. Не говоря об этом напрямую, он обвинил в поражении командующего армией, который сосредоточил внимание на захвате Белого и не сумел выбить немецкие войска с этого стратегически важного «углового поста».