ПЕСНЯ БЫВШЕГО ШТРАФНИКА Под тяжелый взгляд конвоя Снится мне, что я на воле, А не мордой у стены. Но недолго спится стоя, Ведь в конвой – всегда по двое Ходят с каждой стороны. Я усталый для побега, Без еды и без ночлега По таежной целине, Нанесло на сердце снега, И еще свинцовей небо, Чем когда-то на войне. Степь, как белая скатерть расстелена, Только снег, чем-то красным горит, То ли кровью вчерашних расстрелянных, То ли пайку клюют снегири. Жизнь российская – не сахар, Будь ты пекарь, будь ты пахарь, С этой проклятой войной. Я не знал в штрафбате страха, Я добрался до Рейхстага, А теперь вот – за стеной. На войне все было ясно: Жить до пули и фугаса, И ни шагу чтоб назад. Были мы штрафное мясо, Но горели из-под касок Гневом русские глаза. Степь, как белая скатерть расстелена… Редок случай мой и странен — Не был я ни разу ранен, Кровью, бишь, не искупил. И теперь конвой заранее Без чинов нас бьет и званий, Чтоб забыли кто кем был. Но напомнят особисты, На расстрел круты и быстры, Про неснятую вину. Снег в побег зовет искристый, Только бегать нету смысла, Коль в своем сидим плену. Степь, как белая скатерть расстелена… 2005 Я ВЕРНУЛСЯ С ВОЙНЫ… Я вернулся с войны, Но вернулся один. Нам погоны даны, А иконы – другим. Матерей и отцов Отрыдавшая грусть… Их молитвы без слов. Я учил наизусть. Я, как все, не могу Все забыть и простить, И родному врагу Все грехи отпустить. Я давно уж не тот, И Россия – не та. В моем сердце живет Лишь одна пустота. Я вернулся с войны Телом, а не душой. Где легли пацаны, Там теперь дом родной. Не кури так, отец, И не всхлипывай мать. Заперт сердца ларец, И ключей не сыскать. По полям всё кружит и кружит воронье, Задыхаясь от ветра, я молитву свою возношу, И все громче мой черный ангел поет, — Это значит, что я за закат ухожу… 2004 ВЕТЕРАН Сидел на грязной мостовой В пригожий майский день Старик, поникнув головой, В свою упершись тень. Сидел с бутылкою в руке Среди толпы – один. А на потертом пиджаке Вдруг – орден – за Берлин. Звенела новая листва, Шумела молодежь… Как гильзы, падали слова «Даешь Рейхстаг, даешь!» Два пионера подошли С участием в глазах, Подняли старика с земли, А он, хрипя, сказал: «Эх, что-то мне нехорошо, Дороги не найду. Вот до Берлина я дошел — До дома не дойду». Тот шепот, громкий как набат, Забыть мне не дано. В России брошенный солдат Пил горькое вино. Он шел, опершись на детей, Нетрезвый и святой. И дети, вместо костылей, Долг исполняли свой. У нас ведь правды не найти, Пусть будет хоть такой: Кто до Берлина мог дойти, Не смог дойти домой. 2004 ПОХОРОНКА В безлюдной деревне – хозяином клен, Под ним приютилась избенка, И встал на пороге старик-почтальон С дрожащей в руке похоронкой. Зайти не решаясь, хотя не впервой Из сумки ему приходилось, Как будто из сердца, нетвердой рукой Беду раздавать или милость. В той хате жила, вернее, ждала Последнего младшего сына Старушка, что раньше зазнобой была, Что с ним хороводы водила. Хоть жизнь обернулась другой стороной, Но в сердце заноза застряла, И та, что не стала навеки родной, Навеки любимою стала. Заплакал старик, на приступок присел, Казенный конверт разрывая, И клен, понимая, тихонько шумел, Надежду, как будто, вручая. 2005 ДОНСКАЯ КАЗАЧЬЯ Словно батя, ковыль стал седой, И состарилась степь, как и мать. А казак, навсегда молодой, В той степи оставался лежать. На крутом на донском берегу Седока ищет конь вороной, Не скакать уж на нем седоку На врага в злой и яростный бой. — По весне на Доне Сердце вдруг застонет Да слезу уронит старый атаман. Ходют, ходют кони По весне на Доне, Да ко мне не ходют на горюч-курган. Спит за Доном родимый курень, Да казачке не спится одной, У плетня, не накинув чекмень, Смотрит в степь атаман куренной. Будто ждет из похода сынов, Что когда-то в бою полегли, Только степь не отдаст казаков, Что своей не отдали земли. Птицы строем над степью летят, В засиневший врезаясь, рассвет… И отцы по станицам не спят, Будто ждут от пернатых ответ. Шашки в ножнах до срока висят, А над Доном висит тишина. Лишь рубцы на душе заболят, Только тронет ковыль седина. 2005 |
